Он пригласил ее в ресторан поужинать, заговорил об одинокой жизни… Поскольку обходных путей Романов терпеть не мог, то сразу изложил суть. Юлия Борисовна всё быстро поняла, сказала, что тоже считает его подходящим для нее мужчиной и знает о его сложных жизненных обстоятельствах…

Через пару месяцев они поженились. Хозяйкой она оказалась хорошей, женщиной ласковой и любящей. Одно было плохо. Прожив несколько лет вдвоем, они, как ни старались, не смогли «сделать» ребенка, что обоих страшно огорчало. Он очень мечтал о сыне – наследнике славного рода истинных россиян Романовых, сложившегося пару веков назад. Уж Михаил Афанасьевич как-нибудь воспитал бы из него стоящего мужика…

Книги и учебники по истории Великой Отечественной войны, как правило, утверждают, что она началась внезапно. А так ли это? Романов до конца своих дней уверен: нет, никакой неожиданности не было.

Обстановка в мире была тогда напряженная, если не сказать, грозовая. В сорок первом году нацистская Германия вовсю вела войну в Европе. Захватывались целые страны. Уничтожались тысячи людей. Разрушались города и села. Как же можно было спокойно взирать на все это?

Пакт Молотова – Риббентропа, заключенный недавно и выдававшийся за фундаментальное соглашение о ненападении, у многих (а у военных, знакомых Романову, – практически у всех) вызывал сомнение. Удивительно только то, что Сталин этому документу поверил и приказал войскам соблюдать осторожность и ни в коем случае не предпринимать никаких провокационных действий…

Вот почему, считал Михаил Афанасьевич, армия оказалась не готовой к войне, и удар немцев по Советскому Союзу оказался столь сокрушительным. К Верховному он относился с большим почтением, несмотря на его некоторые искривления в политике, который были видны всякому здравомыслящему человеку, и на репрессии, обрушившиеся на военных в тридцать седьмом году (Романов считал – необоснованно). Сталин был для него вершителем народных судеб. Тем более что за последние пару лет многие репрессированные были реабилитированы, к чему вождь не мог не приложить своей властной руки. Но вот понять, что Иосиф Виссарионович верил обещаниям Гитлера не нападать на СССР после подписании пакта, Романов не мог до своей встречи со Сталиным.

Произошла она совершенно случайно. Стоял июль месяц сорок первого. Немцы уже бомбили Москву несколько раз, не добившись каких-либо значительных результатов и понеся большие потери в авиации. Романов был вызван тогда в Кремль комендантом столицы для того, чтобы согласовать некоторые вопросы дополнительной охраны правительственных зданий, в которой принимали участие и его бойцы. Он торопился по внутреннему двору мимо Царь-пушки, когда ему навстречу вышла небольшая группа людей во главе со Сталиным. Михаил Афанасьевич хотел быстренько отступить, чтобы не попасться на глаза Самому. Но тот уже заметил его, узнал и знаком подозвал к себе.

– Добрый день, товарищ Романов. Как дела?

– Отлично, товарищ Сталин! – вытянулся Михаил Афанасьевич.

Верховный прищурился и с легкой усмешкой спросил:

– На нестандартных машинах больше не ездите?

Ему, видно, запомнился приезд комдива в Кремль на машине для нечистот. Лица окружающих осветились улыбками, что было сейчас так несвойственно: с начала войны люди ходили хмурыми, озабоченными, смех уже давно не звучал.

– Никак нет, товарищ Сталин! – отчеканил Романов. – Но, если понадобится, всегда готов. Лишь бы были колеса под тобой, если спешишь. Опаздывать никому не позволено.

– Вот это верно, – посуровел Сталин. – Любая задержка может окончиться крахом. Мы как раз сейчас этим грешим… Подготовиться как следует не успели, понадеялись на обещания, а немцы прут, как оголтелые. А мы не торопимся хоть как-то остановить их.

– Надо сил против них побольше бросить, – невольно вырвалось у Романова.

– А где их так быстро взять? – еще больше насупился Верховный.

– Наша дивизия всегда готова! Люди хорошо обучены. Только дайте команду!

– Это-то верно. Небось давно рветесь на фронт?

– С самого первого дня, товарищ Сталин!

Он действительно давно уже просился на передовую, но неизменно получал отказ, чем был страшно недоволен.

– Похвально, – одобрительно протянул Верховный. – Но крепкие резервы нам еще очень понадобятся. Ими нельзя разбрасываться. Так что придется подождать, товарищ Романов.

На том, собственно, и закончился их краткий диалог. Сталин со своей группой прошел мимо, Романов остался стоять на месте с надрывом в душе. Ему казалось, что сейчас нужно все силы бросить против наступающих гитлеровцев и во что бы то ни стало задержать их. Отступая, можно многое, если не все, то очень многое потерять…

Лишь значительно позже Михаил Афанасьевич понял, что Сталин был прав. В той тяжелой обстановке, что сложилась в начале войны, нужно было даже ценой больших потерь хотя бы замедлить продвижение немцев, чтобы накопить резервы и подготовить достойный отпор, что и произошло впоследствии…

Сталин был абсолютно прав: Романов с первого для войны рвался на фронт. Он не мог понять, почему их прекрасно укомплектованную и хорошо обученную дивизию держат в тылу. Бросают же в бой нередко только что сформированные части, солдаты которых и стрелять-то как следует не умеют. А тут до него после разговора с Верховным дошло: надо же в самом деле иметь надежные резервы! Немцы рвутся к Москве. И кто-то же должен стать у них на пути надежным заслоном. Понял Михаил Афанасьевич неожиданно и другое: Сталин не просто «прошляпил» подготовку Гитлера к нападению на Советский Союз, он просто был человеком слова. И уж если что-то обещал, то выполнял во что бы то ни стало. По-видимому, и главу германского государства считал таким же. Судил по себе. Тот же его клятвенно заверил, что в ближайшие года нападения не будет. Специально человека в Москву для этого присылал. Романов слышал о недавнем секретном прилете самолета из Берлина. По всей видимости, это и был посланец фюрера…

После неожиданной встрече с Верховным, оставившей в душе какой-то будоражащий след, Романова порадовала еще одна весть. Кто-то из командиров охраны Кремля сказал ему по секрету что приказом Главкома снят с должности начальника Генерального штаба Георгий Константинович Жуков. Дело в том, что при подготовке к парадам на Красной площади Михаил Афанасьевич нередко сталкивался с генералом армии и даже несколько раз вступал с ним в спор. Тот был въедлив и высокомерен. То, что он говорил, должно было считаться законом, даже если порол чепуху. Романову и прежде некоторые комдивы говорили, что Жуков амбициозен и въедлив, придирается по пустякам, заставляет все делать так, как он велит. В это, правда, плохо верилось. Но тут он на собственном опыте убедился в правоте товарищей. Жуков ему даже однажды сердито, с явным осуждением сказал: «Ох и непослушен же ты, Романов, с дисциплинкой явно не в ладах. Смотри, когда-нибудь у тебя на сей счет будут большущие неприятности. Залетишь!»

Эти слова запомнились Михаилу Афанасьевичу, тем более что впоследствии они оказались пророческими… Запомнилась и еще одна встреча в тот же день, уже в штабе гарнизона. Он шел по коридору, когда из одной боковых дверей вынырнул высокий стройный генерал. Романов сразу же узнал Рокоссовского.

Они были знакомы давно, еще с Гражданской войны. Константин Константинович командовал тогда кавалерийским эскадроном, в котором Романов начинал свою службу на фронте. Потом их пути надолго разошлись. Встречались иногда, мельком. А в тридцать седьмом году Романова потрясла весть о том, что Рокоссовский арестован как враг народа. Говорили, что он работал на иностранную разведку…

Михаил Афанасьевич, хорошо зная Костю, никак не мог поверить этому. Да, в двадцать девятом году тот был за границей, воевал в Китае, и воевал, говорят, неплохо. Но чтобы он изменил Родине?.. Нет, не могло быть того! Романов был убежден, что Рокоссовского оклеветали, что полностью и подтвердилось в сороковом году. Константин Константиновича не только выпустили из тюрьмы, сняв все обвинения, но и восстановили в звании и в партии. И это, как понимал Романов, сделал Сталин. Тысячи военных были тогда реабилитированы. И тут без указания Вождя никак не могло обойтись…