Доволен ли он? Тось пожал плечами, удивляясь про себя, что почти ничего не чувствует. А ведь, наверное, должен был бы. Все-таки к смерти приговорили. Раньше бы гораздо сильнее испугался.
— Да мне как-то все равно, что там решил ваш суд, — честно ответил он. — Вы сюда приперлись, чтобы сказать мне об этом?
— Нам поручено привести приговор в исполнение, Хельфово отродье! — рявкнул уже другой черноборец, явно не такой терпеливый, как первый.
— Так с этого и надо было начинать, — зло бросил Тось, спускаясь на второй уровень башни, под защиту стены. — Между прочим, Хельф — такой же бог, как и все остальные….
Последнюю фразу он произнес, разумеется, для себя, а не для черноборцев. Разве эти упертые праведники оценят свежую мысль? Заняв заранее оговоренное место рядом с Фаравием, Тось приник к узкой обзорной щели. Страх так и не пришел, вместо него некроманта начало потряхивать от нервного любопытства.
Черноборцы, выровняв строй, двинулись к воротам. Остановились возле рва (мост им, само собой, никто не собирался опускать), и тот, который шел впереди, высоко поднял руки и начал читать заклинание, в котором Тось без труда узнал так называемое «Войтово копье».
— Не дергайтесь, хозяин, — сказал ему Фаравий, тоже делая пассы руками. — Прикроем.
Само собой, Тось тоже не собирался ждать, пока его размолотят в щепки этим «копьем». Он сосредоточился, внимательно глядя на читающего заклинание черноборца.
— Будьте осторожны, хозяин, — отвлек Тося от процесса второй стоявший рядом с ним бывший инквизитор, которого звали Вератий. — У них могут быть защитные амулеты!
Тось беспечно отмахнулся.
— У тебя тоже был амулет, много он тебе помог?
Еще учась в университете, Тось кое-что читал о всяких амулетах и талисманах и одно время серьезно опасался, что они чего-то стоят в качестве защиты от таких, как он. Но когда выяснил, что на поднятых им инквизиторах тоже были такие штуки, а он их даже не заметил, то перестал об этом думать.
— У нас были обычные, — внимательно наблюдая за черноборцами, отозвался Вератий. — А этим наверняка дали лучшие из храмовых хранилищ!
— Ладно, сейчас посмотрим, — Тось снова сосредоточился на черноборце.
Тот как раз дочитал заклинание и швырнул его в сторону вышки. Фаравий тоже чего-то там дочитал и послал свое творение ему навстречу. Перед самой стеной будто что-то взорвалось, клубы огня взметнулись в небо, опалив жаром Тося и его поднятых. На новеньких, недавно срубленных бревнах, осталось неаккуратное черное пятно.
Выругавшись, Тось снова уставился на этого черноборца. Пора с этим кончать, пока они не развалили все то, на что он потратил столько времени и сил.
Однако едва внимание Тося целиком сосредоточилось на стоящем во главе боевого клина черноборце, он неожиданно для себя оказался словно в вязком киселе. Привычное с детства действие — быстро перехватить контроль за чужим телом, на которое он обычно тратил не больше секунды, вдруг показалось неимоверно тяжелым, как будто катишь в гору огромный камень. Тось даже взмок от натуги. Очень медленно, прилагая неимоверные усилия, он удерживал внимание на том месте, где была грудь закрытого амулетом черноборца. Только бы добраться до нее, увидеть эту кучу мяса и костей, за которыми спрятан мерцающий огонек души. Тося уже не интересовало, что происходит вокруг него, хотя там что-то грохотало и брякало, он продавливал свой взгляд сквозь мутный воздух с такой силой, как будто от этого зависела его жизнь. Наконец, туман вроде бы начал поддаваться, Тось за мгновение успел обрадоваться и испугаться (не в полную силу, а так, ощутить отголоски былых чувств), и вдруг сопротивление исчезло, как будто его и не было. Напряженный взгляд Тося тут же уперся в темно-серый балахон, и душу из груди черноборца вынесло словно тараном. Не успев толком понять, что произошло, тот начал заваливаться на спину, его конь захрапел и начал оседать. Тось не успел удивиться, чего это он, как остальные лошади вдруг истошно заржали, почти заплакали, и начали разбегаться. Их седоки вцепились в поводья, пытаясь удержать взбесившихся коней и удержаться самим. Этим немедленно воспользовались поднятые Тосем инквизиторы, и в сторону черноборцев полетели разнообразные заклятия. Кто-то из нападавших сразу вылетел из седла, кто-то удержался и попытался сразу же контратаковать, но тут уже Тось не дремал. С остальными защитными амулетами он разобрался гораздо быстрее, хоть они и отличались друг от друга.
Когда все было кончено, Тось вместе с бывшими инквизиторами, неустанно восхищавшимися его силой, спустился к поверженным черноборцам. Живых среди них не было, только кони еще храпели, подыхая. Оглядев поле боя, Фаравий обернулся к Тосю.
— Ну что, хозяин, поднимать кого-нибудь будете?
— А надо? — отозвался Тось, брезгливо разглядывая покойников. — Вряд ли кто-то из них согласится служить некроманту. Только возиться с ними.
— Попытка не пытка, — не согласился Фаравий. — Если бы мне при жизни кто-нибудь сказал, что я после смерти буду у вас на побегушках, я бы его прибил. Ну или осудил на двадцать лет каторги, что одно и то же.
— Ты не на побегушках, — возразил Тось, еще со времен дядьки Хродия искренне относившийся к своим поднятым как к обычным живым людям.
— Да это я так, к слову, — отмахнулся тот. — У нас все понимают, что такого хозяина, как вы, еще поискать. Но это к делу не относится. Я к тому, что кто-то может и согласится, мало ли…. А выгоды от этого вы можете получить немалые. Во-первых, еще одного сильного и хорошо обученного лича, а во-вторых, пугало, чтобы другие не совались. Чтоб всем было видно, что с ними будет.
Тось равнодушно пожал плечами.
— Ладно, надо, значит, поднимем.
Чуть надрезав запястье и бросив короткое заклинание, он без труда поднял всех поверженных черноборцев, но ничего хорошего из этого не вышло. Те плевались, обзывались нехорошими словами и все, как один, отказались ему служить. Их предводитель вообще попытался наброситься на Тося, чем очень разозлил своего хозяина. Ведь не мальчик уже, кажется, должен был понимать, насколько опасна, а главное, бесполезна его затея. Некромант имеет над своими поднятыми абсолютную власть, и тут уж ничего не попишешь. В результате Тось этой властью и воспользовался. Всех черноборцев упокоил и приказал развесить их тела на заборе, чтобы всем было видно, а их предводителя решил еще поучить, уж больно наглый попался. Но пока не придумал как именно, приказал просто заткнуться и замереть. В таком виде его и доставили в дом Тося, украсив живописной статуей черноборца кабинет черного и страшного некроманта.
Следующие пару дней Тось был очень занят, заканчивая работу над рвом и заполняя его водой, и потому совсем забыл о поднятом черноборце. А когда вспомнил и, ломая голову, как все-таки наказать придурка, приказал отмереть, то его удивлению не было предела. Всего два дня пребывания в полной неподвижности сделали из буйного и непокорного предводителя черноборцев жалкого раба, готового буквально лизать сапоги своего хозяина. Этот бывший во всех смыслах человек был готов на все, лишь бы его не заставили снова замереть. Тось, конечно, не отказал себе в удовольствии покуражиться над поверженным противником, однако делал это очень не долго. Стало жалко идиота, да еще и в памяти всплыло, что читал когда-то об опытах, которые ставили древние некроманты на своих поднятых. Оказывается, самыми страшными пытками для подопытных считались не боль и издевательства, а всего лишь полное лишение возможности двигаться и воспринимать внешний мир. От чувственного голода у них вскоре начинались галлюцинации, а через пару-тройку дней их разум окончательно погружался во тьму.
Тось, все еще пребывая в странно-равнодушном состоянии, тем не менее, ощутил отголосок вины за невольную жестокость. Однако вина была не настолько сильной, чтобы простить и упокоить сломавшегося черноборца. По мнению Тося, он не заслуживал прощения, как не заслуживали его погибшие от его руки дядька Снасий, кузнец Вахар и остальные краишевские мужики, которых он отправил на тот свет. Все, кто предают или пытаются убить, не заслуживают ничего, кроме ненависти, Тось уже давно это для себя решил. Даже Мира, единственная, кого он любил на этом свете, тоже не заслужила прощения за свое предательство. Воспоминание о том, что произошло между ним и его молочной сестрой, вызвало у Тося некоторое подобие настоящих чувств — небольшой всплеск ненависти, стыда и очередной отголосок чувства вины. Правда, за них тут же пришлось расплатиться приступом дикой головной боли, от которой хотелось завыть, как голодному волку.
