Она чувствует, как краснеет.

— Как ты меня нашла? — спрашивает он наконец, сохраняя сдержанное выражение лица.

Она качает головой.

— Это неважно.

Наступает напряжённая тишина, и она добавляет:

— Но ты не особо облегчил мне задачу, если тебе интересно.

— Я знаю.

— Ты не знаешь.

Он вскидывает бровь — это единственный его жест, который она может прочесть.

— Не хочешь снова поугрожать мне? Я знаю, что тебе всегда становится лучше—

— Не смейся, блять, надо мной, — выплёвывает она, напрягаясь и прищуриваясь.

Дальше всё развивается достаточно быстро.

— Следи за выражениями, Грейнджер.

— О, теперь я снова Грейнджер, да, Малфой?

— Когда ведёшь себя так, то да.

— Ты не можешь говорить мне, как себя вести, после всего, через что ты заставил меня пройти—

— Ты вообще читала это письмо? Дело было не только в тебе—

— Нет. Нет. Дело во мне! Не говори, что дело не во мне. Дело в нас обоих! Дело в том, что ты забрал у меня контроль!

Их голоса повышаются — отражаются от каменных стен коттеджа.

— Ты хочешь поговорить о контроле? У меня никогда не было контроля. Ни разу за всю мою ёбаную жизнь! — он делает шаг к ней, и его маска трескается — он дышит гневом и жизнью.

— Так это твой способ получить его? — она тоже делает шаг ему навстречу, кричит ему в лицо; неожиданно снова вспоминает, каково это — когда он вот так вот возвышается над ней. — наказывая меня?

— Это не было, блять, наказанием!

— А как бы ты это назвал? То, как ты оставил меня? Бросил меня на два ёбаных года? Я проснулась в больнице одна—

— Ты была не одна!

— Я была, и ты понимаешь, о чём я!

Они слишком близко. По её мнению, именно это виновато в том, как она теряется в этом мгновении — это так легко и знакомо, броситься на него — так необходимо. Она снова совершает эту ошибку и с силой толкает его ладонями в грудь.

Делая это, она впервые прикасается к нему. По её коже пробегают мурашки, и она на мгновение теряется, не готовая к его реакции.

Руки Драко тут же ловят её запястья, дёргают их вверх, заставляя её поднять руки над головой; он с силой толкает её вперёд.

— Мы вернулись к этому? — рычит он; его дыхание обжигает её кожу. — Уже? За пять ёбаных минут?

— Иди к чёрту, — инстинктивно выплёвывает она, выпячивая подбородок вперёд, чтобы оказаться ближе к нему.

Они замечают это одновременно, и между ними наступает суровая тишина. Их взгляды опускаются, и они видят, как близко находятся их губы. Её веки неожиданно тяжелеют, и её дыхание сбивается в тот самый момент, когда он тихо выдыхает.

Мята.

И внезапно болезненное давление на её запястьях кажется единственным, что привязывает её к реальности. Она чуть сильнее прищуривается, зло смотрит на него, даже когда её нос касается его.

— Сделай это, или я это сделаю, — шипит она.

Кто-то другой, кто не слышал, о чём она просит, решил бы, что это угроза. И это угроза. Это угроза.

По его глазам она видит, что он тоже это понимает. За долю секунды до того, как их губы соприкасаются и весь остальной мир перестаёт существовать.

Она издаёт удивлённый звук, и её накрывает вся эта сила — и сначала она не может ответить ему с таким же пылом. Может только думать. Чувствовать. Она вдруг вспоминает, каково это — дышать. По-настоящему дышать. Её сердце пропускает удар. И затем она совершенно теряет контроль.

Её руки скользят по его тёплым плечам, сейчас они кажутся ещё шире, чем раньше. Она сжимает в кулаке ткань его рубашки и подаётся ближе, выдыхая ему в рот, когда он прикусывает её губу.

Он стонет — стонет так, будто он в ярости, в отчаянии — и его руки тоже действуют отчаянно, его короткие ногти впиваются в кожу её бёдер, когда он подтаскивает её ближе к себе.

— Чёрт возьми, — выдавливает он, когда их языки соприкасаются, а затем всё происходит слишком быстро, чтобы это можно было отследить.

В один момент он целует её — влажно, бесстыдно и отчаянно, так, что у неё поджимаются пальцы на ногах — а в следующий—

Она давится очередным удивлённым вздохом, когда он неожиданно разворачивает их и прижимает её спиной к краю кухонного стола. Он оттягивает её нижнюю губу, жадно посасывая и прижимаясь к зубами, а в следующую секунду он дёргает её за бёдра — заставляет её развернуться.

Теперь она к нему спиной; он с силой давит между её лопаток, заставляя её склониться над столом. Она сбивает с него тарелку, задев её рукой. Та разбивается об пол.

Она чувствует, как дрожат его руки, когда он задирает её платье — слышит, как звякает пряжка ремня, когда он дёргает за него; его мозолистая ладонь скользит вверх по её бедру—

Раздаётся свист чайника, и реальность обрушивается на них.

Она слышит, как он отступает назад — слышит тихое “блять”, которое он выдыхает себе под нос.

Пронзительный свист чайника стихает, когда его снимают с огня; она всё ещё стоит, склонившись над столом. Задыхается. Не может пошевелиться.

Когда ей это всё-таки удаётся, она дрожащими руками отталкивается от стола; подол её платья возвращается на место, скользнув по её бёдрам. И когда она поворачивается, то видит, что он смотрит на неё.

Он поднимает руки, словно на него направили дуло пистолета, неверяще смотрит на неё широко распахнутыми глазами, раздражённо усмехается. Он качает головой. Сжимает руки в кулаки и со стоном прижимает их к глазам, отворачивается от неё и опускает руки на кухонную тумбу.

— Я просто… — выдавливает он. — Я не знаю, что это за ёбаный инстинкт, я — ёбаный в рот, ты, блять, сводишь меня с ума.

Она чувствует, то, что совершенно не ожидала почувствовать: внезапное и всепоглощающее спокойствие. Решимость.

Поправив платье, она убирает волосы с лица и делает медленный, уверенный шаг ему навстречу.

— Посмотри на меня, — тихо проговаривает она, когда останавливается сразу у него за спиной, глядя, как его плечи напрягаются от звука её голоса, как он сжимает край тумбы до побелевших костяшек.

— Дай мне минуту—

— Нет, — она самую малость повышает голос. — Посмотри на меня.

Он нерешительно поворачивается — его челюсти плотно сжаты, всё тело напряжено.

Но к ней возвращается её храбрость. Она чувствует себя уверенно, непоколебимо. Возможно, ей просто нужно было снова попробовать его на вкус, впервые за все эти годы.

— Послушай меня внимательно, — говорит она, подаваясь ближе, чтобы коснуться его груди. Воротника его рубашки. На ней всего три пуговицы, которые разве что помогут ей увидеть его грудь, но она в любом случае расстёгивает их, приятно удивлённая ловкостью своих пальцев; слушает, как сбивается его дыхание.

— Что ты—

— Мне так надоело, что ты принимаешь решения за нас обоих, — она перебивает его, всё ещё не встречаясь с ним глазами. Она отвлекается на его грудь, теряет фокус, когда проскальзывает пальцами по его рубашке вниз к расстёгнутой пряжке ремня. — Никто не может выбирать за меня. Ты уже должен это знать. Никто. — она расстёгивает молнию, её жужжание кажется оглушающим в наступившей тишине. — Ты слушаешь меня?

Она поднимает взгляд, вскидывает бровь. Теперь у неё всё под контролем — и блять, это ощущается просто потрясающе.

Глубокий румянец расцветает на его щеках, его губы приоткрыты; он смотрит на неё.

— Ты действительно думаешь, что я этого не хочу? — мягко спрашивает она, когда её ладонь проскальзывает между резинкой его нижнего белья и ярким жаром его кожи.

Он крепче сжимает край тумбы, жмурится; его губы подрагивают, когда она обхватывает его ладонью. Он тёплый и мягкий, как бархат, точно как она помнит, и он твёрже, чем она рассчитывала. Она чувствует, как он постепенно наливается кровью.

— Х-хочешь… — выдыхает он через пару секунд, заставив себя открыть глаза, что, судя по всему, требует больших усилий. — хочешь чего?

— Тебя, — отвечает она, медленно проводя ладонью вверх и вниз. И ещё раз. — Думаешь, я бы позволила тебе сделать это? То, что ты сделал, — она останавливается, чтобы сжать его, довольная тем, как он вздрагивает всем телом. — Ты действительно думаешь, что я бы позволила тебе вот так нагнуть меня над этим столом, если бы я не хотела этого так же сильно, как ты? За кого ты меня принимаешь?