Бесчувственные шатались окровавленными – с клочьями содранной кожей. Они старательно сцарапывали с себя кожу, чтобы почувствовать хоть что-то: ветер, мороз, солнце, тоску.
В одной из клеток сидело с десяток обычных на вид людей. Их выдавал высокомерный отрешённый взгляд.
Оре подошёл к хозяину балагана и кивнул на клетку.
– А это что за сумасшедшие?
– А это музыканты без музыкальных сердец! Кстати, некоторые из них неплохо разбираются в нотах и даже понимают толк в музыке! И ещё почти все как один без устали тарабарят имена известных музыкантов! А ещё погляди вон на ту кучку отбившихся в углу! Вот они признают только неизвестных музыкантов. Так они считают себя особенными.
Оре сунул нос в решётку. Сумасшедшие перешёптывались: «Соната номер триста! Фуга ре минор! О, фуга ре минор!»
– Но не чувствуют! – шепнул ему на ухо незаметно подкравшийся хозяин. – Не чувствуют музыку! Не ощущают силу мотива! Ни одна мелодия не способна заставить их плакать!
– А орган?
– Ничегошеньки! А от всего, что сыграно без показной сложности, у них начинается истерика и приступы желчной рвоты. Поглядите сами!
Хозяин ударил палкой по решётке, отчего музыканты встрепенулись. Потом хозяин достал дудочку и назло чуть фальшиво сыграл глубокий горный мотив. У Оре по спине побежали мурашки. Музыка просачивалась в вены и дурманила.
Музыканты запрыгали на решётки, зацарапали прутья, но вскоре забились в углы и отрешённо бормотали: «Три аккорда… Три аккорда… Три аккорда…»
Оре плюнул и отошёл от балагана. Братья поспешили за ним.
– Кому может понравиться весь этот страх? – вспылил Оре.
– Другим моральным уродам! Чтобы те почувствовали себя не такими уж уродами! – ответил Юм, что-то жуя.
– Ценители балаганов, – донёсся голос спящего автора, – это уроды, которым чуть-чуть не хватило баллов, чтобы в него угодить.
– Или искушённые извращенцы! Романтики да художнички! – всё жевал Юм.
– И как же не спутать искушённых извращенцев с уродцами-невеждами? – раздражался Оре.
– Извращенцы не смеются над уродами! Они ими очаровываются…
В углу одной из клеток сидела девушка без кожи и безучастно пялилась на Оре. На прутьях решётки Оре увидел маленькую ржавую табличку. На табличке было стихотворение:
Ценители балаганов
На арене в клетках сами!
Кто сдулся в заливистом хохоте
Над чьим-то уродством и глупостью,
Тот выдал свои вкусы в юморе!
Богатый в чужом уродстве
Отыщет своё благородство!
Разумный и в куцей глупости
Найдёт себе капельку мудрости!
Талантливый в чопорной серости
Черпнёт вдохновенье ковшом!
Как радоваться тому лишь, что этот урод – не ты?
Мудрый рад красоте. Мудрых красоты питают!
Дурак рад чужой нищете.
Олуи
– Живёт в Кирпии один тип из нашей деревни, – начал Юм за обедом в таверне, – настоящий городской чудак! Он был самый умненький и самый чокнутый в нашем Хоффше. Выучился в кирпийском колледже какой-то там новейшей механике! И теперь изобретает всё подряд – на здешний модный манер. Но в том, что касается странных легенд и сумасбродных идей, ему не было и нет равных! Уж он-то наверняка что-то слышал о талисмане и дело посоветует!
– А доверять-то ему можно? – Голодный Оре зубами оторвал кусок от бараньей ноги.
– Да он будет прыгать от счастья, когда нас увидит! Он нас даже братьями называет только потому, что мы из Хоффша! Хотя мы вовсе не братья и даже не шатались вместе!
– Это верно! – довольно согласился Дюм. – И ещё он самый бескорыстный простак из всех, что я видал! Тебе нечего бояться, Оре, кроме его чудной головы.
– После вас мне уже ничто не страшно!
Паб
Вечером Оре и Дюм ожидали того чудака в одном из шумных кирпийских пабов.
Юм встретил его у входа и наспех что-то объяснял. Волосы Юма вновь были длинными и волнистыми. (Обожаю свои сны!)
Чудак подлетел к Оре.
– Олуи! Очень приятно, господин О! Ох, как я рад вас всех видеть! Тётушка много писала мне о вас, братцы! Конечно, я знаю, о чём вы! Мне в ту же сторону – я вас провожу!
Оре слегка обалдел. Ему протянул руку миниатюрный худощавый парень в тёмных очках с толстыми круглыми линзами и с топорщившимися из-под кожаной кепки жёсткими чёрными волосами. На нём хорошо сидел маленький кожаный плащ, сшитый из разноцветных лоскутов и весь увешанный деревянными и металлическими штуковинами – видимо, изобретениями этого чудака. Чудак Олуи крепко стоял в высоких чёрных сапогах с дюжиной ремешков и толстенной подошвой. Олуи походил скорее на театральную куклу, нежели на живого человека.
Он достал потрёпанную кожаную карту и разложил на барной стойке.
– Э, а ничего, что здесь полно глаз? – сердился Оре. – Может, ты ещё раздашь всем программки с нашим путешествием?
– Ерунда! Это ведь не самая привлекающая внимание вещь на мне! – гордо ответил Олуи.
– Это уж точно! – Юм с восторгом глядел на выбившегося в чудаки земляка.
Чёрная кожаная мантия до самого пола наглухо спрятала Оре. Глаза его едва сверкали свечными огнями из-под длинного чёрного капюшона. Но и в этих тусклых огоньках ясно горел недоверчивый интерес к Олуи.
– А это ещё что? – Оре ткнул пальцем в бок Олуи.
– Что, что именно?
– Сбоку! Что в этой привязанной ампуле?
– О! В этой ампуле моё амплуа!
– Похоже на виски!
– Так и есть!
– Розовые очки? Это ещё зачем?
– А это на чёрный день!
Олуи перевёл дух.
– Так! Слушайте! – Он ткнул пальцем в совершенно бессмысленные каракули на карте. – Речные русалки! Они не могут выбраться в море! Хотя они такие же жадные и голодные до сердец моряков и пиратов, как и их морские сестрички! Поэтому, друзья, речные русалки отращивают длиннющие волосы вдоль всей реки вниз по течению: через водопады и пруды распускают свои снопы, заросшие водорослями. Тянут их через всё дно, пока волосы наконец не дорастают до бухты и не впадают в открытое море!
– Очень познавательно! – перебил Оре. – Один вопрос: ты в своём уме?
– Терпение! Сначала речные русалки отращивают шевелюру длиной всего в пару аршинов и тут же плетут из неё сеть! После этого они отпускают сеть расти и плыть в сторону моря. Тогда сама река год за годом забрасывает в пучину заранее сплетённые из волос сети! Волосы к тому времени зарастают водорослями и всяким мусором и становятся такими цепкими и вязкими, что в них попадается даже крупная рыба! Там же эта рыба гниёт, образуя всё новые слои болота в волосистых сетях. Рыбаки их ещё называют свомп-стримами, или болотным течением. Та ещё мерзость – вляпаться в него, переходя через ручей! Болотная колбаса вдоль реки – государство в государстве! Так вот. Зловонные сети впадают в море и продолжают гнить! Спустя годы болото внутри сети становится таким большим и зыбким, что в нём вязнут, как мухи в паутине, здоровые моряки и пираты, неосторожно заплывшие в топь! И, как и бедные рыбёшки, остаются в русалочьих паутинах навсегда!
– Ну и какой русалкам с этого толк? Вернее, что с того вообще?! Что за чепуху ты несёшь?! – Бахнул кулаком по карте Оре.
– Вот именно! – поддержал его Олуи. – Сердца моряков, пока ещё бьются, так мягко волнуют русалочьи волосы, что те, выжидая в пруду, сладко качаются в такт, точно питаются и высасывают жизнь и последние трепещущие удары! Прямо через волосы! Потому русалки очень любят буйные сердца! Ах, чертовки! Вот бы мне одну… Так вот! Вам нужно украсть – найти и вытащить – из сети одно такое сердце! Оно принесёт удачу! Это и будет ваш талисман!
Оре повернулся к Дюму.
– Ты у вас в Хоффше самый нормальный, да?
Олуи втиснулся между ними и прошептал на весь бар:
– Это и будет ваш секретный талисма-а-а-а-ан!!
– Ну и что нам делать с этим гнилым куском мяса?!
– Этого я знать не могу. Никто не знает! Но украденное у русалки сердце к чему-нибудь да приведёт.
