Поцелуй искрился и брызгал кровью во все стороны. Оре поклялся себе умереть, но не поддаться, он крепко сдерживал потоки сияющего звука.

Сердце в конце концов остановилось обессиленно, замерло на миг… И с грандиозным ударом мощные потоки света вырвались наконец из закупоренных артерий вверх, пробивая стены ямы, потолки и звёзды в небе.

Сердце засияло мягким светом. Оре, окровавленный и мокрый, трясущимися пальцами касался его как пианино – и на месте прикосновений тут же возникали губы. Оре быстро сдерживал пальцами их пение, и пение прорывалось сквозь трубы. Оре ходил вокруг Сердца и играл на нём, как на органе, заставляя триоли из заткнутых губ менять свой путь и вылетать из артерий и вен низкими, густыми, как кровь, звуками.

От бешеной игры Оре трубы начали захлёбываться, и отовсюду в самой плоти Сердца стали открываться запасные железные клапаны, подпрыгивающие от напора красного пара. Вены и артерии, углублявшиеся в него корнями, вспучились, почернели и затвердели, закостеневшие чёрные сосуды натянули мягкую плоть Сердца на свой каркас, отчего оно стало похоже на паука, только во сто крат крупнее Тритии. Розовая сердечная плоть продолжала втягиваться внутрь, пока не сделалась совсем гладкой и тонкой, и наконец вздыбилась бархатным ворсом, сделавшись обивкой чёрной кареты. Из Сердца-кареты шёл красный пар. Карета тряслась и гудела, ворчливо пыхтя паровым двигателем. Оре и Трития поспешно запрыгнули в карету и умчались прочь.

Чёрный вагон крутил длинными паучьими лапами свои колёса, медленно и глубоко дышал, выдувая полные лёгкие красного пара. Он мчал вдоль изумрудных лугов и жемчужных озёр.

Внутри алого вагона стояла дюжина жёлтых скамеек. Все они были плотно забитыми пассажирами в чёрном.

Трития сидела рядом с Оре, развернув к нему свои острые колени. На ней висело чёрное атласное платье до самого пола и утекало краями вниз в его узкие щели.

Оре обнаружил сэндвич у себя в руке.

– Огляди всех пассажиров в вагоне, – шепнула ему Трития. – Если сейчас по радио объявят, что каждый волен делать всё, что захочет и что только вздумает – и никого не посадят и даже словом не осудят, – как думаешь, сколькие из них не убьют тебя за бутерброд?

– Мне кажется, они и бутерброд потом растопчут, – громко шепнул Оре в ответ.

Алая бархатная обивка вдруг ощетинилась и назойливо защекотала Оре ухо. Оре осенило: это был гроб. Они ехали в гробу.

– Куда нас несут?

– Они все уже мертвы. Они давно ездят туда-сюда в гробах из своих тел навстречу своим смертям. Но не мы! Нам пора. Наша станция!

Вагон стал трястись, как паук, сбрасывающий шкуру. Вагон сжался и скруглился, выломав внутри себя стёкла и оставил лишь два круглых окна в кабине машиниста. Оре понял, что они сидят внутри чьего-то черепа и, судя по всему, являются чьими-то мыслями. (Да-да, интересно, чьими же?)

Свет замерцал. Черепная коробка вагона стала мгновенно усыхать. Трития схватила Оре за руку – и вместе они выпрыгнули из лопнувшего окна глазницы.

Трития и Оре стояли на дне своей чёрной ямы. Перед ними источало пар влажное Чёрное Сердце.

Оно неспешно сложило свои чёрные трубы-артерии в пучок. Сердце уютно съёжилось и уменьшилось вдвое. Оре стал отдаляться от него невидимой силой и успел разглядеть, что это уже не Сердце с пучком артерий – это чёрный паук сложил свои лапки и заснул на своей паутине.

Оре отлетел далеко от того места и видел его уже теперь лишь сквозь замочную скважину. Оре сделал ещё несколько шагов назад и вышел из грота.

– Трития уснула, – тихо сказал он присутствующим.

Оре молча и отстранённо зашагал прочь. Паучихи тихо расступились. Юм, Дюм и Олуи ринулись за Оре. Олуи торопливо и неловко откланялся дамам. Друзья скрылись в сумерках леса.

– Это было её Сердце, – бормотал отрешённый Оре, – Сердце…

– Нет уж! Я выжил после леса амазонок! Такое дважды не случается! Дальше я с вами не пойду! – гремел склянками Олуи.

– Ещё как пойдёшь, жалкий трус! – Оре дёрнул Олуи за шкирку с такой лёгкостью, что тот повис над землёй, как сосиска. Олуи посмотрел на обнажившееся чёрное запястье и перевёл взгляд на янтарные глаза.

– Чёрт бы меня побрал… – прошептал он. – Ты Оре?! ТОТ САМЫЙ ОРЕ?!

– До тебя только дошло? – отозвался Юм.

Олуи лихо вывалился из своего плаща, оставшегося висеть в кулаке Оре, как каракатица, сбросившая чернила.

Олуи смело подошёл к Оре, залез на свой рюкзак и вытянулся вверх как только смог, чтобы заглянуть в горящие глаза.

– Так что же вы сразу мне не сказали, что это за Оре?! Что с нами Оре! Что мы – с Оре!

Олуи спрыгнул с рюкзака и принялся обнимать Юма и Дюма, приговаривая:

– Вот ведь загадка: сам ношу под сердцем столько тайн, а верю людям на слово!

– Вот в чём беда… – Оре замешкался. – Перед тобой не целый Оре. – Он нерешительно отодвинул плащ и показал обрубок.

– Плохо дело!

Путники уже целую вечность шли вдоль реки в сторону моря. По лесам и пустырям – без еды, воды и ночлега. А главное, без понимания, когда уже этот чёртов ручей впадёт хоть во что-нибудь.

В каждом новом месте Олуи заходил вглубь ручья – проверить, тянутся ли ещё русалочьи волосы, не оборвались ли они и достаточно ли густо доросли до этого самого места.

Юм и Дюм занимались всякой полезной и бесполезной ерундой.

Оре сидел на земле и перебирал сухие ракушки из коры и шишек.

– Какое море, такие и ракушки, – грустно бормотал Оре.

Тут на него надвинулась стена из Юма, Дюма и Олуи. Видок у них был пошушукавшийся и вдохновлённый.

– Я заметил, – начал Олуи под напором взгляда Оре, – когда ты злишься или борешься с ужасом… Ну, вроде того! Так вот, когда ты воспламеняешься! Ух, как это здорово, чёрт возьми! Короче, мы заметили, что с тебя сыплется земля!

– Ну и что?

– Много ты с себя уже сбросил за прожитую жизнь? – вмешался Дюм.

– Понятия не имею! Я не слежу за весом! Знаю только, что чем больше мне приходится пережить, тем сильнее и крепче я становлюсь!

– Вот именно! – Подпрыгнул Юм.

– Оре. – Олуи с серьёзным видом схвати его за плечи. – Ты ведь из руды! И когда ты переживаешь сильное, кующее твой характер чувство, ты очищаешься от шлака! Ты становишься чище и твёрже!

– Помнишь молот, что дал тебе Серивер? – вставил Дюм.

– А мы ведь неплохие кузнецы! – ухмыльнулся Юм.

Оре тут же смекнул и отскочил назад, угрожающе устремив остриё меча на троицу.

– Вы что это задумали, котятки?

– Оре, выслушай. – Схватился за сердце Олуи. – Ты, конечно, немного уменьшишься в размерах. И прежнюю руку из этого искусно выкованного меча мы навряд ли сделаем. Но приковать его на прежнее место – сделать меч вновь частью тебя, твоей карающей рукой – мы постараемся. Клянусь!

– Я знаю, мы с Дюмом те ещё оболтусы, но поверь: кузнецы из нас что надо!

– Мы знаем своё дело! И инвентарь раздобудем.

Олуи без страха и наивно приблизился к мечу и стал водить по нему пальцами.

– Только представь! – Глядел он зачарованно на меч. – Ты будешь весь из чистого металла! И вместо левой руки у тебя будет чудесный меч, которым владеть и править отныне сможешь только ты – прямо из сердца!

Оре, еле скрывая волнение, с упоительной надеждой глядел на всех трёх братьев.

Далеко от реки, в глубине леса таилось золотое поле. На нём росло всего четыре дерева. Оре, точно четвертуемый, был привязан к ним за руки и за ноги. Земля под Оре была расчищена и уже превратилась в кострище.

Оре обильно потел, но капли пота в ужасе испарялись и улетали с его горящего тела. В зубах Оре зажимал толстую палку, которая уже почти целиком обуглилась, и Олуи поднёс ему новую.

– Хороший пёсик, Оре! Держи свою косточку!

От ярости Оре вспыхивал – и в эти мгновения Юм и Дюм по очереди избивали его молотом что было сил.