Визитка была дорогая – на плотной бумаге и с тиснением. Я погуглила и нашла сайт строительной фирмы. Сайт, кстати, был сделан на совесть. Должность – руководитель отдела внутреннего контроля мне тоже понравилась. А ещё мне понравился его мягкий голос: когда я позвонила и представилась, он сказал мне «извините, я совершенно не умею знакомиться с девушками». И эта фраза купила меня окончательно.
К тому моменту, как я познакомилась с Димой, я была уже три месяца как разведена и отчаянно не хотела новых отношений, но, как говорится, хочешь рассмешить бога – расскажи ему о своих планах.
На первое свидание он пришёл с цветами и билетами в театр. Огромный букет бордовых роз едва помещался у него в руках. Тут могло быть только два варианта: либо это какой-то бывший браток из 90-х, и этот вариант я сразу отмела, либо он редко ходит на свидания, потому что выбрать бордовые розы для первой встречи мог только совсем неискушенный мужчина. И эта его неискушенность мне тоже очень льстила.
Букет был внушительный и очень тяжелый, таскать его с собой было безумно неудобно, и в антракте мне пришла в голову мысль, как от него избавиться. Я спросила, не обидится ли Дима, если я подарю букет Алисе Фрейндлих. Он замялся, но, конечно, возражать не стал. Я наплела что-то про великий талант, про главную роль, и наконец, придумала последний аргумент: невежливо уходить из театра с цветами. Он согласился и сознался, что купил цветы, не подумав, что я буду потом с ними делать, что лишний раз подтвердило мою мысль про неискушенность.
Дима оказался младше меня на два года и ничем не был похож на Глеба, я бы сказала, у них вообще была абсолютно разная идентичность: один тёмноволосый, другой русый с серыми глазами. Один – «звёздный мальчик», привыкший всегда получать лучшее, другой – скромный трудяга, уверенный, что всего нужно добиваться самостоятельно. Один – человек-праздник, желанный гость любой вечеринки, яркий и привлекающий внимание экстраверт, другой – тихий и задумчивый интроверт, у которого всего два близких друга, зато оба ещё с детского сада.
Съехались мы довольно быстро: оказалось, что оба мы живём на съемных квартирах. Меня не устраивал район, я боялась возвращаться поздно вечером одна, а в Диминой квартире нас обоих не устраивал ремонт. В результате мы нашли совершенно чудесную квартирку на «Соколе»: дом был старый, но добротный, кирпичный. Я всегда любила этот район – мы много занимались в корпусе на «Аэропорте», здесь прошло всё моё студенчество, здесь я чувствовала себя моложе что ли… Сама квартира нам тоже очень понравилась – евро однушка: между крохотной кухней и комнаткой была убрана стена и таким образом получалось две комнаты – одна спальня и одна просторная гостиная-столовая. Мы приняли решение сразу, как только её увидели, даже ничего больше не смотрели, хотя агент предлагала. На самом деле, так было не только с квартирой, но и с Димой: ощущение, что ему я могу доверять возникло у меня практически сразу, и я ни разу об этом не пожалела.
Следующим шагом стало знакомство с родителями. Дима был из большой семьи, у него была старшая сестра и старший брат Олег, занимавшийся мебелью. Родители постоянно жили за городом, и Дима шутил, что оба они устали от вредного производства и теперь хотят впервые в жизни надышаться свежим воздухом.
Димин отец когда-то тоже занимался строительством, но сейчас вышел на пенсию и жил на какой-то пассивный доход то ли от акций, то ли от сдачи в аренду недвижимости. А мать у Димы была химиком-технологом и в молодости работала в лакокрасочной промышленности, а теперь у неё были проблемы с лёгкими, и ей очень нужен был здоровый загородный воздух.
В самый первый раз, когда Дима повёз меня знакомиться с семьёй, я заподозрила неладное только в конце пути: во-первых, у всех в посёлке были очень высокие заборы, метров пять, не меньше. Во-вторых, дома, которые изредка были за этими заборами видны, выглядели очень дорого. Мы оба хорошо зарабатывали, и у нас было всё необходимое, но он никогда не говорил, а я никогда не думала об огромном загородном доме в элитном посёлке. Когда Дима сказал, что его родители живут за городом, я представляла себе что-то вроде дачи тёти Маши, к которой мы с мамой ездили летом. А трёхэтажный коттедж с баней явился для меня полным сюрпризом.
Участок тоже поразил своими размерами. Я ошалело пялилась на картину, открывающуюся моим глазам по мере того, как медленно раздвигались створки ворот. Стриженый газон. Не заросли чего-то там, как на дачных участках в моем детстве, а настоящий газон с поливальной системой. А когда из травы начали бить фонтанчики и из ниоткуда появилась маленькая собачка – какой-то гладкошерстный терьер, картинка стала совсем идиллической. Терьер с оглушительным лаем бросился на струи воды, умильно прыгал вокруг них и пытался поймать зубами. Эта картина заставила меня улыбнуться и нервозность немного уменьшилась.
Дом с красной черепичной крышей был огромен. Большие окна, гараж, балкон, открытая терраса для чаепитий и клумба с цветами перед ней, баня из сруба, беседка с мангалом и любовно выбранными кованными принадлежностями для барбекю – это было воплощение загородной мечты. Я думаю, в этом доме без особых проблем могли бы разместиться человек двадцать. Мне хотелось спросить, зачем такой большой, но вопрос был глупым.
Я не могу сказать, что мы с родителями жили бедно, просто тогда, в девяностые, инженеры вдруг перестали быть элитой, предприятия закрывались, и многие просто теряли работу. Папе повезло, но он приходил каждый вечер злой и с головной болью, потому что ему приходилось из кожи лезть, чтобы сохранить место. Тогда в детстве я многого не понимала, а теперь знаю, что ему было просто страшно, очень страшно. Потерять работу, когда жена сидит дома в декрете с маленьким ребёнком в девяностые, пожалуй, было одним из худших кошмаров.
Моя мама по образованию юрист. После декрета ей пришлось изучать огромное количество материала, потому что по факту уходила в декрет она в одной стране, а вышла в другой. Потом её по большому блату взяли в помощники нотариуса – это была очень счастливая случайность, хоть и окончившаяся немного печально: дядю Борю, папиного институтского приятеля, который устроил нужное знакомство, потом посадили за рэкет. И хотя помощник нотариуса был бесперспективен с точки зрения карьеры (нотариусами рождаются, всегда говорила мама), мамина работа нас кормила, пока папин завод кто-то не выкупил, и папу удивительным образом не повысили в должности. Потом всё начало потихонечку налаживаться, родители даже смогли позволить себе выезжать за границу (тогда Анталия была пределом мечты, но нам хватало только на Болгарию), мне оплатили репетитора, и я поступила в престижный ВУЗ причём на бюджет. А что мне было делать? Родители бы не потянули платное образование.
В школе у нас учились дети из разных семей. Были и такие, кто жил в коммунальных квартирах, были дети, чьи родители «челночили» на рынках, работали в ларьках, «таксовали» по ночам. По сравнению с ними, моя семья была очень в хорошем материальном положении. Но, поступив в «Вышку» и сравнив себя с детьми редакторов с коммерческих телеканалов, дикторов на радио, профессоров, переводчиков и т.д., я вдруг стала стесняться своего детства.
Я вдруг оказалась в совершенно другой среде. Это было похоже на зазеркалье: вот девочка одного со мной роста и возраста, но в таком виде, какой мне и не снился – маникюр, стильная прическа волосок к волоску, дорогая сумка и парфюм. Для меня это был образ на выход: для театра или дедушкиного юбилея, который мы отмечали в ресторане. А она приходит так на лекции каждый день. Духи на каждый день? Для меня это была сумасшедшая расточительность. И ресторан для неё не событие, а место, где кушают.
Я попробовала набиться в подруги к девочке поскромнее из параллельной группы. Она выглядела для меня привычно: без маникюра и дорогих духов, и мне казалось, что мы с ней сойдёмся, но она наотрез отказывалась говорить со мной по-русски в перерывах между лекциями. Оказалось, что её папа – какой-то бывший секретарь в посольстве в Париже, и она при всякой возможности старается практиковаться в языке. Все фильмы она смотрела исключительно на французском, в крайнем случае – на английском, а в свободное время ещё учила испанский и танцевала фламенко. Я чувствовала себя рядом с ней полным ничтожеством, и дружба, конечно, не заладилась.
