150 лет спустя видны плоды этого развития и они неутешительны. Крупная капиталистическая индустрия превратилась в огромную машину по производству массовой продукции, бóльшая часть которой через сравнительно короткое время оказывается на мусорной свалке. Крупная промышленность, пользующаяся идеологией «научно–технического прогресса» и новой индустриальной революции, оказалась пожирателем жизненного пространства человека, уничтожающим живую природу вокруг него, отравляющим питьевую воду и воздух, заполняющим потребительскую корзину суррогатами. В данном контексте хочется спросить использовало ли человечество данный ему шанс быть модерным320. Проблема выбора, перед которой был поставлен человек на протяжении последних 150 лет, если прислушаться к Бруно Латуру и Бенжамину Штайнеру, так и не была решена. Человечество так и не смогло стать модерным, а значит найти гармоничное решение по интеграции традиционных ремесленных и культурных практик в современное индустриальное общество гиперпотребления. Как результат последнего, все чаще возникают гиперкризисы, ставящие под вопрос существование всего человечества321.
Конечно, было бы недопустимым преувеличением обвинить индустриальную революцию и технический прогресс во всех бедах сегодняшнего дня. Без них многое, что сегодня считается само собой разумеющимся: высокий жизненный стандарт и комфорт, ставшие неотъемлемым атрибутом индустриальных и постиндустриальных обществ, было бы невозможно. Благодаря им решены важнейшие вопросы жизнеобеспечения человечества, добычи полезных ископаемых, производства электроэнергии и многого другого. Мы обращаем внимание на то, что без ремесла, ремесленного продукта и ремесленного труда любая культура, фундаментом которой является ремесло, стала бы невозможна. Поэтому ремесло, с одной стороны, и модернизация или индустриализация, с другой, являются понятиями, дополняющими друг друга. В этом смысле, история конкретного ремесленника может дать «лучшее понимание тех обстоятельств и мотивов, которые определяют поступки действующих лиц: их многослойность и противоречивость рассматриваются как "культура", направляющая человеческую деятельность»322.
Сэйбель и Зайтлин, пользуясь термином промышленных районов, имеют ввиду именно кооперацию малых и средних предприятий, сочетающих высокотехнологичное ремесленное производство и уникальные компетенции ремесленного мастера, а не промышленные районы в классическом понимании старопромышленных районов: таких как Нижняя Силезия, Урал, Донбасс, Рур, для которых характерны добывающие и отрасли тяжелой промышленности323. Это районы, пик развития которых пришелся на конец XIX – первую половину XX века, связанны с высокими экологическими рисками и тяжелыми последствиями для окружающей среды324. Пример традиционных ремесленно–промышленных сообществ, организованных в индустриальные округа (дистрикты), можно найти в Италии: Terza Italia (Третья Италия), представляющие собой не только экономический, но и социокультурный феномен в более широком контексте325.
В России политика по стимулированию кустарного и ремесленного производства во второй половине XIX – начале XX в. проводилась с помощью земств как органов местного самоуправления, организацией курсов профессионального образования326, промышленных и кустарных выставок327. К 1912 году в общественности, среди ученых–экономистов и хозяйственников–практиков, появилось понимание того, «что успешность мероприятий земства по развитию кустарных промыслов зависит от единства трех направлений: улучшение техники производства, увеличение размеров кредита и организация постоянного сбыта»328. Вследствие этого «пореформенный период был отмечен бурным ростом протоиндустриальной промышленности – кустарных промыслов», составлявших не столько конкуренцию, сколько готовивших кадры для ремесленников Петербурга329.
Характеризуя развитие кустарной промышленности в России, М. И. Туган–Барановский отмечал: «В России кустарная промышленность имеет широкое развитие в деревне, особенно в центральном районе, преимущественно там, где земледелие по тем или иным причинам не удовлетворяет потребностям населения, малоземелье является одним из важных условий возникновения кустарной промышленности… Но не нужно преувеличивать значение этой связи: совершенно неправильно мнение тех, кто видит в кустарной промышленности промысел только подсобный при земледелии, ибо сплошь и рядом, наоборот, земледелие является подсобным занятием для кустаря»330.
С 1990–х гг. происходит переосмысление важной экономической роли мелкой крестьянской промышленности, с одной стороны, благодаря фундаментальным разработкам этой темы предыдущих десятилетий, с другой, новым методологическим подходам331. Как отмечает М. В. Карташова, «в последние годы появляется масса статей, диссертаций и монографий, посвященных изучению кустарных промыслов в Российской империи»332. Мы придерживаемся классификации кустарных промыслов, предложенной этим автором и включающей в себя 6 групп: деревообработку, металлообработку, обработку волокна, обработку кожи, обработку минералов, прочие (смешанные) промыслы: «Эта классификация позволяет охватить все промыслы, не усложнять структуру и в то же время она не противоречит Статистической классификации видов экономической деятельности в Европейском экономическом сообществе (редакция 2) – Statistical classifci ation of economic activities in the European Community (NACE Rev. 2)»333.
Кустарная промышленность в пореформенные десятилетия, как и городское ремесло, показывала способность развиваться, помимо или вне парадигмы крупного индустриального капитализма, и генерировать из своей среды самодостаточные субструктуры. Здесь можно говорить о двух типах мелкого и крупного предпринимательства, связанных с различными социально–экономическими и технологическими практиками, взаимодополняющими друг друга334. Именно этот практический опыт в сочетании с народническими концепциями развития народного хозяйства, когда поддерживаются и мобилизуются малые формы предпринимательства, привел к повышению объемов правительственного кустарно–промышленного финансирования. М. В. Карташова пришла к выводу, что «[…] основным фактором, влияющим на объемы правительственного кустарно–промышленного финансирования, являлись объемы региональных вложений в кустарно–промышленную политику. […] превалирующая часть финансовой помощи шла на восточно–европейские земские губернии и на Урал», – в те районы, где существовала неблагоприятная экономическая ситуация в связи с упадком сельского хозяйства и фабрично–заводской промышленности с целью поднятия благосостояния населения335. Отметим, что при этом наблюдается тренд концептуального разворота в сторону применения данного опыта в развитии современного предпринимательства в рамках государственно–частного партнерства (ГЧП)336.
Говоря современным языком, посредством микрокредитов ремесленники и кустари должны были избавиться от излишней зависимости от скупщиков и кредиторов. Потребительский и кооперативный кредит получил сегодня вторую жизнь благодаря системе микро–кредитов экономиста из Бангладеш Мухаммада Юнуса. Его успех вполне сопоставим с аналогичной российской историей успеха последней четверти XIX – начала XX века337. Схожие эффекты описал П. Гестрелл в своей статье об экономическом и социальном развитии России в начале XX в. По его мнению, увеличение числа торговых и кредитных кооперативов (не в последнюю очередь среди кустарных промысловиков и ремесленников. – А. К.), свидетельствовало о растущем процветании и динамизме российской экономики последнего периода монархии338. Новым словом в исследовании темы крестьянских промыслов, промысловых кластеров, торгово–промысловых сел или «незаметной промышленности» стали работы петербургского историка И. И. Верняева339.
