Мальчик одарил ее диким взглядом из-под бровей: в нем возглас отчаяния прикрывался камуфляжем жестоких желаний; и прикрывался так искусно, что редкое сердце было способно прочувствовать на себе его взрывную волну. Обычно за такой взгляд он получал от родителей затрещину.

— Мне жаль, что тебя втянули во все это, — жалостливо проговорила Ливара, и Ацелю почудилось, будто перед ним не смешливая девчонка с её глупыми подколами, а кто-то взрослый и надёжный.

Вернувшись в свой тёмный угол, мальчик спрятал лицо в коленях и тихо застонал.

— Расскажешь, что произошло? — присела девочка рядом. — Как ты попал к огонам?

— Я не знаю, — шептал он себе под нос. — Когда я проснулся — никого не было. Я думал, мою семью убили люди Борокка, но не мог понять, почему они не тронули меня.

— Ты был болен и вряд ли бы выжил на Сондэсе без лекарств, — мягко улыбнулась Ливара, прислонившись спиной к стене и запустив когтистые пальцы в лохматые волосы Ацеля. — Возможно, — мечтательно прикрыла она глаза, — твои родители знали об этом и решили спасти тебя, предоставив тебе «второй шанс». Улыбка судьбы не всегда белоснежна, иногда она показывает кривые зубы. Но веришь или нет — это не делает её плохой.

Когда Ацель впервые ощутил под босыми ногами каменистый рельеф тёмной планеты, он на секунду обманулся мыслью, что вернулся домой. Но даже на постапокалиптическом Сондэсе кое-где проклевывались зачатки жизни, а в горах струились сезонные ручьи пресной воды. Поверхность планеты, которую избрали для своих чёрных дел огоны, была если не противопоставлением Сондэсу, то точно — его худшей версией: холодная и бездушная, большой космический камень, как ни посмотри. И пока жизнь в галактике дышала полной грудью, эта планета могла лишь выдыхать…

Непредсказуемые бури раздували серые слои песка, оголяя бурые образования, на которых оставили свою посмертную печать исчезнувшие народы. Почти семь тысячелетий назад Зеасс, населенный высокоразвитой цивилизацией полуамфибий, был отравлен чужеродным веществом, что выделилось из обломков среднеразмерного астеройда. Жизнь захлебнулась ядом, и океан, омывающий девяносто процентов планеты, опустел. Шли столетия, менялись зеасские полюса, а вода все не очищалась, зато мутнела и увеличивала свою вязкость до тех пор, пока не превратилась в нечто новое, что под жаром солнца принимало свойства резины, а длинными морозными ночами затвердевало и превращалось в камень. Поскольку в дневные часы верхние слои почвы Зеасса стремятся как-бы «поглотить» все живое, напоминая о своём статусе тёмной планеты, нынешние обитатели бездумно обозвали это явление «оголоданием», а огоны популяризировали данный термин в своих кругах.

Конечно, умы привезенных на планету сирот не ведали ни о чем из вышесказанного. Стоя в синем свечении зеасской луны на обозрение сотням заинтересованных лиц, обреченно хлопая глазами перед иноязычными обращениями, — они разделяли между собой лишь одно знание: «Мне страшно».

По ночам песчаные бури затихали, тогда же — открывались рынки, а жители тёмной планеты покидали пределы безопасной обители.

Отовсюду разносились возгласы, кряхтение, рычание и писк, которые, порой, звучали так резко и звонко, что могли навсегда оставить ребёнка заикой. Все эти странные существа были готовы драться за товар. Ацель переминался с ноги на ногу от холода, пока в соседней лавке торговец свежевал мясо каких-то зелёных зверьков, бьющихся лбами о прутья клетки. Пришелец с рыбьей мордой замахнулся топором на одного из покупателей за то, что тот обозвал его сырьё «низкосортным», тем самым начав потасовку с руганью, кровью и всем прилегающим.

Мальчик опустил глаза к земле — туда, где стальные цепи, удерживающие пленников, зарывались в песок, подобно змеям в пустыне.

— Не волнуйся, — полушепотом сказала Ливара, заметив его страх, — все будет хорошо.

Ацель промолчал. Он часто слышал эти слова от родителей. «Все будет хорошо!» — причитали мать и отец с дрожью в голосе, когда воюющие цивилизации высаживались неподалёку от их укрытия и вынюхивали что-то или кого-то с плазменными пушками за спиной, просвечивая туманные настилы Сондэса кровавокрасными пучками прицела.

Пока надзиратели засмотрелись на драку, девочка перекрутила цепи на своих руках и поменялась местами с другим ребёнком. Это неудобное положение приблизило её к Ацелю, и с заговорщической улыбкой она заключила ладонь чёрного ящера в свою.

— Хочешь открою секрет? — подмигнула Ливара, словив его неоднозначный взгляд.

— Не надо.

Но девочка не нуждалась в согласии, быстро отчеканив:

— Как только увидишь покупателя побогаче — посмотри ему в глаза и улыбнись. Тогда он пропитается к тебе симпатией и, возможно, купит. Улыбка — это якорь в любых отношениях!

— Не стану я никому улыбаться! — предвзято покосился на нее Ацель.

— Тогда тебя купит какой-нибудь бедняк! — досадно воскликнула та.

— Мне уже все равно.

— А мне нет!

— С каких это пор тебе не плевать на мою судьбу? Может быть… я вообще не хочу, чтобы меня кто-то покупал…

Оптимизм Ливары немного увял от такого ответа, но новая надежда затрепыхала у нее в душе белыми крыльями, и вся ее сущность тут же стремительно расцвела.

— А вот я, — задрала она подбородок с вдохновляющим видом, — верю, что нас купит какая-нибудь пожилая пара, которая всю жизнь мечтала о внуках, но из-за своей деятельности осталась бездетной! Они будут любить нас и лелеять, раскаиваясь о своём прошлом. И…

— Бред психопатки. — Он высвободил свою руку.

— А-а? — сжала кулаки Ливара, получив подзатыльник от надзирателя. — Я пытаюсь тебя приободрить, — заговорила она тише, — а ты, непробиваемый угрюмый дурак, копаешь себе могилу!

Изводя широченной улыбкой Ацеля и нервируя баловливым поведением огонов, девочка рисовалась перед всеми, кто, по её мнению, представлял из себя хоть что-то стоящее. Но где такое видано, чтобы раб выбирал себе хозяина?

Из проходящей мимо толпы отделилось несколько пришельцев. Все они были одеты достаточно прилично, двигались статно и явно имели интерес к приобретению качественного «товара». Воспользовавшись своей методикой «обольщения», Ливара радушно растянула уголки губ. Примерно так поступают маленькие дети — пользуются слабостью взрослых, выпрашивая дорогие игрушки или неположенные им сладости.

— С Сондэса? — спросил один, не заморачиваясь с основами вежливости. Его серые лапы с грубыми наростами сделали какой-то нелепый жест.

Огон кивнул.

Шея пришельца с совиной пластикой повернулась в сторону Ливары. Под цветастой маской, как те, что надевают на карнавал, забегали большие черные шарики — глаза. Они заинтригованно блеснули и перекатились обратно к торговцу. Спину девочки защекотали мурашки, и она впервые засомневалась в том, что богатый дом избавит её от несчастья.

— Я беру эту, — указал пришелец когтем на девочку, — с бронзовой чешуей.

Поскольку галактическая карта могла отслеживаться, беглецы совершали оплату «наличными», коими могли стать любые ценные — но ценные в космических масштабах — предметы, будь то редкие металлы или высокотехнологические изобретения исчезнувших цивилизаций.

— Ливара, ты уверена? Этот тип не внушает доверия, — щурился Ацель. — Хочешь я его покусаю?

— Ничего, — воинственно выпрямилась та, — вдруг мне больше так не повезёт. — И Ливара безукоризненно последовала за своим новым владельцем. Без ее вдохновляющей улыбки сондэсианские дети лишились тех волшебных частичек веры, которые образовывали вокруг их сердец защитный барьер. Даже Ацелю стало не по себе.

Прежде чем пришёл черед мальчика стать предметом быта, его вынудили проторчать на промерзших камнях много утомительных часов. Когда зеасское светило обмазало небо циановыми полосками рассветного тумана, он начал покачиваться от слабости и сонливости, проглядев, как к ним подошла странная пара. Трудно было различить в них женщину или мужчину, потому что смотрелись они абсолютно идентично, словно близнецы. Под салатовыми плащами прятались изогнутые буквой «S» тонкие тела с массивной грудиной-щитом и обтянутыми бледно-серой кожей короткими ребрами. Из-за подобного анатомического строения пришельцы никогда не разгибали спины, а глазам пришлось переползти на одну линию с пастью и дыхательными отверстиями.