Молчала и его новая женщина, блуждая взглядом по его лицу. Как она жила без него! Как он жил без неё! Татьяна села рядом с ним, вплотную придвинув свой стул к его стулу. Рука в руке. Приятно.

Мимо столика прошли две женщины. Одна из них мать Сергея. Они набегались по отделам и подустали. Первой заметила Сергея с девушкой подруга матери. Обе стремительно нырнули за искусственные пальмы и заняли столик рядом с ними.

– Неужели зацепил продавщицу? Надо же!

Мать Сергея посадила подругу к себе лицом, спиной к столику сына, и ей было удобно разглядывать сына с новой девушкой, прячась за спиной подруги.

– Пойдём к ним.

– О, нет! Пусть сближаются. А то спугнём, и он к своей Маше в Москву поскачет, как угорелый. Хорошенькая, хрупкая, как статуэтка! Правда? – Мать Сергея довольна внешним видом Белоснежки.

– Чего ты спрашиваешь? Сделала из меня прикрытие! Мне же ничего не видно! Пересаживайся давай. Они в сторону пальм и не смотрят.

– Когда он успел её закадрить? Вышла всего на минутку из отдела, тебя встретить. В меня пошёл. Разлюбезный мой в его годы совсем не таким был.

– А каким? – Глаза подруги округлились от любопытства.

Глаза матери Сергея остановились на чашке со сметаной. Она старательно вспоминала события двадцатипятилетней давности.

– Уже не помню, – призналась негромко. – Но не таким, это точно.

Подруга растерялась.

– Так не бывает! Я всё помню. Каждое слово и мои ощущения, всё! Первый поцелуй. Первое свидание. Это самое, в первый раз…

– Ты это серьёзно?

– Да, – обиделась подруга.

– Нет, я тоже помню, что в первый раз это у меня с мужем было. Яркость ощущений проявилась после тридцати лет.

– Хорошо было, – насытившись, вздохнули и согласились обе.

Пара, так аппетитно евшая блины за столиком напротив, встала и направилась к лифту. Мужчина и женщина держались за руки. Женщина на секунду прижалась щекой к плечу мужчины.

– Вот у них отношения надолго. Возможно, и стариться будут вместе. Я такие пары уже наблюдала. Сходятся жить после сорока, от страха остаться одинокими, пережив один или два брака. Навыдумывают себе любовь и живут. И, знаешь, живут долго и счастливо. Она из шкурки не лезет вон, чтобы соответствовать новым веяниям моды. И никаких тебе косметологов, стилистов, спортзалов. Ничего! Он – живот, потом живот превращается в пузико. И всё у них хорошо при этом… Всё потому, что все свои синяки да шишки в первой половине жизни нахватали.

Мать Сергея грустила, провожая глазами пару.

– Слишком гладко ты им постелила. Получается, если мы вышли замуж удачно с первого раза, то во второй половине жизни нас ждут синяки да шишки.

– Удачно! Чудно звучит! Поживём – увидим, – подруги пошли к эскалатору.

– Кого я вижу!

Навстречу Борису Николаевичу, распахнув руки как бы для объятия, шел нотариус. Тот самый! Он действительно рад видеть друга, рад узнать продолжение странной истории, начавшийся в его рабочем кабинете.

– Что за пекло этим летом! Как в Египте. Как дела, Борис? Здравствуйте!

Нотариус кивнул Татьяне Владимировне. За его спиной жена и дочь с явными признаками ожирения первой степени. Дочь можно принять за армянскую девочку. Этакая булочка, перетянутая кофточкой со стразами в трёх уровнях. А мама счастлива, глядя на дочь. Постоянно её трогает, обирает, приглаживает чёлку. Ребёнок мрачен и неразговорчив. Ребёнок требует продолжения банкета, ребёнок желает в кафе есть фастфуд. Видимо, жена нотариуса в курсе событий, произошедших с Борисом Николаевичем, и рада удовлетворить своё любопытство, тут же начиная разговор с Татьяной. Дочь выказывает явные признаки раздражения, теребит руку отца, дрыгает ногами. Отец вынужден предложить женщинам продолжить поход за покупками вдвоём. А самим поиграть в боулинг.

– Вы давно знакомы с Борисом?

– Дату не помню. Кажется, вот то, что мне надо!

Татьяна направляется к вешалкам с блузками. Горячее тело новой знакомой преследует её.

– Где вы живёте?

– В квартире Бориса.

– Выходит, Борис не оставил жене квартиру?

– Не посвящена в подробности.

Татьяна надела блузку и застёгивала на ней пуговицы.

– Борис любит стройных женщин.

Татьяна удивлена и испытующе смотрит на новую знакомую. Та понимает свою оплошность и спешит исправить положение.

– В смысле вы стройная. Сколько вам лет?

– Сорок восемь. Я беру эту блузку, – обратилась Татьяна к продавцу. – Вам ничего здесь не приглянулось?

Жена нотариуса лениво обвела взглядом помещение и отрицательно покачала головой.

– Тогда возвратимся к нашим мужчинам.

В боулинге полумрак, освещены только дорожки. Борис Николаевич с другом не играют, а сидят за столиком, где «армянская» девочка поедает пиццу.

Копчёная Москва затаила дыхание. «Жареное солнце!» Эти слова из песни Чичериной, очень подходили к светилу на небосводе этим летом. Дышать полной грудью нельзя, отравишься. Исчезла видимость, в смоге, как в тумане, прячется всё. Будто ватное чудище прижимается к стенам твоего дома и выдыхает яды.

– У меня грудь всегда была слабая.

Маша посмотрела в сторону кровати, где лежала Хельга. Удивительно! Как только она ложилась под одеяло, Маше начинало казаться, что там лежит ребёнок, а не студентка московского вуза.

– Давит и давит. – Руки ребёнка нервно теребили край лёгкого одеяла.

– Я не могу в такую жару чем-нибудь накрываться, – говорит Маша.

– А я не могу не накрываться. Неуютно мне.

– Ты плохо себя чувствуешь? У тебя болит где-то?

– И так век короткий, а тут ещё травят нас.

– Тебе не страшно знать и говорить об этом вслух? Читала в интернете о лилипуте-женщине в Индии, прожившей сто один год.

– Потому что её на руках носили и делали всё за неё. – Хельга решила переменить тему разговора.

Запах гари, мелкими порциями проникающий в квартиру, с каждым днём усиливается. Гарью пахнет всё, даже пища. Квартира напоминает бункер, потому как окна завешены мокрыми простынями. Маша встаёт и выходит на лоджию. Находит номер Сергея. Долго вглядывается в цифры. но звонит отцу… Мы знаем, какова была реакция отца. Он начал собираться в Москву за дочерью.

– Может, поездом всё-таки? Билеты достали бы, – предложила Татьяна.

– Когда это будет! Ты лучше обновки примерь, а я посмотрю.

– Кому-то плохо, а я радоваться буду.

– Ты имеешь в виду мою дочь? Пошёл у неё на поводу. Надо было сразу настоять на её приезде. Хочу увидеть обновки!

Борис Николаевич заливал кипяток в термос. В дверном проёме показалась его новая женщина в новом домашнем платье. Хлопок и загадочный крой. Если сложить палантин вдвое, прострочить по бокам далеко отступая от края, чтобы там были рукава, затем сделать разрез на сгибе для головы, то будет очень похоже. Насыщенный серый хлопок, отделан розовым кантом по краю. Затем серый велюровый костюм. Курточка на замке, низ в стиле шаровар.

– А блузка?

– Мне не с чем её мерить.

– Слушай! У нас с тобой вторая ночь, а я уезжаю.

– Так надо.

– Но и ещё что-то надо. Ведь правда? – Мужчина пошёл навстречу женщине.

Собачка будет бегать по кровати в недоумении, как же ей вести себя? Но она настолько невесома, что её присутствие в кровати никто из двоих не почувствует.

И поехал Борис Николаевич в дальнюю дорогу за тысячу километров. Будет ехать и вспоминать образ новой женщины, и будут мурашки бегать у него по коже от этих воспоминаний. Дорога дальняя.

Впечатления у Бориса Николаевича от Москвы гневные. Машине не проехать, дышать нечем, ничего не видно, и смотреть невозможно – глаза режет. Добрался до квартиры дочери злой от собственного бессилия изменить что-либо. Расцеловал дочь, перетаскал сумки в машину, туда же усадил странное существо, что жило вместе с его дочерью. Даже передохнуть отказался. В таком-то смоге?! Скорее бы вывести дочь на чистый воздух. И поехали.