– Я знал, что рано или поздно это случится, – когда рассказ был окончен, пробормотал Паша, и ребята впервые увидели на его лице улыбку.

Надо сказать, она настораживала! Если не отпугивала.

– Смотри-ка, стоило заговорить с ним про смерть и ужасы, как ему похорошело, – тихонько заметил Мишка. – Эх, Киселев, Киселев, Аддамс ты наш!

– Я знал, – не слушая его, кивал долговязый Паша. – Знал! И случилось это на нашем веку! На моем веку! – уточнил он.

– Да что ты знал? – спросила Юля. – Что случилось?

– Нам надо попасть в наш музей, – вдруг сказал Паша.

– Сейчас? – удивилась Юля.

– Ночь в музее? – усмехнулся Мишка Сомов. – Супер!

– Нет, конечно, утром, – ответил Киселев.

– Ну, слава богу, – заметил Мишка. – Логика пока не изменяет ему.

– А потом надо наведаться и в библиотеку, в архив, но это будет дольше. И еще неизвестно, цело ли то, что я буду искать. Без чего нам не обойтись.

– Нам? – переспросил Сомов.

– Теперь уже «нам», – кивнула Юля.

– Но вначале надо попасть в музей, – заключил Паша Киселев. – Только кто нас пустит в архивы музея?

– Я пущу, – гордо ответил Мишка.

– Ты? – удивился долговязый Паша.

– Что, Чудила, не ожидал?

– У него там тетя завхозом работает, – пояснила Юля.

– Заместителем директора по хозяйственной части, – поправил ее Мишка.

Юля кивнула:

– Короче, договоримся.

– А-а, тогда хорошо, – обрадовался Паша.

– Ты сказал: я знал, что это рано или поздно случится, – напомнила Юля. – Хоть намекни!

– Нет, – покачал головой Паша. – Завтра.

– Какой ты вредный, Киселев, – заметил Сомов.

– Какой есть, Сомов.

– Ладно, – Юля хлопнула себя по коленям и легко встала с лавки. – Теперь обменяемся телефонами – и по домам. Завтра в одиннадцать у музея. Да, Паша?

– Да, Юля, – кивнул тот. – Спокойной ночи.

Они расстались. Киселев пошел ужинать. Юля и Сомов двинулись к мотоциклу.

– «Да, Паша, да, Юля», – когда они садились в седло, сказал Мишка. – Прям что ты!

– Ты ревнуешь, Сомов? – заметила ему на ухо Юля.

– Немного.

– Ну-ну.

– Белоснежка, Гном и Чудила, – пробормотал Сомов. – Вот компашка! Кто бы сказал – не поверил бы!

– Да не бурчи ты, как старый дед!

– Хочу и бурчу.

Молодые люди надели шлемы. Юля не удержалась и ущипнула его сразу за оба бока.

– Ай! – гневно вскрикнул Сомов.

– Домой, Гном! – скомандовала юная амазонка и тесно обхватила кавалера руками.

– Есть, Белоснежка! – откликнулся тот.

Мишка Сомов включил зажигание, круто поддал газу, «Ямаха» зарычала и мягко рванула с места.

Юля проснулась в восемь утра и решила не терять времени даром. Музей с провинциальными картинами, решила она, будет ближе к полудню. А пока что она смотается в архив, представится студенткой МГУ и корреспондентом газеты «АиФ» и попросит у архивариуса, какого-нибудь белого мотылька-очкарика, взглянуть на архив промышленника Мельникова. Кто ей откажет? Любой, кто посмотрит в ее веселые зеленые глаза, откроет перед ней двери и скажет: «Милости просим, дорогая Юлия Пчелкина! Переступите порог, окажите такую любезность!» Если, конечно, ей на пути встретится мужчина. Женщина, напротив, еще собак на нее спустит. После завтрака Юля предварительно позвонила в архив и узнала, что начальника хранилища зовут Тюрин Валерий Витальевич. Она даже выведала, что ему тридцать пять лет. Спросила: «Ой, это не тот самый Валерий Витальевич, который преподавал в университете, ему лет пятьдесят пять, да?» – «Вашему Валерию Витальевичу, девушка, может, и пятьдесят пять, – сказали ей в отделе кадров, – и даже шестьдесят, а нашему – тридцать пять. И в университете он не преподавал, а только в институте культуры».

– Тридцать пять – отлично! – положив трубку, бросила Юля и вытащила из шкафа добела вытертые джинсы, из старых, в которые с трудом влезала в прошлом году.

И теперь едва влезла – долго двигала бедрами! Зато как она в них смотрелась! Юля надела белую майку на голое тело и повернулась перед зеркалом. Подумала и сказала:

– Нет, это уже чересчур! Мне уже не семнадцать, – сняла майку, надела лифчик и вновь влезла в майку. – Степень эротичности остается высокой, – глядя на свое отражение, решила она, – но в пределах нормы. Облучение любопытным грозит минимальное. Живы будут. В данном случае – Валерий Витальевич Тюрин!

Резинкой забрала волосы хохолком на макушке и превратилась в озорную девчонку. Она уже предвкушала, как он, вдохновленный ее красотой и сексуальностью, раскладывает в хранилище перед юной гостьей старинные папки: «Берите, пользуйтесь, Юленька! Набирайтесь ума-разума…»

В коридоре Юля обулась в кроссовки, перебросила белую кожаную сумку через плечо и, крикнув бабушке: «Я ушла!» – вылетела из дома.

Губернскому архиву принадлежал старинный белокаменный особняк в центре города в пятнадцати минутах ходьбы от Юлиного дома.

Как же отрадно было идти по утренним улицам! Солнышко вставало над городом, иногда тянуло речной прохладой. За ближайшими кварталами поднималась синяя дымка. Там, под городскими холмами, протекала близкая Волга.

Очень скоро Юля впорхнула в здание архива легким ветерком и сразу подлетела к вертушке.

– Здравствуйте, я корреспондент «Аргументов и фактов», Москва. – Она положила документы перед серьезным вахтером. Корки внештатника ей достались за несколько статей исторического характера год назад. – Как мне поговорить с Валерием Витальевичем Тюриным?

– Он отъехал, девушка, – сказал вахтер. – А вы с ним заранее договаривались?

– Нет, – покачала головой Юля.

– Ну так что вы хотите? Если нужно – ждите.

Юлю постигло легкое разочарование – она ждала скорых жарких объятий, в которые заключит ее архивариус, а вместо этого получила ожидание у парадного подъезда. Жаль! Юля вздохнула:

– А когда он будет?

– Сказал, через часок, так всякое может быть. Будете на очереди.

– Какой еще очереди?

– Вон, мужчина, тоже к нему, – охранник кивнул на небольшой зальчик за спиной Юли. – Посидите, если время есть.

Она взглянула на часы – девять тридцать. Полтора часа у нее еще было. Она легко повернулась на носочках и сразу увидела в глубине зальчика ряд кресел. В одном из них, перебросив ногу на ногу, сидел в белом летнем костюме тот самый мужчина. Светловолосый, светлоглазый (как она успела заметить, подходя ближе), улыбчивый, в «профессорских» очках, холеный до невозможности. Лет сорока. Юля села в кресло (через два от мужчины) и секунд через десять, а то и меньше, ее коснулось облако дорогого мужского парфюма. Горьковатый приятный вкус! Краем глаза она видела его белые дорогие башмаки с острыми носами. Один башмак, правый, плавно покачивался…

Она думала о мужчине, а мужчина думал о ней – она это знала точно. Так что же она думала помимо того, что этот зрелый мужчина очень привлекателен? Она думала, что если он пройдет первым, то она вряд ли успеет к архивариусу. Вряд ли этот денди – друг детства Тюрина и зашел проведать его и спросить о детях. И на чиновника он был не похож! Тут что-то другое, связанное именно с архивным делом. А значит, надолго. Вот бы отодвинуть этого холеного господина и самой занять его место. Юля вздохнула: попросить? Сказаться сироткой? Она это умела. Она вздохнула еще раз.

– Простите, мадмуазель, – мужчина заговорил первым странным воркующим голосом, точно он был чистым белым голубем и сейчас топтался на ее подоконнике.

Она сразу обернулась к нему и наконец-то смогла разглядеть его лицо – открытое, слегка загорелое и очень привлекательное.

– Да?

– Я услышал, что вы тоже к Валерию Витальевичу Тюрину?

– Ага, – очень просто кивнула Юля. – Но у меня со временем беда.

Она даже головой покачала для убедительности. И только теперь разглядела его глаза – очень светлые, с насмешливыми искрами. Но смотрел он отчасти снисходительно – с высоты зрелого возраста и, видимо, общественного положения.