Ула поперхнулась чаем.

— Нет, что вы, конечно, нет!

— Слава Богам, — выдохнул профессор, всем своим видом демонстрируя облегчение. — А то я уж было подумал…. Но в таком случае, может быть, вы объясните мне, чем я все же вызывал ваше неудовольствие?

— Мое? — Ула наконец подняла глаза и тупо уставилась на профессора.

— Ну да, — терпеливо объяснил он. — Вы же прилетели сегодня сюда, ночью, явно с недобрыми намерениями. Я полагаю, что у вас были веские основания, чтобы это сделать,…. но я ума не приложу, что я сделал, чтобы удостоиться чести стать вашим врагом! И уверяю вас, что готов прямо сейчас испросить у вас прощения за невольно нанесенную обиду или любым другим способом исправить причиненный вред.

— Что? — с трудом, но Ула начала понимать, что ей предлагается некий выход. — Но вы мне ничего не сделали, господин Карлоний.

— Да? Совсем ничего? — уточнил профессор. — Не выгнал из университета вашего отца, из-за чего ваша жизнь пошла кувырком, не поставил неуд вашему жениху, который вас из-за этого бросил, не сочинил теорию, с которой вы категорически не согласны? — дождавшись отрицательного жеста Улы, господин Карлоний выдохнул. — Еще раз слава Богам! Ни за что не хотел бы навредить такой очаровательной девушке. Но тогда я тем более не понимаю, что же привело вас сегодня сюда, да еще в таком виде? Я могу предположить, что вы попали в трудную ситуацию, не так ли? Прошу вас, расскажите мне все, дорогая, обещаю, что сделаю для вас все, что в моих силах!

Ула выдохнула. Значит, ей не показалось насчет предлагаемого выхода. Она не знала, что сделает с ней хозяин за то, что она разболтает о его поручении, но молчать было выше ее сил. Она так устала прятаться, скрывать свою вторую сущность и каждую ночь ждать вызова. А потом подчиняться, подчиняться, подчиняться, как будто она кукла, а не живой человек.

Ула поставила чашку с недопитым чаем на стол и начала рассказывать.

Профессор и студенты слушали ее очень внимательно. Господин Карлоний иногда перебивал ее уточняющими вопросами, студенты сидели молча, пожирая Улу горящими от любопытства глазами.

— …. Так вы говорите, что он поставил на вас эксперимент? — в очередной раз перебил ее профессор.

— Мне так показалось, — пожала плечами Ула. — По-моему, он сам толком не знал, что из меня получится. И когда я перекинулась…. У него лицо было такое…. Оно у него вообще невыразительное, трудно что-то понять…. Но вроде бы он очень удивился, когда увидел меня.

— Постойте, я опять не понимаю. Вы же сказали, что он вас изменял с определенной целью — чтобы вы следили за членами Этического Совета? Как же он мог не знать, что у него получится?

— Я не знаю, — Ула снова беспомощно пожала плечами. О мотивах хозяина она могла лишь догадываться, он никогда с ней не разговаривал, только отдавал приказы. — Возможно, он знал, но только с чьих-нибудь слов. Или прочитал где-нибудь.

— Но как же так? — от возмущения профессор вскочил с кресла. — Как он мог ставить эксперимент на живом человеке? Не потренировавшись предварительно на животных? На своих зомби, наконец?

— Зомби у него все заняты, — почти равнодушно отозвалась Ула. Она устала, ее все сильнее клонило в сон, и ей было уже все равно, что с ней будет. — Они там охраняют дом, строят большой замок с башнями, а я…. Ничего не умею, ничего не могу, досталась почти даром. Чего меня жалеть? Можно и как материал для эксперимента….

— Нет, я отказываюсь это понимать! — отрезал профессор. — Неужели у этого человека совсем нет совести? Нет ни одного этического принципа?

Ула только махнула рукой.

— Если бы они у него были, он не прислал бы меня сюда вот с этим, — она двумя пальцами подняла висящий на груди мешочек и продемонстрировала его профессору.

— Что это? — спросил профессор, направляясь к девушке, чтобы разглядеть поближе.

— Не подходите! — быстро предупредила Ула, зажимая мешочек в кулаке. — Он сказал, что пока это на мне, оно не активно.

Профессор благоразумно остановился.

— Что там?

— Я не знаю, — покачала головой Ула. — Вряд ли что-то хорошее. Мне просто было велено оставить его рядом с вами и уйти, как можно быстрее.

— Честно говоря, мне не настолько интересно, чтобы рискнуть взять его в руки, — немного натянуто улыбнулся профессор. — А еще кому-нибудь вы приносили нечто подобное?

— Да, — со стоном зевнула Ула, — почти всем членам Этического Совета. Но им нужно было отнести другое — немного черного порошка на подоконник или пару пауков в коробочке. А такую вещь — только вам.

— Надо же, какая честь! — невесело усмехнулся профессор. — В общем, так, милая барышня. Вы останетесь сегодня здесь, и это не обсуждается. Я приведу специалистов, мы перевернем всю библиотеку, но от подчинения вас избавим, будьте уверены. Насчет обортничества пока не знаю, но будем надеяться. И у меня есть к вам один вопрос. Найдете ли вы в себе достаточно храбрости, чтобы выступить против этого человека на заседании Этического Совета? Вы ведь знаете, что он добивается возможности вернуться в город?

Ула подняла на профессора мрачный тяжелый взгляд, в котором светилось отчаяние.

— У меня не осталось храбрости, — в упор глядя на господина Карлония, сказала она. — Но я выступлю против него на Совете. Потому что он не человек, господин Карлони. Не человек. Он чудовище. Ему не место среди людей.

Заседание Совета по делу Тося было назначено на пятницу, и он явился на него за полчаса до начала в сопровождении двух заваривших эту кашу литераторов и нескольких зомби — в качестве свиты и как доказательство злоумышлений тиртусцев против его персоны. Хотя мятежному некроманту была обещана неприкосновенность, жителям Тирту он не доверял ни на грош.

Тось расположился на лавке истца, с удовольствием отмечая про себя, с каким ужасом поглядывают на его зомби жители города, набившиеся в зал для заседаний, чтобы понаблюдать за ходом дела. На него самого, как ни странно, поглядывали с сочувствием. Хотя Жанурий рассказывал о том, что происходило в городе после выхода книги, Тось все еще не верил, что отношение к нему изменилось настолько кардинально, и теперь не знал, что думать по этому поводу. Больше всего в этот момент ему хотелось издевательски расхохотаться и крикнуть всем этим идиотам, что бояться нужно вовсе не зомби. Что самое страшное существо в зале — это он сам, а не какие-то жалкие полутрупы. Впрочем, Тось быстро успокоился, подумав о том, что глупо снимать маску прямо сейчас. В конце концов, тиртусцам еще предстоит убедиться в его силе, если Этический Совет проголосует за его восстановление в правах. А если не проголосует, то убеждение будет проходить еще быстрее.

Время до начала заседания текло медленно, и общая нервозность в зале постепенно нарастала. Тосевы литераторы тоже заразились ею, прозаик постоянно дергался и нес какую-то ахинею, а обычно сдержанный поэт нервно потирал руки. Пожалуй, из всех самыми спокойными выглядели сам Тось и его зомби.

Наконец, когда напряжение в зале достигло апогея, из боковой двери вышли несколько человек в балахонах служителей храма Веса Правдолюбивого и заняли места на боковых скамейках. Тось слегка напрягся и напомнил себе, что отвечать на вопросы надо так, чтобы эти не почуяли лжи. То есть, не врать напрямую.

После их выхода зал затаил дыхание, и вскоре из той же двери вышли два странно одетых молодых человека и оглушительно затрубили в трубы.

— Почтите вставанием Этический Совет, жители славного города Тирту! — оттрубив положенную мелодию, провозгласили они.

И в зал важно и неторопливо прошествовали два десятка самых уважаемых горожан. Врачи, законники, купцы, университетские профессора, даже ремесленники. Почти всех Тось уже знал, особенно своих наиболее ярых противников. Впрочем, после проведенной работы молодой некромант имел все основания надеяться, что на данном заседании они не будут такими уж ярыми.

На голове у каждого члена Совета красовалась белая шапочка в знак наличия у ее обладателя светлых мыслей и чистых помыслов. Чинно проследовав на свои места, они расселись в тяжелых дубовых креслах перед длинным столом, и секретарь ударом в гонг объявил о начале заседания.