Наверное каким-то шестым чувством или подсознательным инстинктом я слишком хорошо понимала, что не стоит испытывать судьбу и особенно сейчас. Ты мог отобрать свою господскую милость с той же легкостью и быстротой, с какой отдавал мне её все эти недели. Тебе даже не надо было зачитывать мне очередной свод правил Протокола касательно моего поведения в доме при твоём отсутствии. Они и без того были слишком банальными и мало чем отличались от общеизвестных правил этического поведения в том же обществе. Проще говоря – не гадь там, где спишь и ешь, Эллис! И не вздумай кусать руку, которая тебя кормит (буквально!), одевает (тоже буквально!), гладит, ласкает и временами даже позволяет прикасаться к себе. Тебе ведь никто до этого не говорил, что твоё положение в этом месте вдруг резко изменилось. Всё осталось, как и прежде, разве что с небольшими изменениями по уходу за тобой на весь ближайший месяц.
Само собой я держалась всё это время, как умела и могла. Я очень и даже слишком сдерживалась от сводящих меня с ума соблазнов пуститься во все тяжкие, например, устроить в какой-нибудь из подобных дней глобальную экскурсию по квартире с тщательным обследованием каждого уголка в каждой встречной и открытой комнате. Но, видимо, я так же прекрасно осознавала, во что мне вообще могло это вылиться, даже если часть помещений будет закрыта на ключ и всё моё путешествие ограничится парочкой гостиных, каким-нибудь чуланом с хозяйственным инвентарем и возможно кухней с зоной для прислуги. И то что ты отсутствовал здесь в определенные часы рабочих дней вовсе не значило, что ты не мог следить за мной даже из совершенно другой точки земного шара каким-то иным способом, а уж в последнем (акцентируя внимание на всех твоих финансовых возможностях и способностях) я нисколько тогда не сомневалась.
Так что лучше было перетерпеть первые недели в роли послушной пай-девочки твои изначальные проверки и наблюдение со стороны, чтобы в конечном счёте рано или поздно получить свой по праву заслуженный приз прямо из рук своего любимого тюремного надзирателя. Как видишь, ни один из твоих уроков не прошёл для меня в пустую. Я тоже многому научилась и только лишь благодаря тебе. Нечеловеческому терпению, ожиданию… боли.
Да и как я могла жаловаться после всего, что ты делал для меня все эти дни? Помогал принимать душ по утрам (практически делая всё своими руками от и до), кормил завтраком, следил за приёмом лекарств, обязательно приходил в полдень, чтобы покормить обедом и само собой возвращался вечером к ужину и к моему купанию перед сном. Я никогда не засыпала одна (впрочем, как и не просыпалась одна). Ты сам укладывал меня в постель и сидел рядом до тех пор, пока меня не накрывало глубоким сном и когда-то таким забытым умиротворением сладкого покоя. Я вполне бы могла считать себя в эти часы и столь драгоценные для меня минуты твоей желанной близости самой счастливой женщиной на земле – самой счастливой Эллис Льюис, которая уже никогда такой не будет ни с кем другим без тебя… и с тобой.
Но в том-то и дело, что всего этого было мало даже для меня (или особенно для меня!). И в какие-то моменты просто до ничтожности мало.
Сколько бы завышенного внимания и чрезмерной заботы я бы не получала от тебя сейчас, без ощущения и полного осмысления, что ты вернулся и стал моим Дэнни во всех смыслах данного понятия – остальное выглядело искусственной бутафорией и воспринималось не иначе, как само собой разумеющейся атрибутикой наших неполноценных отношений. Ты оставался закрытым, наглухо зашитым в своей титановой броне и внутреннем экзоскелете, которые, похоже, попросту окаменели за долгие годы твоего прозябания в своей изъедающей ненависти и ядовитой тьме до необратимого состояния чёрного гранита. Даже если улыбался мне, как сейчас, или ревностно прижимал к своей груди и плечу – когда у меня начинались ночные приступы моих первых провалов в ожившие кошмары полубредовых снов-галлюцинаций – даже тогда я не ощущала тебя хотя бы на десять процентов. Только цеплялась пальцами за этот грубый камень, оцарапываясь каждый раз о его грубые шрамы и твёрдые рубцы едва не до крови. Господи, я же понятия не имела, как вообще можно было найти на нём то самое место, где якобы проходила связывающая нас нить. Да и кто сказал, что она вообще была? Вдруг она мне просто привиделась или я придумала её для самоутешения? Чтобы мне жилось чуть легче и "спокойнее", чтобы было проще принимать тебя таким!
Правда и ты не сидел сложа рука, прекрасно понимая, что без необходимых поблажек и поощрительных призов удержать меня в нужном настроении не получится. Поэтому ты и стал вводить дополнительные бонусы к моему новому виду воспитания: где-то к концу третьей недели разрешил мне прийти в твой кабинет; в середине четвертой провёл небольшую экскурсию по квартире, разрешив посещать огромный зал отдыха-библиотеки (тот самый с угловой стойкой бара, декоративным бассейном и домашним кинотеатром, где ты провел со мной вторую полноценную сессию), когда ты будешь подолгу отсутствовать дома и если мне вдруг станет дико скучно в выходные подле тебя. Показал, где находится кухня, на тот случай, если у меня неожиданно проснется зверский аппетит.
Не скажу, чтобы мне когда-нибудь в отмеченные тобою уик-энды да ещё и рядом с тобой становилось скучно и тоскливо. Наоборот, я ждала их с не меньшим нетерпением, как и все твои приходы-возвращения домой с работы (или откуда-то там ещё). И мне действительно было плевать, что в эти часы я не могла заниматься при тебе чем-то другим, кроме как тихонечко сидеть у твоих ног на подложенных тобой подушках прямо на полу и безмолвно наблюдать, как ты работаешь или с кем-то разговариваешь по телефону всё по той же работе, якобы не замечая моего присутствия в упор. И мне нравилось заниматься этим бездельем именно в твоём кабинете (хотя я и могла в любой момент встать и уйти в ту залу, чтобы посмотреть какой-нибудь фильм или выбрать книгу из твоей обширной литературной коллекции мировой классики). Ведь именно в такие минуты мне разрешалось прижиматься к твоей ноге, обнимать руками колено или даже всю голень, ложиться головой на бедро…
И это на самом деле были удивительные мгновения, ни с чем не сравнимые и нигде ещё не описанные. Разве можно описать то, что я ощущала тогда и сейчас, саму возможность находиться рядом и настолько близко, насколько мне вообще тобой позволялось? Или те незабываемые первые секунды, когда я только-только прикасалась к тебе, оплетая неуверенными движениями дрожащих пальчиков твердый рельеф твоей ноги поверх мягкой ткани брючины. Когда прижималась щекой к мощному квадрицепсу бедра, невольно прикрывая от столь пьянящего ощущения веки и дурея ещё сильнее, едва твоя ладонь накрывала мой затылок или скользила фалангами по волосам, виску и щеке, задевая кончиками пальцев чувствительную кожу шеи под скулой и подбородком.
Именно в эти ускользающие микромгновения чистейшей эйфории, которые ты запускал мне прямо в кровь по моим же порам и нервным окончаниям ментоловыми гранулами пульсирующего времени, меня и уносило на заоблачные вершины моих обострившихся чувств осязания. Мне не нужно было никаких наркотиков или отупляющего алкоголя – ты и был в эти минуты моим самым сильным болеутоляющим наркотиком. Соприкасаясь и сливаясь воедино с моей оголенной нервной системой и запредельными эмоциями.
Не удивительно, что меня начали атаковать непрошенные мысли и ничем не гасимые желания меньше чем через неделю после моей выписки из больницы. А ещё через неделю я уже буквально подыхала от них физически и морально. И не сколько от них, а от вынужденного и постоянного погружения в твою близость, в засасывающую пучину собственных ощущений и невозможности что-либо изменить. Сходить с ума из-за тебя – из-за нескончаемого возбуждения и только от одного твоего присутствия, вспыхивая за одно незримое мгновение и всего лишь от сверхосязаемого скольжения твоего взгляда. Не вздрагивать, не всхлипывать и не стонать каждый раз, когда твои руки касаются меня, когда твой голос звучит не рядом, а буквально в моей коже – вибрирует, стимулирует и раздражает самые запредельные глубины эрогенных зон.
