Вызывает удивление утверждение ряда историков, что в программу «борьбы» А.А. Лопухина с «провокацией» входило упразднение охранных отделений301. Напротив, именно при Лопухине и под его руководством создается целая сеть охранных отделений – Лопухин был назначен директором Департамента полиции в мае 1902 г., а охранные отделения появились в крупнейших городах России в августе–октябре 1902 г. Кроме того, именно при Лопухине во главе ключевой аналитической структуры Департамента – его Особого отдела – стал видный «охранник» С.В. Зубатов, признанный в литературе лучшим деятелем политического сыска, во многом определявшим его развитие с конца 1880-х до осени 1903 г.302
Стоит внести некоторые коррективы и в историографические трактовки отношений С.В. Зубатова и А.А. Лопухина. По распространенному в литературе мнению, они тесно сотрудничали на рубеже веков, когда Зубатов был начальником Московского охранного отделения, а Лопухин – прокурором Московского окружного суда (июнь 1899 – апрель 1900 гг.), отвечавшим за проведение дознаний по делам о государственных преступлениях303. Однако в 1899 г. Зубатов весьма критически отзывался о деятельности московской прокуратуры: «Прокуроры без всякого стеснения заявляют, что с моей стороны является совершенно непростительным, раз я их не осведомляю накануне арестов об означенных следственных действиях, так как им необходимо немедленно давать (по телеграфу) об этом знать министру юстиции… я, конечно, отругнулся и впредь этого делать не намерен»304.
Так или иначе, став директором Департамента полиции, А.А. Лопухин пригласил заведовать Особым отделом именно С.В. Зубатова, «рабочий эксперимент» которого находился в самом разгаре305. Ближайший помощник Зубатова, «главный филёр страны» Е.П. Медников306 надеялся именно на Лопухина, когда Зубатов был неожиданно уволен Плеве в августе 1903 г.307
Несколькими годами ранее С.В. Зубатов инициировал обучение политическому розыску наиболее талантливых молодых жандармов при Московском охранном отделении и позднее писал об этом: «Прикомандировав лучших из вновь поступивших в Корпус жандармов офицеров к названным охранным отделениям для практического изучения приемов розыска, в виду предположенного затем назначения их на самостоятельные и ответственные должности, Департамент полиции тем самым официально признал… преимущества службы этих отделений по сравнению их с общежандармской… Среди довольно многочисленного состава офицеров Корпуса жандармов, офицеры-охранники, систематически прошедшие школу охранной службы в течении нескольких лет, подобно тому, как это можно сказать относительно ротмистра Сазонова, резко выделяются, как в этом убеждает меня служебная практика, над общим уровнем своей среды: и богатством служебного опыта, и широким знанием дела, и наконец благодаря непосредственному участию в самых разнообразных случаях деятельности охранных отделений и беспрестанному сношению с живой личностью самого различного типа, характера, положения»308.
Жандармы-ученики С.В. Зубатова при А.А. Лопухине стали руководителями вновь созданных и уже существовавших охранных отделений. Так, Я.Г. Сазонов стал начальником Санкт-Петербургского охранного отделения (1903–1905), В.В. Ратко – Московского (1902–1905), А.И. Спиридович – Таврического, а впоследствии Киевского (1903–1906). Б.А. Герарди был назначен помощником начальника Сибирского охранного отделения (1903–1905)309. Когда у начальника Киевского охранного отделения Спиридовича возник конфликт с руководителем местного ГЖУ В.Д. Новицким, Лопухин встал на сторону воспитанника Зубатова (при этом Новицкий подал в отставку)310.
Все это дает основание для внесения определенных корректив в историографический образ А.А. Лопухина, а возможно, и для пересмотра некоторых устоявшихся историографических оценок, исходящих из разделения высшего чиновничества на «реакционеров» и «либералов»311.
В необходимости такого пересмотра убеждает и история взаимоотношений С.В. Зубатова с московским обер-полицмейстером Д.Ф. Треповым. В 1906 г. Зубатов так вспоминал о Трепове: «Для меня он очень дорог. Он – мой политический ученик, мой алтер эго, мой стойкий и верный друг… мы вместе всячески старались сочетать свободу и порядок»312. Слова «свобода и порядок», которыми Зубатов охарактеризовал деятельность Трепова, слабо сочетаются с историографической репутацией последнего как «махрового» реакционера313. Изначально их отношения не были столь идиллическими, как это представлялось Зубатову позже, в 1899 г. в письмах в Департамент полиции Зубатов отзывался о московском обер-полицмейстере как «любителе лизнуть у набольших» и критиковал за финансовую политику в части распределения наградных денег314. Однако в дальнейшем Трепов в целом поддержал гибкую и умелую политику Зубатова в рабочем и в студенческом вопросах. Хорошие отношения начальника Московского охранного отделения и московского обер-полицмейстера отмечал А.И. Спиридович. Как и Зубатов, Спиридович защищал политику Трепова 1905 г. в своих воспоминаниях: «То, что не пришло своевременно в голову общепризнанному за гуманного и либерального князю Святополк-Мирскому, ясно предстало новому генерал-губернатору, которого политические враги называли всякими нелестными эпитетами. Именно ему, генералу Трепову, принадлежала инициатива представить его величеству депутацию от петербургских рабочих разных фабрик и заводов»315.
Несколько слов стоит сказать и о других деятелях политического сыска, которым в исследованиях «охранных структур» Российской империи уделено меньше внимания. В частности, далее часто будут цитироваться документы, автором которых был заведующий Заграничной агентурой П.И. Рачковский. Существует большой корпус литературы, посвященный его участию в фабрикации «Протоколов сионских мудрецов»316. Однако мой анализ этого сюжета показал, что причастность Рачковского к написанию данной исторической фальшивки – историографический миф317. В контексте данного исследования это означает, что всё, написанное о Рачковском в связи с фабрикацией «Протоколов», не имеет значения для исследования деятельности этого служащего политической полиции. Большее значение имеет репутация Рачковского в историографии политического сыска, а в ней он характеризуется как «человек хитрый, умный, беспардонный», насаждавший «свои методы сыска, не гнушаясь и провокацией»318. Вместе с тем стоит отметить, что еще в 1886 г. ревизия Департаментом полиции Заграничной агентуры показала, что «это лучшая из русских политических агентур», а в дальнейшем, несмотря на физическую удаленность Рачковского от России, Департамент нередко обращался именно к нему с заданием проанализировать общественно-политическую обстановку в стране319. Следовательно, и трактовки Рачковским «либерализма» и «либералов» были востребованы в центральном органе политического сыска.
Не менее часто в следующих главах будут упоминаться директор Департамента полиции в 1896–1902 гг. С.Э. Зволянский и заведующий Особым отделом в 1898–1902 гг. Л.А. Ратаев – ведь именно на рубеж XIX–ХХ вв. приходится активизация общественного движения в Российской империи. Несмотря на принципиальную важность этих двух фигур с точки зрения понимания того, как реагировал Департамент на начавшийся бурный рост всего «противоправительственного» в последние годы XIX в., и о Зволянском, и о Ратаеве известно крайне мало. Они оба служили в Департаменте полиции с 1882 г., вместе прошли по карьерной лестнице с низших должностей до руководящих. С приходом в 1902 г. в Министерство внутренних дел В.К. Плеве Зволянский был отправлен в отставку, а Ратаев – в Париж, заведовать Заграничной агентурой вместо П.И. Рачковского. Сложно сказать, насколько удачным было такое решение, – одни из лучших жандармов-«охранников» начала ХХ в. А.И. Спиридович и А.П. Мартынов отзывались о Ратаеве как о человеке, не подходящем для руководства политическим сыском320; встречается такое мнение и в литературе, в которой Ратаев характеризуется как светский человек, франт, театрал, легкомысленный и необязательный донжуан321. Правда, как замечает В.С. Брачев, «относиться к такого рода заключениям следует осторожно: едва ли человек такого склада смог бы продержаться в Департаменте полиции на протяжении более чем двух десятилетий»322. Вероятно, истина где-то посередине – как возможно предположить, Ратаев был хорошим аналитиком и в кресле руководителя Особого отдела был вполне на своем месте, однако работать в самой гуще революционной жизни за границей, в том числе с секретной агентурой, он не умел323.
