© ГБУК «Издатель», 2015

© Коваль Г. А., 2015

Хочу любовный роман. Вскружить голову себе и другому человеку. Чтобы сердца ёкали, чтобы каждый звук шагов за дверью был звуком его шагов. Чтобы не спалось, чтобы потерять аппетит, а может, наоборот, есть в три горла, хлопая дверцей холодильника каждый час. Это у кого как бывает. В силу того, что я замужем и влюблена много лет, мой роман будет бумажный, на бумаге. Само слово «бумага» определит его тему и накал страстей. Бумага лёгкая, шелестящая, цветная, просвечивающаяся или плотная и грубая, но вся она легко поддаётся физическому воздействию. Можно легко сложить кораблик и, мечтая, уплыть в неведомые дали фантазий. Можно склеить конверт, вложить лист бумаги со словами любви и ждать ответа. Можно смять конверт со словами любви, порвать и выбросить в мусор или сжечь. Пепел такой любви развеется по ветру. Исчезнуть без следа – это уж совсем страшно. Может случиться так, что, пролежав многие лета в темноте и пыли, бумажную чью-то любовь увидят и прочтут серые, карие, зелёные или синие глаза. Прочтут… Представят себе её и нарисуют в мечтах свою любовь, свою историю.

Бумага – серьезная вещь. Родился человек, вот тебе бумага. Свидетельство о рождении будет с вами всю жизнь. Заменит его свидетельство о смерти. Его выдадут вашим потомкам. Ну а если они у вас есть, значит, был у вас любовный роман, хоть один, да был. Ах, Боже ты мой! На любви замешено всё. Построено, разрушено, завоевано, написано, создано, рождено. Буквально всё. Что-то вот такое, в таком плане, и будет происходить в последующей истории. Сейчас в голове нет ничего, но знаю: все герои и события придут ко мне, и я проживу их любовный роман вместе с ними. Присоединяйтесь.

Две тысячи десятый год. Место действия – Россия. Приволжский городок. Буднично, нетерпимо жарко, так, что плавится асфальт, а он всюду. Что ни положи в рот, вкус этого, перемешавшись с запахом расплавленного асфальта, приобретает вкус нагретого солнцем асфальта. Пусть это даже первая ягода. Она стоит в пластиковых ведёрках из-под майонеза прямо на асфальте. И только принеся её в свой дом, дав ей возможность остыть и прийти в себя, вы порадуетесь разнообразию вкусов.

– Сколько стоит китайская вишня?

– О-о-о…

– А малина?

– А-а…

– Ваша черешня жёлтая почём?

– …

– Давайте всего по баночке.

– В один кулёк?

– Всё по отдельности.

Мужчина сердился. Он, как все мы, ждал, ждал лета, а когда оно пришло, не знал, что с ним делать.

«По молодости как-то легче всё переносилось», – размышлял человек, наблюдая, как ягоды из банок пересыпаются в целлофановый мешочек. Если ягоды катятся одна за другой, значит, недавно сорванные. Мужчине вспомнились студенческие отряды и вылазки с друзьями в чужие сады. Он любил первый зеленый крыжовник и молодой зелёный горошек. И куда он подевался из огородов в наше время? Повернулся мужчина и пошёл от бабушек, стоящих в тени деревьев, вдоль тротуара. Мысли сердились и дулись друг на друга в голове. Тротуар… Бордюр… Торшер… Эти слова так и не вошли в его словарный запас, более того, они не несли смыслового значения. Набор букв на французский манер. Мужчина продолжал сердиться, и всё это жара проклятущая делает. Она совпала с жаркими баталиями в его семье, итогом которых была спешная покупка однокомнатной квартиры и переезд в неё. В квартире вместе с ним поселилось одиночество вперемежку с обидами и надеждами. Человек шёл и разглядывал всё вокруг. Он привыкал ко всему очень старательно, думая, что это поможет ему быстрее обвыкнуться в новом районе.

Вот симпатичный чистенький ларёк на колёсах, рядом с его нынешним домом. В нём продаются хлебобулочные изделия. Дверь настежь открыта. Ветер колышет кусок старой занавески. На пороге, головой к влажной тряпке на входе, свернувшись калачиком, лежит стриженое тельце маленькой собачки. Ушки с благородной стойкой и чёлкой между ними, завязанной резинкой для волос с яркими камушками. Пока продавец бегала и меняла деньги для сдачи, он стоял и разглядывал животное. Чувствуя взгляд, собачка подняла глаза, и на мужчину взглянул убитый горем скрюченный старичок. Боль и горе. Глаза слезились и подёрнулись плёнкой. Собачка стыдилась своего положения и нервно стянула тело, пряча голову в середину калачика.

– Порода дорогая, а кому ни предложу, никто брать не хочет. – Продавец отсчитала сдачу. – Что ни дам, ничего не ест, а уходить не хочет. Боится. Я и не гоню. И как только ночью терпит жару такую? Я же её закрываю тут.

Продавец ждала ответа, в надежде поболтать с покупателем. Собачка ещё раз открыла глаза и посмотрела в глаза мужчины мутным взглядом. Отвернулась, подумала и, оскалив мелкие и некрасивые зубки, зло заворчала. Мужчина удивился.

– С характером она. – Продавец протянула пакет с хлебом. Окошко было небольшим, и видел мужчина только руки продавца да голос слышал.

– Тут ухо течь начало… Клещ, наверное… А когда мне лечить?

Мужчина пошёл к своему подъезду. У двери подъезда обернулся. Над калачиком поднялись ушки, собачка смотрела в его сторону. Температура в подъезде дома градуса на два ниже, чем на улице, но какая благодать! Постоял, отдышался и направился к лифту. Дом новый, а потому маленькая металлическая коробка подъёмника ещё не загажена, и находиться в лифте приятно, ощущая прелести комфорта. В новой квартире душно, но это поправимо, мужчина включил кондиционер.

– Ну и что, что сорок два года! Ну и что, что возрастной кризис! – Мужчина поднимал себе настроение и тщательно мыл в дуршлаге ягоды сильным напором холодной воды. Не подождал, когда вода стечёт, вывалил содержимое в вазу и принялся мыть следующий сорт. Когда вышел из душа, сел в кресло у телевизора и запустил пальцы в ягоду, то они оказались в воде. Не глядя на вазу, задумался, ведь такого не может быть. Скосил глаза на вазу. Всё так и есть, вода по самые краешки. Аккуратно, чтобы не расплескать, понёс вазу на кухню. Снова ягоды в дуршлаге и пусть там стоят какое-то время, пока вся вода не стечёт, потом он за ними придёт. Уходя, бросает сердитый взгляд на вазу, потом на потолок.

Сверху доносятся голоса людей, да так чётко, что мужчина может представить себя их собеседником. Голоса мужские, и они меняются. Женский всегда один и тот же. Каждое слово, произносимое женщиной, сопровождается смехом, и создаётся ощущение того, что она не в себе. Выпитая или обкуренная, в общем, неблагополучная обстановка у соседей сверху. Днём ещё терпимо, а вот поздними вечерами, когда весь дом погружается в сон, слышимость усиливается. Можно даже продолжить незаконченную фразу, сказанную кем-то наверху. Нет смысла идти и ругаться, и взывать к совести. В половине первого, плюс или минус десять минут, наверху всё замолкает до утра. Утро в квартире наверху начинается в такое же точно время – половине первого дня, плюс или минус десять минут. Бессмысленная речь, хохот, шаркающие шаги и звуки двигающихся стульев или роняемых предметов, хлопанье входных и балконных дверей раздражало новосёла. Каждое утро мужчина отрывал изрядный кусок бумажного полотенца и стирал с карниза своего балкона плевки, пепел и шелуху от семечек. Проходил день, ночь, и карниз был вновь загажен.

В один из вечеров в его дверь постучали соседи с предложением подписаться под коллективной жалобой на неблагополучных жильцов только что описанной квартиры. Он подписался. Ещё через несколько дней его пригласил в качестве понятого сотрудник милиции, при осмотре той же самой квартиры. Идти не хотелось.

– Из соседей только вы дома, – сказал милиционер в ослепительно белой рубашке с короткими рукавами.

Новшество в рядах милиции очень приятное, и белый цвет облагораживает. Мужчина дал своё согласие.

Квартира, куда он вошёл, не поддаётся описанию. Дышать в ней нечем. Смотреть на окружающие предметы невозможно, до такой степени они неприличны. Матрасы времён маминого детства, в широкую полоску, с пятнами всех цветов и оттенков, лежат прямо на полу. Предметы мебели все с дефектами. Если стул, то расшатанный до такой степени, что сесть на него не рискнули даже представители власти, так и писали на планшетках стоя. Шкаф без створок, вешалок и одежды. С уверенностью можно сказать, что все предметы и вещи с помоек. Окна нараспашку и без занавесей. Стол завален банками, стопками, винными и водочными бутылками, пакетами из-под молочной продукции. Рыбные консервы угрожающе распахнули пасть навстречу грустным взглядам присутствующих. Куски хлеба с зеленой плесенью и использованные чайные пакетики, насмерть присохшие к столешнице. Соль и сахар россыпью. Окурки, окурки и ещё раз окурки, на столе и на полу. Семечки и шелуха жалобно трещат под ногами. Дверь от ванной комнаты лежит на ванне в ванной комнате. Под ней труп мужчины трёхдневной давности. Судя по одежде, молодой. Следов насильственной смерти не обнаружено.