Применительно к праву социальное представление – это образ, господствующий в данной культуре (субкультуре) социума, о типичной юридически значимой ситуации. Такой образ производит категоризацию и квалификацию ситуации как правовой – правомерной или противоправной – и задает рамку (фрейм или скрипт) должного поведения.

В связи с излагаемой проблематикой юридической картины мира возникает принципиально важный и сложный вопрос: а существует ли сегодня в постсовременном социуме единая юридическая картина мира, общие и общезначимые социальные правовые представления? Исходя из изысканий постклассической философии, социологии, когнитивной лингвистике, юриспруденции и в других социогуманитарных дисциплинах, важнейшей характеристикой постсовременной картины мира является ее фрагментарность. Она связана с отсутствием позиции «Божественного метанаблюдателя» (по терминологии Х. Патнэма) и вытекающей отсюда множественностью референтностей – плюрализмом референтных групп, конструирующих социальные правовые образы, значения, которые интериоризируются в правовые смыслы конкретными людьми – носителями статуса субъектов права. Поэтому структурированность юридической картины мира «по вертикали» (выделение соответствующих уровней) сегодня дополняется ее фрагментированностью (или сегментированностью) «по горизонтали», исходя из множественности референтных групп, сегментов власти юридической номинации, категоризации и квалификации (хотя бы на уровне обычного права, повседневных юридических практик). При этом если на философско-правовом и теоретическом уровнях юридической картины мира такие изменения достаточно активно рефлексируются, то трансформации, которые происходят на профессиональном, обыденном уровнях и в области юридического бессознательного остаются практически не исследованы.

Постклассическая юридическая картина постиндустриального мира отличается от представления о праве, господствующего в эпоху модерна, динамизмом, постоянным ее переформированием, фрагментарностью, человекоразмерностью, релятивностью, контекстуальностью. В этой связи уместно привести еще одну цитату Ю. А. Веденеева: «Очевидно, что новая социальная реальность (эпохи постмодерна), ее становление и развитие будет сопровождаться процессом становления новой юридической картины мира, через которую будет сконструирована, оформлена и санкционирована новая правовая реальность. Ее контуры уже обозначены. Правовое пространство претерпевает структурные трансформации. Стабильные правовые онтологии должны уступить место подвижным нестабильным онтологиям правовой реальности. Юридическое измерение социальной реальности радикально переформатируется. На смену нормативным модальностям в юридической технике запретов, позитивных и негативных обязываний, дозволений и ответственности в их различных комбинациях в публично-правовых и частноправовых конструкциях приходят новое постправо и новая постправовая реальность. Это мир воображаемых сетевых сообществ, мир виртуальных субъектов и объектов, возникающих из ниоткуда и исчезающих в никуда; мир игры юридических симулякров и профанаций правовой определенности в отношениях власти, собственности и управления»36.

В. В. Лазарев отмечает следующие особенности неклассической юридической науки, которые, можно полагать, образуют неклассическую юридическую картину мира: децентрация науки, отказ от методологического редукционизма, распространение иррационалистических умонастроений, скептицизм, индетерминизм, вероятностность, полипарадигмальность, субъективированность объекта познания и принцип личностного знания37. Постклассическая юридическая картина эпохи постмодерна, по его мнению, отличается идеей метапарадигмальности научного познания, креативностью человека, креативностью исследователя и исследовательского процесса, конструированием мира и его интерпретацией как совокупной множественности интерпретаций, единством субъекта и объекта познания, саморефлексией и самокритикой исследователя как свидетельство его креативности и соединения субъекта и объекта, стохастичностью жизненных процессов и правовых систем, разветвленностью знаний, отсутствием единого концептуального восприятия реалий, диалогизмом как необходимым следствием информатизации и вместе с тем отсутствия определенности, которая в классическом правоведении обеспечивалась законом; движением в сторону особой формы интеграции знания к синтезу классических и неклассических представлений (формирование «синтетического», интегративного понимания права), к соединению детерминистских и индетерминистских представлений (понятие детерминированного хаоса)38.

Эти положения, несомненно, свидетельствуют об актуальности анализа юридической картины мира, о теоретической значимости этого концепта, становящегося научным понятием. В то же время происходящие трансформации юридической картины мира нуждаются в дальнейших исследованиях, особенно применительно к практическому профессиональному и обыденному ее уровням, а также уровню юридического бессознательного.

Постсовременность характеризуется так называемым «постметафизическим мышлением», под которым автор этого термина Ю. Хабермас понимает процедурную рациональность, ситуационность (или контекстуальность) разума, лингвистический поворот и примат повседневного39. Эти характеристики постметафизического мышления имманентно прагматичны и одновременно человекоразмерны. Однако ни философия, ни теория права, а тем более отраслевые и специальные юридические дисциплины не уделяют «человеку из плоти и крови» должного значения. «Результаты контент-анализа, – пишет А. Э. Жалинский, – по меньшей мере ряда учебников и курсов общей теории права и нескольких учебников по отраслевым дисциплинам показывают, что правотворчество и правоприменение преимущественно рассматриваются как «безлюдный», осуществляющийся сам по себе, без участия профессионалов процесс, а человек и гражданин также преимущественно представлены как пассивный объект права, даже если говорится о защите их основных и иных прав. /… / Право между тем по своей природе создается людьми, в том числе в значительной степени профессионалами, реализуется ими в интересах той или иной группы людей. Разумеется, оно предстает отдельному лицу как нечто внешнее, регулятор, с которым нужно считаться. Но все же право, правовая система, правовая практика – это продукты преобразовательной, творческой деятельности человека»40. Маститый криминолог кризис уголовного права видит, прежде всего, в его «бессубъектности»: «По существу, ни одна уголовно-правовая проблема не включает в себя какие-либо отсылки к субъекту реализации уголовного права. Разумеется, это корректируется соображениями здравого смысла, но, повторяем, системные выводы в уголовно-правовой науке отсутствуют. Между тем существование в условно выделенной статике и функционирование в динамике уголовного права всегда и объективно опосредуется человеческой деятельностью, и прежде всего профессиональной юридической деятельностью субъектов, занимающих различные позиции и обладающих различными компетенциями»41.

Постклассическая философия права настаивает на том, что право – творение рук и ума человека, социализированного в определенной правовой культуре42. Все проявления права «есть искусственные конструкции, созданные человеком: навыки, разработанные в рамках постоянно контролируемого опыта, накопленного многими поколениями, подкрепленные и подтвержденные непрестанными человеческими попытками социализации, регенерации и переконвенционализации»43. Модусы бытия права, по мнению Ч. Варги, «… не более чем искусственные социальные конструкты, которые, несмотря на последовательное обезличивание формализованными процессами, обусловлены личной ответственностью человека, принимающего решения. В частности, выражаемые таким образом убеждения заключают в себе толкование, мировоззрение, призвание, целесообразность, практичность – т.е. всю полноту человеческой сущности во всем многообразии свойств и способностей человека, включая, помимо разума, еще и эмоциональную культуру, интуицию, восприимчивость к мистическим влияниям и т.п., во всех их проявлениях»44.