Дима усмехнулся своим мыслям и перевел взгляд от окна в общежитии на белый "опель", принадлежавший Михаилу. Сам же Михаил, собравшись в гости, купил торт, бутылку вина, и отправился на автобусную остановку. Дима даже мысленно похвалил его за это решение, так как ехать на машине в такую погоду было опасно, а последнее, что нужно Кристине, это еще одна трагедия с близким человеком.
Удовлетворившись увиденным, Дима кивнул и зашагал прочь. На этот вечер у него еще были планы раздобыть немного денег, а это почти всегда означало, что придется кого-то убить, что в этом городе было легко. Стоило зарезать кого-то в подворотне и стащить его кошелек, как менты начинали трясти месную шпану и, в конце концов, задерживали какого-нибудь наркомана, который не мог вспомнить, где находился в момент убийства.
***
– Заходи, как к себе, – пробасил дядя Игорь, впуская нас в квартиру.
На прошлый его день рождения мы приходили впятером: я, мама с Машкой, и тетя Вануш с Аршамом. Теперь с нами был и Михаил Ольховский, с которым мы успели сдружиться за месяц, и который настоял, чтобы мы звали его просто Мишей. Он умел заинтересовать любого слушателя и рассказывал одинаково интересно для всех, начиная от взрослых и заканчивая моей шестилетней сестрой. Оказывается, родом он был отсюда, из Сосногорска, но в семидесятых они всей семьей перебрались в Москву. Миша работал инженером на производстве, отвечал за токарный цех, но производство сократили с развалом строя, и он остался без работы.
– Я пока мыкался по Москве, с подработки на подработку, отцу предложили стать перегонщиком, – рассказывал он, пока супруга дяди Игоря и мама Аршама суетились на кухне, – Матери уже несколько лет, как не было, а то она бы целую лекцию прочитала, как это опасно.
– Потому что опасно, – резонно заметил дядя Игорь.
– Это что за работа такая? – не поняла мама.
– Машины гонять из Европы в Россию, – пояснил Миша, – Из Литвы, из Германии, из Югославии. Там они дешевле. Покупает бизнесмен, допустим, пять машин. "Бмв", там, "вольво", иномарки, в общем. Нанимает водителей, которые едут, машины забирают и гонят в Москву. А в Москве эти иномарки продаются уже по нашим ценам.
– Раньше это спекуляцией называлось, – усмехнулась мама.
– Ну да, а теперь бизнес, – дядя Игорь хохотнул, – У меня сослуживец тоже так работал.
Он потянулся к комоду, с которого взял старую фотографию в рамке, и показал нам. На фото были три моряка в форме, стоявшие на палубе корабля. В одном из них я узнал молодого дядю Игоря, который выдавал себя своей фирменной широченной улыбкой.
– Вот он, Серега Шаповалов, – дядя Игорь постучал пальцем по одному из парней на фото, – Только он в Ленинград гонял. В Питер, то есть. Говорил, бандота на дорогах задолбала. Не дай Бог, машина сломается, и все, и ее отнимут, и ограбят, и повезет, если в живых оставят.
– Вот именно, – согласно кивнул Миша, – Отца эта работа и доконала. Уснул за рулем.
– Насмерть? – сухо спросил дядя Игорь.
– Сто сорок километров в час, – ответил Миша, – Весной похороны, а потом я сюда вернулся. Там, в Москве, его родственники, так они нас с мамой всегда недолюбливали. Только бабушка нормально относится, а остальные… Да ну их на хрен. Вернулся вот в Сосногорск, тут у меня комната в общаге, участок старый, да дедовский "опель", – он замолчал и махнул рукой, – Так, у нас праздник все-таки, а мы о грустном. Ты, Игорь, на флоте, значит, служил?
– Северный флот, шестьдесят два – шестьдесят шесть, – отчеканил наш сосед и снова показал на фотографию, – Это кореша мои лепшие. Серый в Питере теперь живет, а это Олежек Демичев, про него мало известно. Вроде в Америку уехал.
– Недурно, – кивнул Миша.
– Ань! – окликнул дядя Игорь супругу, – Водка то уже замерзла, наверное! Уже вечер, а я еще трезвый.
– Вика скоро подойдет, – откликнулась тетя Аня с кухни.
– Это дочь наша. Костик, муж ейный, в Чечне сейчас, – пояснил он Мише и снова крикнул, – Восемь одну не ждут! – он повернулся к нам с Аршамом, – Что, пацаны, начислить вам по сто пятьдесят?
– Я тебе начислю! – воскликнула тетя Аня, вошедшая в гостиную, где был накрыт стол.
Вскоре пришла и Вика, взрослые разлили водку по рюмкам, и Игорь Анатолич, выслушав поздравления, задумчиво произнес:
– Ну, пятьдесят два – не пятьдесят три. Поживем еще, а через годик повторим.
С этими словами он опрокинул рюмку в себя и остальные сделали то же самое. Никто тогда не догадывался, что через год нам не суждено было собраться на пятьдесят третий день рождения нашего соседа и просто отличного мужика, Игоря Анатолича Михолапа.
***
Позже, когда застолье подошло к концу, а Машка уже давно спала на диване, и мама и я в очередной раз убедились в том, что Миша – довольно сдержанный и воспитанный человек. Многие, кто таковыми притворяются, становятся собой после того, как выпьют. Развязывается язык, руки, храбрость растет пропорционально тому, как снижается логическое мышление. Однако Миша повел себя так, как вел и до этого, будучи трезвым. Стараясь скрывать свое состояние, он заявил, что ему пора домой, и засобирался.
– Завтра в пол седьмого вставать, – сказал он, выговаривая каждое слово, чтобы не упасть лицом в грязь.
– Ты за рулем, что ли? – спросил его дядя Игорь.
– Не, знал же, куда ехал, – возразил тот, – Да и погода такая. А у меня всесезонка лысая.
– Дрянь эта всесезонка, – заявил сосед, – Ставь нормальную, зимнюю, а то до июня пешком проходишь.
– Та, – Миша махнул рукой, – Там комплект стоит, как вся моя машина. Так что я на автобус.
– Автобусы то уже не ходят, – сказала мама, – Второй час ночи.
– А, ну да, – вспомнил он, – Ну, пешочком дочапаю.
– За мной сейчас подруга заедет, – сказала вышедшая в прихожую Вика, – Можем и тебя подбросить.
– Правда? Спасибо. Если вам удобно, конечно. Общежитие на Пролетарской.
– Это по пути, – заверила его Вика, и Миша успокоился, поняв, что не доставляет никому неудобства.
Неудобство испытывал лишь я, но никто из присутствующих не имел к этому отношения. Я знал, что завтра после школы я просто обязан выплеснуть накопившуюся энергию и развести большой костер на пустыре, иначе, судя по ощущениям, я в любую минуту мог самовозгореться изнутри. Нет, конечно, ничего такого не случилось бы, но это чувство, этот недостаток огня был очень дискомфортным. Все равно, что сидеть на раскаленных углях. К тому же, мне, как и любому десятилетнему подростку, хотелось делиться с кем-то проблемами, а этой проблемой я не мог поделиться даже с мамой. Я знал, что это ее расстроит, и мне приходилось держать все в себе. Гораздо позже я научился жить с этим, а тогда, в девяносто пятом году, мне казалось, что я, верно, начинаю сходить с ума.
На следующий день после школы мы стояли на широком пустыре, находящемся в отдалении от центра города, и собирали всякий хлам, из которого можно развести костер. Колька с Аршамом с радостью мне помогали, ибо какому пятикласснику не хочется разжечь костер. Но лишь для меня одного это было нечто священное, необходимое. Нечто, без чего и так не самая лучшая жизнь становилась намного тяжелее.
Вскоре перед нами высилась пирамидка из обломков старой мебели и строительного мусора, и я уже сунул руку в карман за спичками, как вдалеке на пустыре появился свет фар, и мы машинально спрятались за выстроенную нами пирамиду. На пустыре появилась "девятка", которая проползла по ровной снежной поверхности и остановилась метрах в ста от нас. Из нее вышли двое, и мы, едва завидев их, несказанно обрадовались тому, что уже стемнело, и нас самих не видно. Приехавшие на пустырь люди открыли багажник и вытащили оттуда человека со связанными за спиной руками. Судя по мычащим звукам, доносящимся до нас, у бедолаги был кляп во рту, и он что-то отчаянно пытался сказать своим мучителям.
Парни обменялись какими-то репликами, заржали, после чего один из них ударил связанного в живот, отчего тот сразу сложился в три погибели. То, что он не жилец, было понятно сразу – бедолага был одет в костюм с галстуком, а на улице было примерно минус пятнадцать. Те, кто его привезли, были одеты теплее, один в джинсовый костюм, другой в китайские "адидасы" и дермантиновую куртку, но все равно, что один, что другой, кутались в воротники и приплясывали от холода. Связанного подняли, толкнули вперед, а один из бандитов взял из багажника лопату, и оба зашагали следом за ковыляющим мужичком.
