…Он специально не считал и не смотрел на часы. Он просто тупо ждал, когда успокоится, хотя бы процентов на тридцать – учитывая масштабы и причины случившегося, даже этого было невообразимо много. Он не мог, да и не имел никакого морального права возвращаться в подобном состоянии. Иначе он за себя не ручается, и тогда уже летальный конец попросту необратим.

Главное, не спешить! Даже если свербит под кожей и тянет со страшной силой преодолеть всё это грёбаное (специально проложенное им между вами) расстояние до тебя в несколько стремительных шагов.

Нет. Конечно же он вернется и обязательно сделает это очень медленно, не спеша и только с той расчётливой размеренностью, с которой воплощал в жизнь все свои действия и решения. Вначале заставит себя сесть в ближайшее кресло, пусть при этом его не будут слушаться ни ноги, ни всё перенапряженное до лихорадочной тряски тело. Просидит там столько, сколько понадобится для того, чтобы выровнять сбитое дыхание, нормализовать бешеное сердцебиение и свести на нет ту же дрожь. И только после этого (плюс пять-десять минут сверху), он медленно встанет и так же медленно пройдёт в гардеробную. Подберет себе одежду и обувь на это утро, концентрируя внимание с ясностью мышления именно на данных вещах и ни в коем случае не отвлекаясь на иные неугодные мысли. Неторопливо оденется и обуется, как обычно всегда и проводил данный ритуал наедине с самим собой. А уже тогда вернётся в зону ванной комнаты, чтобы закончить с остальной частью своего утреннего распорядка дня. Пройдет к столешнице с ванными шкафчиками и умывальниками, аккуратно причешется, наденет на основания пальцев левой руки оставленные им с вечера на бронзовой подставке кольца (обручальное на безымянный, перстень-печатку на мизинец) и наручные часы на запястье. Всё так же размеренно и не спеша откроет один из шкафчиков, чтобы достать с полки идеально сложенное банное полотенце из белого и очень мягкого гипоаллергенного льна. И лишь затем повернется к тебе и окинет с высоты своего положения то, что ты сейчас из себя представляла.

На его лице не дрогнет ни один мускул, в заблокированном взгляде не скользнет ни тени эмоционального всплеска, даже если ты и не успеешь увидеть там что-либо вообще, торопливо опустив глаза и голову обратно к полу.

Молча, медленно подойдет к тебе, развяжет на дрожащих руках затянутые наручи кожаного ремня, не обращая никакого внимания на то, как тебя трясет (и едва ли от холода). И уже тогда развернет полотенце, накидывая мягкую ткань на твою выгнутую спину и исполосованные красными полосами ягодицы.

– Подняться сможешь? – не вполне уместный вопрос, на который он и сам прекрасно знал ответ. Хотя ты и попыталась убедить себя, что сможешь сейчас всё, даже чечётку станцевать. На деле же, не хватило сил даже на то, чтобы ответить или выдавить из горла нечто похожее на звук.

Разомкнуть дрожащие губки и стиснутые от боли челюсти, у тебя так и не получилось. Зато из глаз брызнули непроизвольные слёзы. Ответный рефлекс на мощный поток захлеснувших по самую макушку нежданных чувств и воскресшей с десятикратной силой боли (нет, далеко не физической).

– В туалет хочешь? Пить? Есть?

У тебя даже не было сил покачать головой. Вернее, ты ею и качала, вот только не совсем чётко и не понятно как – отрицая или же соглашаясь.

– Разберёмся потом. Когда сможешь говорить.

Всё это было и ни к чему. Он слишком хорошо знал тебя, чего ты на самом деле хочешь, чего ждёшь и на что надеешься.

Моя наивная, глупая девочка, перепуганная и притихшая в тёплых ладонях своего любимого птицелова ласточка. Что ты всем этим пыталась доказать и чего добиться? Что?

Дотянуться своими жадными пальчиками до его сердца, нащупать там что-то ещё, кроме каменных рубцов и огрубевших шрамов? А теперь плачешь, потому что оцарапалась до крови и загнала кучу заноз под ногти и в кожу? И кто же тебе в этом виноват? Прийти в логово голодного зверя без оружия, голой, беззащитной. Думала, он подпустит тебя к себе ближе, чем на выстрел из револьвера?

Откуда в тебе вообще взялась такая беспечная инфантильность? Забыть о чувстве самосохранения, забыть обо всех и вся, только ради импульсного порыва под давлением сорвавшего с тормозов безумия? Поставить на карту едва не собственную жизнь и ради чего? Чтобы оказаться вновь загнанной в угол? Там же, куда тебя изначально и определили?

Благодари бога, что твой Хозяин не оставил тебя в этом жалком положении ещё на несколько часов, а то и на полдня. Что он пришел за тобой сам, завернул в полотенце, взял на руки, прижал к груди, а не заставил ползти на четвереньках всё расстояние до твоей комнаты. Он бы сделал и это, даже не смотря на твоё состояние, как и ты бы выполнила его приказ и проползла каждый дюйм с футом оскальзываясь, спотыкаясь и постоянно падая на трясущихся руках и коленках. Считай это незаслуженным поощрением и щедрым смягчением его наказания.

– П-пр… прошу… пожалуйста… простите… Этого больше… никогда… не повторится! Я не знаю… ч-что на меня… нашло…

Поздно, Эллис. Слишком поздно. И то что он позволяет тебе сейчас к нему так доверчиво льнуть и жаться, опасливо и сверхосторожно цепляясь негнущимися пальчиками за ткань его рубаки под воротником, вовсе не означает, что у тебя появилась ложная лазейка как-то выкрутиться из всего того, что ты уже успела наворотить.

– Когда я захочу поговорить с тобой на эту тему, я лично поставлю тебя об этом в известность. А сейчас… Будь добра, отвечай только на мои вопросы и когда я сам тебе разрешу говорить.

– П-простите… Хозяин…

Всего на несколько мгновений в его голове опять что-то переключилось и перемкнуло. Очередная и совершенно нежданная вспышка вырвавшейся на волю и насильно задавленной слабости. Глубокая инъекция первосортной одержимости, резанувшая по костям, мышцам и нервам высоковольтным разрядом оголенной боли.

Как он удержался, не качнулся и не остановился? А, главное, каким чудом не поддался этой всесметающей волне неуправляемого соблазна – схватить тебя за волосы, одернуть голову назад, лицом вверх и впиться в твой растертый алый ротик своими ещё пульсирующими от ваших последних поцелуев губами? А потом после этого или придушить или вырвать твоё сердце голыми руками…

– Эллис! Ещё одно слово без моего разрешения… и вместо недельного наказания, придется устроить ещё один месяц принудительного воздержания. Ты этого добиваешься?

Какой-то нечленораздельный звук в ответ с попыткой шевельнуть головой. Не похоже, чтобы ты сильнее задрожала именно от страха и воздействия его угроз, интуитивно и ещё плотнее вжавшись лбом в его плечо. Может поэтому его так непреодолимо тянуло оттащить твою голову за волосы от своего плеча и заставить посмотреть себе в лицо?

– Я не расслышал твоего ответа!

– Нет!.. Простите! – по крайней мере он услышал в её жалобном голосочке сдавленные нотки сдерживаемого плача.

– Боюсь, одними "простите" ты уже не отделаешься.

Куда сложнее было подавить в себе собственную дрожь и так не вовремя вернувшуюся слабость. Слишком много ударов за одно утро, включая непрошенные воспоминания из давно забытого прошлого. Будто твои пальчики наобум набрали нужную комбинацию зашифрованного кода и с такой же наивной непосредственностью разворошили захороненные за этой дверью чёрт знает когда умершие чувства и страхи.

Оставлять подобное без внимания и должного наказания – это было бы наивысшей глупостью для вас обоих!

– Вот эта душевая – единственное в всей квартире место, где ты можешь принимать душ. Только здесь! Ни за пределами своих комнат, ни уж тем более где-либо ещё. ТОЛЬКО-В-ЭТОМ-МЕСТЕ!

Он решил подолгу не раскачиваться и не откладывать начало воспитательной лекции до лучших времен. Первым делом внёс тебя прямо в твою ванную комнату, пронеся через твою спальню, и поставил ногами на пол открытой кабинки душевой. Для более доходчивого разъяснения даже хлопнул ладонью по стенке, рядом с твоей головой, и конечно же удерживая твои широко распахнутые глазки на острие клинков своего непримиримого взгляда.