Иначе они бы не ожидали ответов.

По крайней мере, Рон не был —

Дверь комнаты мальчиков распахивается, и сонный рыжеволосый дьявол собственной персоной заходит в гостиную. Кажется, сердце Гермионы вываливается из её грудной клетки, падает прямо к её ногам.

— Доброе, — он зевает и трёт глаза слишком длинным рукавом свитера, связанного миссис Уизли. Через несколько секунд он ощущает особую атмосферу в комнате, моргает, переводит взгляд на Гермиону, затем на остальных, и снова на неё. — чё происходит?

Пожалуйста, не надо, пожалуйста, не надо, пожалуйста, не надо, пожалуйста —

— Гермиона получила пару засосов, — у Симуса уже лицо бордовое от смеха, и Гермиона вдруг вспоминает, что это всё его вина. Она крепче сжимает свою палочку, и она уже готова проклясть его на сто лет вперёд, когда Рон — Рон-с-которым-был-её-чертов-первый-поцелуй — “это-просто-не-сработает-мне-жаль”-Рон — задаёт вопрос, которого она так боялась.

— От кого?

— Расскажи нам, Гермиона, — это первое, что Джинни произносит за утро, и Гермиона ловит лёгкую обиду в её голосе. Видимо, она считала, что Гермиона должна была в первую очередь рассказать всё ей.

Но в её животе поднимается паника, и её сердце бьётся как сумасшедшее, и её щеки такие красные, что, кажется, вот-вот взорвутся. Но вместо этого она взрывается криком, громким и неубедительным:

— Никто! Это ерунда — это ни от кого.

И она в несколько секунд скрывается за портретом и уносится в коридор.

Она не может — она не —

Она чувствует, что ей нужно спрятаться.

Нет.

Нет.

Спокойная, рациональная Гермиона выходит на первый план её сознания, отодвигая в сторону беспорядок, в который она успела превратиться. Что ей нужно, так это сфокусироваться.

Она встречается с Мадам Помфри, теперь уже менее чем через двадцать минут. Эспрессо течёт по её венам, и она будет слушать и учиться — она будет занята. Это лучший способ отвлечься — заняться чем-то подобным.

Поэтому она глубоко вздыхает и настраивает себя. Настраивает всё. Свою осанку, сердечный ритм. Направляется в больничное крыло, намереваясь не пускать в голову ничего лишнего.

Прошло уже полтора часа, и она старательно измельчает Абиссинскую смоковницу, пока мадам Пофмри варит противоядие, когда она впервые соскальзывает.

Она думает об этом.

Это первый раз с того ужасающего момента перед зеркалом, когда она позволяет себе вспомнить об этом. Столкнуться с осознанием того, что это действительно произошло. Это.

В смысле, поцелуй с Малфоем.

Малфой поцеловал её.

Даже когда она чуть-чуть поддевает это воспоминание, ощущения и звуки вновь накрывают её с головой. Тонкий запах его одеколона. Вкус перечной мяты. Его руки — холодные, длинные и слишком настоящие, слишком низко на её бедрах. Его рот, холодный снаружи и обжигающе горячий внутри — его губы везде.

Её пальцы невольно скользят по коже её шеи, нежной на ощупь. У неё перехватывает дыхание, и она отдёргивает руку, возвращаясь к Абиссинской смоковнице, пусть даже низкий стон Малфоя эхом звучит у неё в ушах.

Как она могла подумать, что это был сон?

Как она могла забыть, что это произошло?

Она не может вспомнить ничего из того, что было дальше. Не может даже вспомнить, как добралась до гостиной. И её воспоминания о том, что произошло перед этим, в лучшем случае туманны. Но то, что произошло в библиотеке…

Его…

Это она прекрасно помнит.

Её пальцы дрожат. Она понимает, что должна испытывать отвращение к себе. Она ненавидит его. Она должна ненавидеть себя уже за то, что они оказались так близко. За то, что позволила ему прикоснуться к себе.

Его родная тётя отвечает за её руку — за эти шрамы. Его родная кровь.

И он, и то, что произошло, должно казаться ей отвратительным.

Но её предательский разум занят чем-то другим. Заставляет её вспомнить все те несколько поцелуев, что были в её жизни.

Первым был Рон. И она всегда думала, что это будет Рон. Надеялась, что это будет Рон. Так сильно, что в итоге это было почти предсказуемо.

И разочарующе. Влажно, неаккуратно и торопливо. По-детски.

Потом был маггл по имени Дэвид, во время одной из её пьяных послевоенных атак на верхний Лондон. Это было достаточно хорошо. Он хорошо целовался. Но больше ничего не было. Не было отношений. Не было даже второго свидания. Это было бессмысленно.

Потом снова Рон, чтобы проверить, не стал ли он лучше в этом.

Он не стал.

Потом был кто-то, чьего имени она даже не знала. В другом баре. Так же бессмысленно.

А потом… Малфой. Её пятый поцелуй.

Она думает о том, что её губы кажутся припухшими. Ей интересно, заметила ли мадам Помфри. Ей интересно, держатся ли её чары, хотя она никогда раньше не сомневалась в своих чарах.

Она не позволяет себе задаться вопросом о том, был ли это её лучший поцелуй, потому что она знает, что да, и не хочет принимать это.

Так что вместо этого она задаётся вопросом о том, где он сейчас. О чём он думает.

Малфой, который ненавидит её так же сильно, как она ненавидит его, если не сильнее. Малфой, испытывающий отвращение к её грязной крови.

Малфой, чьи пальцы не раз игрались с пуговицей на её джинсах, если ей не изменяет память. Малфой, который так хотел попробовать её на вкус.

— Мисс Грейнджер, Вы дрожите, — мадам Помфри вырывает её из оцепенения, и она осознаёт, что разрывает несчастную смоковницу. — Я думаю, на сегодня мы поработали достаточно. Вы неплохо справились, — Поппи успокаивающе похлопывает её по плечу. — А теперь отдохните немного.

И уже потом, по пути из больничного крыла, она осознаёт, что остаться наедине со своими мыслями — это последнее, что ей сейчас нужно.

========== Часть 9 ==========

4 октября, 1998

Дневник,

Я ничего не скрываю. Я всё ещё имею право на секреты, да? Не надейтесь, что я вывалю всё, что у меня внутри, на эти уродливые фиолетовые страницы. Этого не произойдёт.

Давайте договоримся, что я записываю сюда вещи, которые вам обязательно-нужно-знать.

И есть определённые вещи, которые вам не нужно знать.

Вопрос: “Вы храните какие-то секреты?”

Хорошая попытка.

Драко

4 октября, 1998

В ту субботу она целый день не возвращалась в крыло Гриффиндор, вместо этого бесцельно блуждая по территории школы и избегая других гриффиндорцев всеми возможными способами. Она пропустила все приёмы пищи, уклонилась от всех “приветов” и вернулась обратно в общежитие уже далеко за полночь.

Но ничто не могло остановить ход её мыслей.

И сейчас, в воскресенье, она знает, что не может избежать того, что, несомненно, ждёт её сразу за пологом её кровати.

По крайней мере, сегодня у неё нет похмелья.

Она молча садится, убирая с лица взлохмаченные кудряшки и цепляя с тумбочки маленькое зеркальце. Судя по тому, что она слышит, все девушки ещё спят, поэтому она использует эту возможность проверить напоминание о том, что произошло в пятницу, не привлекая к себе внимания.

Она наклоняет шею туда-сюда и старается не морщиться, изучая следы. Чары давно растворились, и метки в тех местах, где побывали его зубы, губы и язык, теперь выглядят слишком очевидно. Она практически помнит, с каким из поцелуев он оставил каждую из них.

Это абсурдно.

Она закрывает зеркало и на мгновение роняет голову на колени, пытаясь организовать в своей голове какие-то предложения. Оправдания. Алиби. Она не сомневается, что старая-добрая “я упала” схема здесь не сработает. И часть её действительно не хочет врать Джинни.

Другая часть знает, что она должна.

Она сидит в тишине еще несколько минут, прежде чем смириться со своей ужасной судьбой. Один из её главных страхов — это быть пойманной на лжи, и прямо сейчас она оказалась в ситуации, когда у неё нет другого выбора.