Он стал привыкать к ней. Её худое тело сделалось такой же частью интерьера квартиры как стол, телевизор и картина на стене. О картине нужно сказать подробнее, она ещё сыграет в нашем повествовании свою роль.

Лысому её подарил бывший одноклассник, сам по себе являющийся колоритным персонажем. Он был высок, худ, всегда плохо выбрит. Большие квадратные очки с толстыми линзами делали его похожим на человека в подводной маске. Он учился с Лысым не с первого класса, и едва переступив порог их школы, стал Батискафом. Занимался Батискаф так себе, был ленив и задумчив, в аттестате имел лишь одну пятёрку – по рисованию. Да и ту получил больше за бессменное оформление стенгазеты; его рисунки трудно было понять, он видел мир не таким как остальные.

Прошло десять лет. Лысый шёл с сыном по Андреевскому спуску, мимо картин и сувенирных раскладок, когда его окликнули: – Лысый!

Обернувшись, он с трудом узнал сидящего на стульчике Батискафа. Одноклассник изменился; ненавистные очки заменили контактные линзы, длинные редкие волосы были стянуты сзади резинкой. На бритвенных станках он экономил, как и на парикмахерской – жиденькая светлая бородёнка опускалась к кадыку, а в ухе блестела серёжка. После школы они не виделись и разговор, затянувшись, закончился в уличной забегаловке, где Батискаф, похоже, был постоянным клиентом. Посиделки оплатил Лысый, а когда стали прощаться сокашник достал из пакета непроданную работу и протянул ему царственным жестом: – Дарю!

Лысый с удивлённой улыбкой разглядывал небольшой квадратный пейзаж. На простынном полотне автор изобразил облака, причём в таком количестве, что светло синее небо виднелось лишь кое-где. В центре каждого облака был нарисован человеческий глаз и как Лысый не вертел это монументальное полотно, глаза смотрели всё время на него, а расположение облаков не менялось.

– Что это? – спросил он, разглядывая подарок.

– Не понятно? – обрадовался Батискаф, расплываясь в довольной ухмылке, улыбка обнажила крупные жёлтые зубы, сделав его похожим на мультяшного кролика. – Ты напряги фантазию, глаз это же символ!

– Да я понял что символ. Не понял только чего, – признался Лысый.

– А ведь всё просто! – торжествовал Батискаф. – Картина символизирует бренность бытия. Мы – облака под порывами ветра. Пришли-ушли, а Бог, – художник указал тонким пальцем в потолок, – всегда был и будет. Он глядит на нас сверху и жить нужно так, что бы Ему было интересно смотреть!

На этом они расстались. Лысый с Артёмом пошли к Контрактовой площади, а Батискаф остался, подсев за столик к немолодым хиппи. Бывая на Андреевском, Лысый иногда видел его, но подарков больше не получал.

***

В один из выходных они с подружкой валялись на диване, глядя недавно купленный телевизор. Покупкой этой Лысый в душе гордился, не столько самим теликом, сколько тем, что вся его аппаратура была сделана фирмой «Sony». Зазвенел телефон, взяв трубку, молодой человек вышел в коридор, а вернувшись, прошёл по квартире и сердце его тревожно заныло. Он жил один уже долгое время и привык класть вещи в определённом порядке. Сейчас их изначальное положение было нарушено. Ещё сомневаясь, Лысый взглянул на картину – понятие верх-низ для этого шедевра абстракционизма было расплывчато, но всё же он определил для себя некоторые ориентиры и сейчас подарок Батискафа висел «вверх ногами».

Он подошёл к девушке, как не в чём ни бывало лежащей на диване и, стянув за ногу на пол, спросил, с трудом сдерживая гнев: – Что ты искала? – она испуганно молчала, лишь часто моргала и слёзы наполняли её глаза. Но Лысый был неумолим. – Ты ведь видишь, как я живу, копейки лишней нет. У меня тут что миллионы?! Говори!

Подружка, молча, смотрела на него наполненными страхом глазами, таким она видела его впервые. Лысого буквально трясло от злобы, не сдержавшись, он ударил её ладонью по перекошенному гримасой ужаса лицу. Она громко завыла, пытаясь забиться под диван. Лысый с отвращением посмотрел на неё и, схватив за ногу, потащил в прихожую. Раскрыв дверь, выбросил в коридор её вещи – джинсы, сумочку, туфли – а потом всё так же за ногу стянул вниз на площадку лестничного пролёта. Вернувшись к себе, он достал из холодильника початую бутылку «Хортицы» и налив в стакан на две трети залпом выпил.

После этого ещё месяца полтора она сидела то утром, то вечером на лавочке у подъезда ожидая его. Девушка не оправдывалась, не пыталась ничего объяснить, просто раскладывала перед ним по полочкам свою непростую судьбу. До которой, впрочем, ему не было дела. Что годы с родителями были больше похожи на жизнь в сумасшедшем доме. Отец ушёл, мать спивалась, и они с братом оказались предоставлены сами себе. Рассказывала, как брат расплатился ею за карточный долг, что позже сел в тюрьму, и она в семнадцать лет зарабатывала своим телом на лекарства матери и передачи брату. Говорила, что в двадцать три чувствует себя семидесятилетней старухой.

Лысый слушал, не в силах понять какое отношение всё это имеет к нему? Причём здесь он? Казалось, это дурацкий сон, он закрывал глаза, открывал – ничего не менялось. Послушав пару раз он перестал останавливаться и, набрав ход взбегал по лестнице на пятый этаж. Так продолжалось до середины лета, а потом ожидания прекратились, и девушка навсегда исчезла из его жизни, не оставив следа.

***

Лысый замолчал, потом завёл машину и, развернувшись, поехал к выезду на Шолом-Алейхем.

– Я ж тут в партию вступил, «Защитников Родины». Даже на выборы баллотировался, но не прошёл.

– Разве есть такая партия?

– Уже нет. Отец-основатель, бывший Одесский судья. Был в Одессе?

Женя отрицательно покачал головой.

– Красивый город. Через партию «ствол» себе сделал, с разрешением, – приятель достал из под одетой на выпуск футболки небольшой пистолет.

– На ПМ похож, – разглядывал оружие Женя.

– Точная копия, только этот под резиновые пули.

– Сколько стоит? – спросил он, возвращая «плётку».

– За семьсот брал.

– Гривен?

– Долларов, пупсик! За гривны сейчас разве что рогатку купишь.

– А тебе он зачем?

– «Грачую» иногда, – неохотно признался приятель.

– Ты «грачуешь»?

– А что делать? – раздражаясь, вопросом на вопрос ответил Лысый. – Тебе хорошо говорить, ни кола, ни двора, а у меня сын растёт.

В подтверждение своих слов он вошёл в файлы мобильного телефона, и Женька увидел фото похожего на него подростка, только не лысого, а с аккуратной прической.

– Машина новая и даже не моя, а банка, я её в кредит взял. Времена сейчас неспокойные. Выгодная тема, кстати, низкопроцентные займы. Черновецкого за них мэром выбрали. Прикинь? Пошёл по пути Абрамовича, тот стал губернатором Чукотки, бросая с вертолёта пряники и конфеты. А чукчи шли к избирательному участку, собирая дары.

– Это из Задорнова?

– Из жизни, пупсик, – сурово ответил Лысый. – На самом деле всё так и было.

Они подъезжали к Ленинградке когда их обогнала чёрная «Шкода-Октавия», из салона которой била модная сейчас клубная музыка. Такую музыку Женя не любил, но машина произвела на него впечатление.

– Классная тачка, – сказал он, указывая на авто в соседнем ряду.

– Тысяч двадцать стоит, «зелени», – заметил приятель и добавил назидательно: – Но ты Жека не прав. Классная тачка это «Лэнд Крузер» или «Прадо», а это так, средство передвижения и не нужно делать из него культа.

Район Ленинградской площади, проблемное место практически в любое время суток и машины медленно тянулись по проспекту Гагарина. Впереди ехал «МАЗ» – длинномер, тормозя и без того медленное движение. Лысый нырнул в свободное пространство на соседней полосе перед оказавшейся сзади «Шкодой», два раза мигнув габаритными огнями. Но «Октавия» извинений не приняла. Протестующее взвизгнули шины и, приблизившись к ним вплотную водитель, парень лет двадцати, с силой ударил в поднятое переднее боковое стекло. Женька инстинктивно пригнулся, удивлённо посмотрев вначале на удаляющуюся иномарку, затем на Лысого. Тот молчал, глядя в след нахамившей «Шкоде». Его большая бритая голова внезапно покраснела, а на скулах заиграли желваки. Тоном, не предвещающим хорошего, он тихо произнёс: – Ну, я же извинился.