Один из наиболее интересных философов-лингвистов современности Дж. Лакофф описывает «традиционный объективистский подход» к миру и его категоризации в мышлении следующим образом: «С объективистской точки зрения, рациональное мышление целиком заключается в оперировании абстрактными символами, получающими свое значение через условные соотношения с вещами во внешнем мире». Среди более специфических объективистских положений можно отметить следующие: разум представляет собой абстрактную машину, оперирующую символами в существенных отношениях таким же образом, как это делает компьютер, то есть посредством алгоритмического исчисления. Символы (например, слова и ментальные представления) получают свои значения через соотношение с вещами внешнего мира. Все значения имеют такой характер. Символы, соотносящиеся с внешним миром, представляют собой внутренние репрезентации внешней реальности. Абстрактные символы могут находиться в соответствии с вещами в мире, не зависящими от особенностей каких-либо живых существ. Поскольку человеческий ум пользуется внутренними представлениями внешней реальности, он является зеркалом природы, и правильное мышление отражает логику внешнего мира15. Дж. Лакофф, разрабатывая новую постклассическую теорию категоризации (шире – познания или даже восприятия мира), пишет: «Понятийные категории оказались в целом весьма отличны от того что требует от них объективистский подход. Полученные данные предполагают принципиально иной подход не только к категориям, но к человеческому мышлению в целом: – Мышление является воплощенным. Это означает, что структуры, образующие нашу концептуальную систему, имеют своим источником наш чувственный опыт и осмысляются в его терминах; более того, ядро нашей концептуальной системы непосредственно основывается на восприятии, движениях тела и опыте физическою и социального характера. – Мышление является образным (imaginative) в том смысле, что понятия, которые не основываются непосредственно на опыте, используют метафору, метонимию ментальные образы – все это выходит за пределы буквального отражения, или репрезентации, внешней реальности. /…/ – Мысль имеет свойства гештальта и таким образом не атомистична: понятия имеют целостную структуру, которая не сводится к простому объединению понятийных ‘’строительных блоков’’ посредством общих правил. – Мысль имеет экологическую структуру. Эффективность когнитивных процессов, например при изучении и запоминании, зависит от общей структуры концептуальной системы и от того, что эти концепты значат. Мышление, таким образом, есть нечто большее, чем простое оперирование абстрактными символами»16.
Постклассический подход к мышлению, таким образом, отличается от сложившегося в классической эпистемологии, конструируемостью, человекоразмерностью (антропологичностью), «воплощенностью» (телесностью и энактивностью), контекстуальностью, релятивизмом, плюрализмом, знаково-символическим опосредованием, дискурсивностью, интерсубъективнстью, практической ориентированностью.
Конструируемость мышления означает, что оно (и его принципы организации, например, грамматика или синтаксис, семантика) не существует как некая данность, а активно формируется акторами интерактивного (или коммуникативного) дискурса. Кроме того, конструируемость – это функция мышления в воспроизводстве социальной реальности17. Человекоразмерность, как ясно из самого названия, – это невозможность существования мышления вне бытия человека, его телесности и деятельностной активности. Контекстуальность – одна из важнейших характеристик постклассического подхода к анализу мышления. Мышление обусловлено и конституируется историческим и социокультурным (в том числе, ценностным) контекстом – окружением, его актуализацией в конкретных ситуациях. Именно контекст задает значимость информации как содержанию мышления. Из контекстуальности вытекает релятивизм мышления как его относительность позиции наблюдателя. Важно подчеркнуть, что в эпоху постсовременности нет и не может быть единственно верной позиции абсолютного (божественного) метанаблюдателя, поэтому любое описание и объяснение всегда относительно той позиции, с которой оно производится. Так как таких позиций всегда множество (потенциально существует бесконечное количество комбинаций позиций вследствие их подвижности и опять-таки относительности), неизбежно множество образов реальности18. Знаково-символическое и дискурсивное опосредование мышления свидетельствует не только о том, что оно существует всегда в знаковых формах, но и то, что оно – мышление – зависит от дискурсивных практик использования лингвистических форм. Интерсубъективность мышления свидетельствует о том, что оно никогда не бывает «личностным» или индивидуальным, как не может быть «индивидуального» языка, по авторитетному заключению Л. Витгенштейна. Мышление, как и идентичность человека, формируется интерсубъективными взаимодействиями, социальной средой, как доказали в 30-х гг. ХХ в. Л. С. Выгодский и М. М. Бахтин. Практическая ориентированность мышления говорит о деятельностном, телесном и энактивном его содержании в эпоху «постметафизики», по терминологии Ю. Хабермаса.
Юридическое мышление, исходя из постклассической перспективы, представляет собой когнитивные практики по конструированию и переработке (включая использование) юридически значимой информации. Более того, юридическая значимость какой-либо информации – это не ее «объективная» данность, а процесс аскрипции: приписывания таковой в механизме категоризации как соотнесения воспринимаемого с имеющимся знанием, опытом19.
Юридическое мышление – сложный, многогранный феномен, который существует на нескольких уровнях. Уровнями юридического мышления являются философско-мировоззренческий, теоретический, догматический, профессиональный, обыденный, а также уровень бессознательного. При этом они пересекаются, взаимодополняют друг друга. В зависимости от носителя, юридическое мышление подразделяется на индивидуальное (личностное), групповое и общественное. Одновременно уместно выделить повседневное и экстраординарное мышление юристов в зависимости от сложности осмысливаемой ситуации. Наиболее важным и сложным в данном измерении является вопрос о взаимной обусловленности, диалогичности этих видов или аспектов юридического мышления. Так, диалог личностного и общественного выражается в интерсубъективности жизненного мира, активно изучаемого социальной феномеологией. Как пишет Н. М. Смирнова, «Только в совместном опыте возможно конституирование устойчивых порядков социальных значений, которыми наделяются социальные объекты и посредством которых формируются устойчивые социальные порядки. Поэтому роль других в структурах жизненных миров куда вaжнее неодушевленных предметов. Присутствие других раздвигает горизонт личного опыта, обогащает его новыми перспективами, своего рода ‘’окнами в мир’’, через которые и происходит расширение и обогащение личного опыта»20. О диалогичности опыта/мира и позиций внутренний/внешний наблюдатель хорошо пишет Е. Н. Князева: «Не только опыт определяется внешним миром, но познаваемый нами мир нашим опытом. Необходимо включить наблюдателя в наблюдаемый мир и рассматривать мир с позиции внутреннего наблюдателя, возможности познания мира которым определяются, в том числе, его телесной организацией и его мезокосмической определенностью… Мир с позиции его внутреннего наблюдателя – вот перспектива энактивизма. Трудно поэтому провести грань между внешним и внутренним. Внутреннее и внешнее, оказывается, синкретично связаны друг с другом»21.
В общем и целом, юридическое мышление конструируется правовой культурой. Мы мыслим словами, образами, конструкциями не нами придуманными, хотя и можем их компоновать в определенную последовательность, но опять-таки одобряемую сообществом (референтным социально значимым другим). Одновременно правовая культура формируется инновационной активностью человека. Эта активность приобретает статус общезначимости благодаря привилегированным социальным группам, которые способны производить символическую гегемонию (по А. Грамши). С другой стороны, одной из особенностей юридического мышления постсовременности является множественность социальных групп и их конкурентная борьба за право официальной юридической номинации, образующей мир права. Отсюда же фрагментация личностной правовой идентичности: множество социальных групп конструируют пересекающиеся и взаимодополняющие друг друга правовые статусы. Она же обусловливает «расколотость» юридического Я как одно из проявлений постмодернизма.
