Элизабет, немка Эльза и японка Хакимото, по прозвищу Судзуки, встали в противовес мне и Кесиди.

Кесиди огласила цель сегодняшней кампании и основные тезисы работы по организации государственности и создания цивилизованных взаимоотношений. С ударом гонга, изготовленного из куска алюминия, служившим нам когда-то емкостью для воды, люди разошлись по разным сторонам поляны, окружив своего кандидата, отдавая ему голоса.

Японку поддержали японки и индонезийки.

Немку только немка Анхель и две бельгийки.

Элизабет – англичанки и француженка.

Все остальные встали на мою сторону, оставив Кесиди ее американок и азиаток.

Жребий был брошен. Президент с неограниченными полномочиями был провозглашен.

Своим указом я назначил Кесиди министром промышленности, Судзуки – министром рыбной ловли и сельского хозяйства, Элизабет – министром культуры, Эльзу – министром социального обеспечения и строительства, себе подчинил армию.

Дело сдвинулось с мертвой точки. Организм нашего государства, пришедший в упадок, стал быстро восстанавливаться. Зафункционировали предприятия Кесиди, трубопровод был восстановлен, сельское хозяйство поднялось на должный уровень. Появились детские сады и ясли, в которых резвились наши дети в возрасте от новорожденных до двух лет, за ними заботливо ухаживали немки. Открылся театр, в котором довольно-таки часто шли пьесы, показывались танцы и устраивались концерты.

Женщины проявляли невероятную самостоятельность. Каждая обрела свое независимое «Я», и даже в вопросах секса с единственным представителем мужского пола – президентом, ввели щадящий график и деловитость.

Тем не менее, народонаселение острова постоянно увеличивалось посредством высокого уровня рождаемости и заботы о подрастающем поколении.

Было удивительно, что за это время на острове никто серьезно не заболел. Райский уголок в океане процветал день ото дня. Его жители уже и забыли думать, что где-то существует другая, полная стрессов и страшной жестокости, жизнь.

Мы были поглощены настоящим.

Я часто любил подниматься на крышу своей резиденции и созерцать бескрайние просторы океана. В этот момент я думал о величии человека и о том, недоступном мне, мире великого множества людей, находящемся где-то далеко за горизонтом, и о будущем своих девчонок, ждущем их на невидимом отсюда берегу.

Серая точка вдалеке, то появляясь, то исчезая, взбудоражила мое сознание. Я задрожал всем телом и, не веря глазам, сжался как пружина, готовая распрямиться и выплеснуть с силой свою энергию. Это точно было не явление природы, а создание человеческих рук.

Не в силах сдержать эмоции, я остервенело начал кричать, указывая в ту сторону:

– Корабль! Корабль! Я вижу корабль!

Рядом находившаяся Ольга, уронив палку, на четвереньках стала карабкаться ко мне наверх. Негритоски, стоящие в дозоре, не понимая, что я ору, бросились к основанию здания, готовые идти в бой, но не видящие противника. В их глазах была растерянность и собачья преданность. Они смотрели то на меня, то на море, пытаясь угадать смысл моего вопля.

А я бешено орал, не зная, как удержать это видение.

Работа на полях прекратилась, люди стали подтягиваться к скале, глядя наверх и пытаясь понять, что там происходит.

Я отпихнул Ольгу, которая чуть не свалилась с крыши и, спрыгивая на землю, начал уже кричать по-английски, хватая охапки хвороста, заготовленные для вечернего костра и швыряя их на тлеющие угли вечного огня:

– Корабль! Делаем большой костер!

– Быстрее костер! Нас должны заметить!

– Корабль!

Охрана поняла и, откинув в сторону свое оружие, стала в бешеном темпе валить в разгорающуюся кучу все, что могло гореть.

Я заскочил во дворец, схватил циновки, кучу сухого тростника и потащил к костру.

Моему примеру последовали остальные, таща столы, кресла и другую, способную гореть, утварь. Жители поляны сорвались с места и побежали кто к подъему на плато, а кто ломанулся сквозь дебри на берег.

От костра повалил огромный столб дыма. Мы молча смотрели на горизонт с надеждой и слезами на глазах, моля, что бы нас заметили.

Мы все стояли на берегу, по колено зайдя в воду, и следили, как за сошествием Христа на землю, за приближающимися к нам катерами.

Слезами и истерикой девушки встречали статных, красивых моряков, налетая на них как цунами, залезали в лодки, отпихивая друг друга.

Моряки, широко открыв глаза и пытаясь остановить хаотичный абордаж, были обескуражены напором черных, обросших, полуголых женщин с малолетними детьми. Дети от испуга дико визжали и, как звереныши, цеплялись за своих мам.

Я стоял в стороне, слезы счастья катились по лицу и бороде.

Моя лучшая одежда, по сравнению с белоснежной формой моряков, выглядела жалкими лохмотьями, прикрывающими сухую, загорелую до черноты, дубленую кожу.

Недовольно взглянув на происходящее, из катера на песок ловко выпрыгнул офицер и направился ко мне, вероятно, видя во мне ответственное за это безобразие лицо.

– Хай, – приветствовал он меня.

У меня дрожали губы, дыхание перехватило. Я, боясь разрыдаться, в ответ только кивнув, потянул к нему свои черные трясущиеся руки. Он с опаской пожал их и на каком-то, странном для меня, английском языке начал спрашивать, что происходит и кто мы такие.

Я стал сбивчиво рассказывать про неудачную экспедицию на конкурс красавиц, в результате которой мы попали на остров, про погибших пилотов и про недоразумение, почему нас не искали. Я выкладывал историю всеми доступными мне словами, имеющимися у меня в запасе. У офицера глаза с каждой минутой расширялись все больше и больше, на лицо выползла широкая добрая улыбка. Он понимающе и ошарашенно качал головой, с любопытством поглядывая издалека на мою команду, оккупировавшую катера и смотрящую на моряков и на нас со страхом быть изгнанными и оставленными на этом осточертевшем острове.

– О'кей! – согласно кивнул он мне и, со смехом хлопнув меня по плечу, приглашая с собой, направился к катеру, давая знак отхода.

– Все ли на месте? – спросил он у меня, стоя уже на палубе.

Я тем временем лихорадочно пересчитывал детей и женщин, тихо, как загнанных зверьков, сидящих по бортам катеров, прижимавших к груди испуганных младенцев.

– Вроде все, – кивнув, по-русски ответил я.

Эти слова немного напрягли офицера.

Катера, еще не успевшие отойти от берега, были остановлены властным жестом командира. Улыбка сползла с его лица. Последовала команда всех взять под прицел, а мне предложили выйти на берег в сопровождении четырех матросов и офицера.

– Так вы оказывается русский? – последовал от него вопрос. – Как это прикажете понимать? – серьезно, глядя мне в глаза, начал он допрос. – Неужели русские могут забираться так далеко, или это задание? Кстати, где вы научились так хорошо говорить по-английски? Даже меня ввели в заблуждение.

Заволновавшись еще больше, я начал повторять, уже в деталях, невероятную историю о погибшем самолете, обломки которого не мог предъявить «следователю», но настойчиво предлагал ему посетить место нашей первой, истлевшей стоянки и забраться к скале, чтобы предъявить алиби в виде опустевшего поселения.

Офицер согласился, вынул пистолет и предложил мне идти первым.

Вдоль ручья мы поднялись к подножию скалы. Матросы и офицер были вымотаны до предела, я же дышал спокойно, нисколько не устав и не потеряв своих сил.

Увиденное поразило немало повидавших морских волков.

Перед ними предстала осиротевшая деревня со следами многолетней людской деятельности и неожиданно вымершая.

Они заходили в некоторые дома, с удивлением рассматривая орудия труда, домашнюю утварь и оружие. Некоторые вещи, с моего разрешения, взяли в качестве сувениров.

Дипломатические отношения между нашими странами были установлены.

Офицер извинился передо мной и даже по-братски, сочувственно, коротко обнял.