«Не Роза, а леди-вамп какая-то», – удивлялся про себя Лысый, заходя в пахнущий мочой подъезд.

– Сим-сим откройся, – приказал он обшитой дерматином двери, показывая глазку неприличный жест. Дверь открыла похожая на хозяйку женщина лет сорока:

– Иди на кухню. По коридору направо.

В этой обычной двухкомнатной квартире, превращённой предприимчивой хозяйкой в филиал ликероводочного завода, стоял неистребимый запах сивухи. На оклеенной когда-то светлыми обоями кухне женщина отдала ему полулитровую бутылку, закупоренную скрученным куском газеты.

– Это то, что я просил?

Вместо ответа тётка зажгла спичку и, откупорив бутылку зубами, тоненькой струйкой стала лить в умывальник, одновременно поджигая жидкость. Самогон загорелся. Лысый зачарованно смотрел на льющуюся в полумраке зашторенных окон огненную воду и, отведя ставший вдруг жёстким взгляд, тихо проговорил: – Ну, всё.

Рассчитавшись он вышел из подъезда и не взглянув на Не спящую пошёл домой.

***

Спать Лысый лёг рано, выпив залпом двухсот пятидесяти граммовый стакан сбивающей с ног одним только запахом самодельной водки, вместо тоста сказав отражению: – Дай бог не последняя.

Гортань обожгло, и он ощутил, как огненная лава извергающегося вулкана спускается по пищеводу в пустой желудок. Выдохнуть не смог и стоял, беспомощно открывая рот, глядя остановившимися глазами в зеркало. Понемногу жизнь возвратилась к нему, и первое что Лысый сказал, обретя дар речи было: – Вот, ведьма, чуть жизни не лишила.

В ту ночь ему ничего не снилось, лишь под утро было видение.

Одинокий витязь ехал на беспокойно грызущей удила гнедой кобыле сражаться со Змием. Оставив за воротами пирующий двор на Горе, всегда полон снующей челяди, шутов да попрошаек. Богатырь вспомнил тревожные глаза меньшой княжны Катерины, казавшиеся от набежавших слёз ярко синими. Княжна не плакала, но смотрела как на покойника. Он долго стоял на распутье, поглаживая небольшую русую бородку, глядя на чей-то выбеленный солнцем череп. В пустой глазнице притаилась юркая ящерица, во всём виде которой было больше любопытства, чем тревоги и страха. На покрытом снизу мхом островерхом валуне сидел старый ворон, чистя клювом перья, не обращал на него внимания. Витязь стукнул копьём по камню – ворон взлетел и возмущённо каркая, стал набирать высоту. Дёрнув поводья, он поехал дальше; солнце палило, раскаляя кольчугу, и пот тёк по телу, стекая холодными струйками. Дорога шла вниз, обтекая подножия высоких холмов, густо заросших дремучим лесом, лишь на голых вершинах их не было жизни. Где-то здесь, в известковых пещерах испокон веков жили Змии. Сколько их было раньше, никто не знал, но сейчас остался только один. Когда-то ему платили человеческую дань. Раз в год, в последнюю ночь второго месяца весны, выбранную жребием жертву, привязывали к столбу на вершине Змиивой горы, а утром находили лишь окровавленные щепки. Теперь дань не платили. Змий стал стар, он уже не летал, а планировал с вершины на вершину, воруя скот да иногда нападая на одиноких путников. Надеялись, тварь издохнет, но он всё ещё жил, по ночам кружа над городом, наводя ужас зловещим шорохом огромных крыльев.

Мерно звеня доспехами, воин ехал проучить супостата, думая, что вот и пришёл его час. Пасть в бою, не посрамив чести богатырской – мёртвые стыда не имеют – или вернутся, покрыв имя своё славою на века. Летописец сложит о нём былину и подвиг, переходя в поколения, разрастаясь, достигнет легендарных размеров, пережив и его, и всех остальных…

Змий атаковал внезапно, опалив пламенем, оставшиеся без слетевшего шелома волосы. Он был огромен. Безобразная голова с частоколом аршинной длины зубов сидела на короткой толстой шее, а отмеченное множеством шрамов за прожитые века тело было светлым на брюхе и почти чёрным на покрытой костяными шипами спине. Витязь вылетел из седла; потерявшая седока лошадь, обезумев от страха, неслась прочь, унося притороченный к седлу лук со стрелами. Закрывшись щитом, выхватив меч, он нанёс Змию глубокую рану. Обливаясь кровью, огнедышащая тварь сбила богатыря с ног и, придавив грудь когтистой лапой – даже во сне Лысый ощутил смрад её дыхания – высунув раздвоенный язык, стала лизать ему лицо. Чудовище трясло его, разрывая кольчугу, и железные кольца летели в разные стороны. Приблизив раскрытую пасть с огромными клыками,… оно вдруг сказало знакомым голосом: – Да проснись же ты! Пора собак выгуливать.

После прогулки Лысый заперся в сортире, терзаясь сомнением. Вдруг всё, что он затеял, было, чьим-то глупым розыгрышем? Сходив в туалет, от нетерпения не надев брюк, он посмотрел в унитаз и от отвращения отпрянул – в мутной слизи лежал клубок мёртвых светло коричневых червей, размером с мужской кулак.

У Лысого не было слов. Он, молча, глядел на них стоя со спущенными штанами и после минутного созерцания прошептал, потрясённо подняв лицо к потолку: – Ко-кон.

Месть состоялась.

***

– Каждый день занимаюсь, кроме выходных. День железо тягаю, день мешки луплю, – ответил Лысый, глядя на Женю. – Да и ты смотрю с голоду не пух. Пошли в машину.

Они подошли к вишнёвой «девятке» и приятель открыл дверь.

– Присаживайся, – пригласил он, усаживаясь за руль. – Где ты был столько времени, на «зоне» что ли?

– Позавчера вышел. Ты же меня видел в поликлинике.

– Да видел. Помочь только ничем не мог, у самого проблем выше крыши. Где живёшь-то сейчас?

– Товарищ помог с жильём на первое время и с работой обещал что-то придумать.

– С работой теперь тяжело. Я сам дома сижу, денег осталось гривен триста. Представляешь?

– Ты же в охране работал, – удивился Женька. – Я тебя на Гидропарке ждал.

– Забудь про Гидропарк и охрану тоже, это всё в прошлом. Сейчас новая тема, – оживился приятель. – О рейдерах слышал?

Слово это ничего Женьке не говорило, и он отрицательно покачал головой.

– Захват предприятий, – пояснил Лысый. – Культурно выбиваешь дверь, выводишь старого директора за ухо на улицу, заводишь новое руководство – и вся работа! Остаёшься на удержание, ешь-спишь, а тебе ещё за это и деньги платят.

При слове «захват» Женькины глаза стали тревожны, но приятель успокоил его:

– Не суетись, пупсик, всё законно. Это же по решению суда.

– Да? А, по-моему, чистый бандитизм.

– Ну, почти законно, – неохотно согласился визави. – Но другой работы всё равно нет, эта хоть оплачивается нормально.

– А сколько? – спросил Женя, ещё ничего для себя не решив, но собеседник понял его слова по-своему.

– Захват сто долларов, удержание по пятьдесят в сутки. Рейдерская такса, – усмехнулся он. – Будешь мне спину прикрывать, а то вокруг одни интриганы, положиться не на кого. Пока ты «сидел», столько событий произошло, многое изменилось, – продолжил новоявленный рейдер, он никуда не спешил, и ему хотелось поговорить. – Я же родителей похоронил. Представляешь? В один год. Чуть мозгами не двинулся, – об этом нелегко было вспоминать, и товарищ сказал, меняя тему, махнув рукой вглубь Лесного массива: – Сейчас вот один живу, недалеко от зала.

– Женится тебе нужно, – ляпнул Женька, не придумав ничего другого.

– Да был я женат. Год прожили, а разочарований на всю оставшуюся жизнь. В прошлом году встречался с одной, так еле отстала. Хотел даже квартиру менять.

Он замолчал, сосредоточено глядя на окна спортшколы, будто высматривая за ними ту, о которой говорил, потом, повернувшись на сидении к Жене начал: – Слушай историю.

***

Лысый познакомился с ней в середине весны в ночном клубе с английским названием. Его босс был завсегдатаем заведения и кажется, имел долю в его доходах. А она подвязалась в сфере услуг, развлекая подвыпивших клиентов легко и профессионально. Она оказывала и ему свои нехитрые услуги и постепенно их встречи переместились в пространстве – из салона авто на шёлковую простынь его польского дивана – а так-же во времени. Днём она была свободна и приезжала к нему на Лесной. Диванные пружины жалобно скрипели в такт их прерывистому дыханию и бабушки, сидя на лавочке под раскрытым окном, неодобрительно качали головами.