Рядом скрипит кресло, но она тут чуть не свалилась на стол, так что ей надо сначала немного прийти в себя, прежде чем интересоваться, что происходит вокруг. Она выпрямляется. Восстанавливает потерянное равновесие и отбрасывает назад мешающиеся кудри.

— Я знала, что это будешь ты, — прямо говорит она, указывая на него пальцем.

Малфой, конечно, был источником того света. У него на столе стоит фонарь, проливающий свет на достаточно большую стопку книг. Даже в таком состоянии она не пропускает всполох фиолетового немного в стороне. Та самая таинственная тетрадь здесь. И он здесь.

Он всё ещё в школьной форме. Белая рубашка. Зелёный галстук. Если бы сейчас был день, всё было бы вполне нормально.

Но сейчас уже далеко за полночь.

Она испугала его, и он поднялся со своего места, пряча одну руку в кармане — очевидно, сжимает свою палочку. И она действительно не может понять, что означает выражение его лица, но, возможно, всё дело в сливочном пиве.

— Вы преследуете меня, мистер Малфой? — спрашивает она. Ей нравится, как это звучит, но она понимает, что она сейчас не в лучшем виде. И, возможно, на самом деле звучит соответствующе.

— Грейнджер, — говорит он. Это звучит как констатация какого-то факта. Зачем он так произносит это? А затем, — какого хуя?

Её пошатывает. Она решает снова немного облокотиться на стол. И она делает ещё один глоток сливочного пива, прежде чем поставить на него кружку.

— Библиотека закрыта, — коротко говорит она. Официально. Но затем она икает — и снова смеётся. Весело хихикает, потому что, серьёзно, так здорово вот так вот смеяться. Она скучала по этому. По этой своей стороне. Знает, что уже завтра ничего подобного у неё не будет.

— Грейнджер, что за хуйня с тобой происходит?

Она вздыхает, когда приступ хихиканья заканчивается, вытирает глаза, позволяя Малфою вновь попасть в зону её внимания.

— Я первая спросила.

— Что спросила? — его брови очень смешные, когда он вот так вот хмурится. Они немного подрагивают, когда его замешательство усиливается. И это довольно весело — приводить его в замешательство.

— Ты… — её рука снова находит чашку, и Гермиона подносит её ко рту. — преследуешь… — она немного отпивает, не разрывая зрительный контакт — глотает. — меня?

Малфой, кажется, всё ещё в замешательстве. Но вот его рука выскальзывает из кармана. Значит, она не кажется ему угрожающей? Интересно.

— Ты… я — это ты возникаешь везде, куда бы я не пошёл.

Она цокает на него языком.

— С чего ты взял, что не наоборот?

— Грейнджер, ты уже вообще не соображаешь?

Она снова поднимает свою чашку и делает ещё один глоток, бросая на него недовольный взгляд.

— Какое грубое соображение. — впрочем, после ещё одного глотка, она добавляет, — и да. Возможно. — затем она протягивает ему кружку. — вот. Попробуй.

Малфой изучает её взглядом — косится недовольно, а затем морщит нос, когда переводит взгляд на кружку.

— Сливочное пиво для детей.

Она фыркает. Громко. Очень не по-Гермионски.

— Кажется, со мной оно работает отлично.

Выражение его лица ещё пару секунд остаётся напряжённым, подозрительным — но затем он расслабляется. Откидывается на подоконник позади него, ромбовидные стекла закручивают его отражение, словно в калейдоскопе, когда он двигается.

— Я вижу, — он засовывает руки в карманы. — очень в твоём стиле. Запьянеть от сливочного пива.

Она презрительно шмыгает носом. Ставит чашку и упирается обеими ладонями в столешницу, чтобы приподняться. А затем она садится на стол, скрестив ноги, опираясь на ладони. На мгновение поднимает голову, наслаждаясь тем, как это заставляет мир начать вращаться вокруг неё.

— Я решила не обижаться на тебя сегодня, Малфой. Вообще.

— Мудрое решение, — лениво тянет он.

И она слишком резко запрокидывает голову — на мгновение у неё перед глазами темнеет. Она тихо смеётся, комната переворачивается у неё перед глазами, и она вытягивает обе руки вперёд, чтобы восстановить равновесие. Чашка со сливочным пивом шатается, но Гермиона спасает её. Спасает заметно быстрее, чем она спасала себя.

— Вау, — она широко улыбается ему. — это было близко.

— Что ты здесь делаешь, Грейнджер? — теперь его голос звучит серьёзно.

Она пожимает плечами.

— Я увидела свет.

— Ты не следила за мной?

Она качает головой. Хихикает — кажется, не хихикала столько с самого детства.

— Знаешь, Малфой, мне кажется, мы просто постоянно оказываемся в одном и том же месте в одно и то же время. Знаешь? Просто, — она икает. — совпадение. Или, — снова икает. — судьба.

— Судьба? — его голос полон скепсиса. То же можно сказать о его лице, когда она оказывается в состоянии посмотреть на него. Но, кроме него, есть что-то ещё — что-то вроде намёка на улыбку. Совсем чуть-чуть. Она не уверена. — сколько ты выпила, Грейнджер?

Её взгляд устремляется от его рта к его глазам, и она пару секунд тупо смотрит на него. Затем она улыбается. Широкой, озорной улыбкой. Она поднимает кружку, в которой осталось несколько сантиметров жидкости, и победоносно взмахивает ею перед собой.

— Ты будешь ненавидеть себя завтра утром, — говорит он.

— Я ненавижу себя каждое утро.

А затем они погружаются в тишину. В такую мутную и густую. Она осознаёт, что смотрит вниз, на столешницу, и её щеки порозовели — не только из-за алкоголя. Она не знает, зачем сказала это. Она не хотела говорить это.

Когда она снова смотрит на него, выражение его лица снова становится напряжённым. Она видит что-то вроде смеси непонимания и чего-то ещё. Беспокойство? Нет, это снова сливочное пиво.

— Грейнджер… — начинает он.

— М-м, — она качает головой. Открывает рот, чтобы сказать я не это имела в виду, но вместо этого, — Я не хочу говорить об этом, — и она откидывается назад, недовольная собой, хмурит брови. — это не… — она пытается снова. — Мне — мне стыдно за это. — а потом она соскакивает со стола, потому что это вообще не то, что она хотела сказать.

Всё это время Малфой смотрит на неё так, будто перед ним не она, а какая-то безумная цирковая палатка, которая внезапно начала разваливаться на части.

— Что ты пытаешься сказать, Грейнджер?

И у него этот тон. Этот чёртов тон, в котором её друзья любят разговаривать с ней. И даже некоторые профессора. Тон, нужный для разговоров с кем-то ненормальным. С кем-то ранимым, с кем-то, кого легко спровоцировать. Она ненавидит этот тон.

— Я пытаюсь сказать, что я не в порядке, — бормочет она. Удивленно охает. — Нет — я имею в виду… нет, я — я не в порядке. — она запускает пальцы в волосы, прижимает их к вискам. — Какого чёрта? Какого чёрта? — шепчет она. А потом, — я пытаюсь сказать, что хочу извиниться.

Всё это вырывается из её рта быстро, словно одно длинное слово, и, когда она замолкает, она в ярости на себя. Но она уже сказала это, и она не может забрать это назад, и ей приходится заставить себя посмотреть на него.

Она собирается с силами и отрывает свой взгляд от стола. Переводит его на Малфоя.

Его брови поднимаются к линии роста волос.

— Хочешь… извиниться? — повторяет он.

— Да — и? Что с того? — огрызается она, протягивая руку к кружке. Она чувствует, как пылают её щеки. Чувствует, как начинает потеть от волнения.

— За что?

— Боже, — раздражённо говорит она. — просто — прекрати задавать мне вопросы, я — я извиняюсь за то, как повела себя с тобой… в тот раз. За своё поведение.

И затем ей внезапно кажется, что какой-то груз, который давил на неё всё это время, растворяется. Она немного выпрямляет спину. В голове всё как будто немного проясняется. Она ставит кружку обратно на стол. Бросает на него ещё один взгляд. И его брови всё ещё невероятно высоко, но теперь в его глазах есть какая-то мягкость, которую она никогда прежде не видела. Это немного потерянная мягкость. Мягкость, с которой он не знает точно, что делать. Но, тем не менее, она есть.