Обслуживанием гарнизона крепости занимались конечно же французы. Они убирали помещения, отапливали их, водили машины, доставляли грузы, готовили еду, как для немцев, так и для пленных. В основном это были молодые люди, не более тридцати лет, подвижные, даже торопливые и, разумеется, очень послушные. Любое приказание нацистов выполнялось беспрекословно и быстро. И все же что-то в их облике, на взгляд Романова, было… непокорное. Он не сразу понял, в чем тут дело. Лишь приглядевшись повнимательнее и проанализировав увиденное, догадался, что ребята не так однозначны и покорны, как показывают. Взгляды, которыми они порой обменивались, были горячими и непримиримыми, как у затаившихся пред схваткой бойцов. И когда он это понял, то решил попробовать вступить с французами в контакт.

Перетаскивая однажды ящики с углем в котельной, Михаил Афанасьевич столкнулся с высоким стройным кочегаром-французом. Лицо у того было конопатое и очень добродушное, а глаза темные, как угольки, и сверкающие каким-то непримиримым блеском.

Романов почему-то сразу почувствовал к доверие к этому парню. Они познакомились. Кочегара звали Маратом. Говорили по-немецки (оба хорошо знали язык общего врага). В разговоре выяснилось, что француз, как и большинство его товарищей, считали нацистов своими ярыми противниками и работали на них только потому, что больше было негде, а семьи-то кормить надо.

– Ты чего, русский, на меня так пристально смотришь? – неожиданно спросил Марат с доброй усмешкой. – Думаешь, на немцев работаю, значит, служу им?

– Нет, как раз наоборот; что-то в твоем облике свидетельствует о непримиримости, – ответно улыбнулся Михаил Афанасьевич. – Ошалелые глаза тебя выдают. Удивляюсь, как наци того не замечают.

– Так они же считают нас рабами, ни на что не способными. Плевали они на какие-то там взгляды. Горбатишь на них хорошо, – и ладно.

– Значит, это не так?

– Ты догадлив, русский.

– Зови меня батей. Я дивизией командовал. В плен попал контуженным.

– А я и не сомневаюсь в том, что покорно ты никогда не сдался бы. По тебе видно.

– Хорошо, что мы оба можем чувствовать настрой друг друга. И сколько же вас таких непримиримо настроенных?

– Много. Про «маки» слыхал? Есть такая партизанская организация у французов. Компартия ею руководит.

– Кое-какие слухи доходили… Только говорили, что вас очень немного.

– Ну, это когда было, года два назад, наверное! С тех пор многое переменилось. Теперь наши ребята и склады немецкие взрывают, и преследуемых людей от гитлеровцев спасают, и воинские эшелоны под откос пускают. Скоро американцы с англичанами тут, на севере страны, высадятся, вот тогда уж мы во всю развернемся! А у вас, пленных, какое настроение? Бежать не охота?

– Еще бы… Только об этом и мечтаем! Но не знаем, каким образом это сделать. Может, поможете?

– Это надо с ребятами обмозговать. Денька два подождите…

На том они тогда и расстались. В тот же день вечером Романов рассказал своим товарищам по несчастью о разговоре с Маратом. Весть о том, что можно связаться с «маки», была встречена с энтузиазмом – все давно мечтали о побеге. Строили даже на сей счет какие-то планы, хотя и понимали, что они нереальны: крепость хорошо охранялась, и немцы следили за каждым шагом пленников.

Новая встреча с Маратом, как они и договорились, состоялась через пару дней в той же котельной, куда Романов снова привез со склада тачку угля. На сей раз француз был более общителен и добродушен. Он даже пошутил: все ваши, дескать, уши, наверное, навострили, услышав про меня. На что Михаил Афанасьевич ему серьезно ответил, что безвыходность их положения в немецком плену заставит кого хочешь хвататься за соломинку.

– Мы с ребятами обсудили ваше бедственное положение, – посерьезнел Марат. – Выбраться из крепости, конечно, очень и очень нелегко. Но невозможных вещей не бывает. В конце концов, всегда находится выход.

– И какой же, по вашему мнению?

– Да самый простой должен быть. Чтобы противник о нем даже подумать не мог. Все, что угодно, мол, только не это.

– Интересная постановка вопроса… – усмехнулся Романов. – Но довольно занятная и, я бы сказал, непредсказуемая. И что же может быть столь неожиданным для наших охранников?

– Надо прорываться не черными ходами и закоулками, а напрямик.

– Что ты имеешь в виду конкретно? Я что-то не понимаю…

– Ребята вот что предлагают, – Марат хитровато прищурился. – Надо ломануться через главный вход. Немцы даже представить себе не могут такой вариант. Периметр окружен рвом и колючей проволокой, усиленно патрулируется, а у въездных ворот только стража небольшая стоит.

– Но на башнях же часовые с пулеметами сидят. Нас сверху всех перестреляют.

– А вот это уж наша забота: снять их! Чуть поодаль разрушенные здания стоят. Вот туда мы снайперов и посадим.

Романов оторопело посмотрел на собеседника. То, что предлагал Марат, показалось ему слишком примитивным. Представить себе что-либо подобное не представлялось возможным. Но тут же мелькнула мысль: а может, секрет как раз в том и состоит? Никто никогда ж не подумает, что может произойти именно так. Ай, да французы – молодцы! Головы у них работают, дай бог! Но в словах его еще прозвучало сомнение:

– Полагаешь, получиться?

– Не сомневаюсь, – твердо ответил Марат. – Чем непредсказуемее будут наши действия, тем сильнее возникнет паника у немцев и больше шансов на успех. Обмозгуйте все это в своем кругу. Подходит вам такой план или нет?

Когда ночью Романов рассказал сокамерникам о сделанном Маратом предложении, наступила долгая пауза. План, как и для него вначале, показался почти фантастическим. Но «помозговав», генералы пришли к выводу, что все, возможно, может удастся…

Следующие несколько дней ушло на подготовку операции. Марат тайком принес им пяток револьверов, патроны и несколько гранат. Привыкшая к тишине и спокойствию охрана умудрилась ничего не заметить. К тому же гитлеровцы были обеспокоены положением на Восточном фронте: Красная армия подходила уже к границам Германии. Было от чего тревожиться!

Выступать решили в воскресенье, когда немцы отдыхают и больше расслаблены. И не ночью или на рассвете, как полагал вначале Романов, а в полуденное время: конвойные как раз обедают.

Все произошло быстро и без особых потерь. Марат с парой своих товарищей проникли из кочегарки к камерам и сняли трех часовых. Распахнув двери, выпустили пленных. И те помчались по узкому коридору к выходу.

На пути смели еще двух конвойных. Схватка завязалась у главных ворот. Но тут к русским присоединилось несколько французских ребят. Они смяли охрану, потеряв всего двух человек, и выскочили из главные ворота. Часовые на близлежащих вышках, как и предусматривалось планом, были сняты снайперами «маки». В общем все получилось как нельзя лучше.

А за воротами к ним подкатил грузовик, пригнанный одним из товарищей Марата. Где уж они его достали, один Бог ведает.

Ну а дальше пошло еще быстрее. Немцы были, конечно, в растерянности от столь дерзкого, совершенно непредсказуемого нападения и запаниковали. Понадобилось какое-то время, чтобы они опомнились. Пленные успели сесть в машину и уехать. Погоня за ними устремилась не сразу, и они успели добраться к морю. А там беглецов уже ждал парусник. Теперь их было не догнать. Подняв паруса, взяли курс на Англию.

Посадив героев в порту на легковые машины, их сразу повезли в Лондон. На улицах столицы бывших пленных радостными криками встречали толпы народа. Потом их сразу же пригласили на торжественный митинг, который состоялся в центре столицы Великобритании, на одной из площадей. Выступить пришлось Романову и еще нескольким генералам. А что они могли сказать? Только то, что выполняли свой воинский долг и готовы пожертвовать жизнями для победы над фашистами.

Вечером состоялся прием у вице-премьера. Он лично пожал каждому руки и сказал несколько слов. Потом был шикарный банкет – бывшие пленные давно так не ели (у некоторых потом даже животы разболелись и пришлось принимать лекарство). Все остались страшно довольны – честно говоря, никак не ожидали такой волнующей встречи в чужой стране.