По большому счету, я понимал, что не могу стать таким, как мои одноклассники, чего бы я ни делал. Мы были из разной среды: я вообще не умел плавать, а им не было интересно то, о чем мечтал я.

Кстати, о чем, собственно говоря, я тогда мечтал? Хороший вопрос. Надо бы только вспомнить ответ. Хотя, наверное, он у меня есть.

Пожалуй, больше всего, я мечтал уехать туда, где будет совсем другая жизнь. Настоящая, яркая, интересная. Я толком не знал, где такое бывает. Но где-то ведь она есть. Не то, что рядом с тобой.

А люди вокруг хотели ходить в море и зарабатывать деньги. И сейчас я не думаю, что они так уж сильно были неправы. Умение жить здесь и сейчас не такое уж плохое качество. Но оно точно не было моей сильной стороной.

Тем символичнее мне казалось то, что вместе со мной в класс пришла Оля. Казалось, что она прилетела откуда-то с другой планеты – я так решил, потому что она говорила по-французски. На самом же деле, её отца перевели по службе, и до этого она учила французский в другой школе.

– Ну, как там в Париже? – спросил я её как-то раз.

– Да я там и не была! – засмеялась она в ответ.

Я тоже улыбнулся. Мне нравилось, как она убирала волосы со лба, чуть наклонив голову вперед. И было это очень естественно и красиво. Вот и тогда она сделала так же.

– А я бы хотел посмотреть Париж. Наверное, там хорошо.

Она едва кивнула головой.

– Да кто его знает, этот Париж, – улыбнулась она. – Хорошо там, где нас нет. И это, может быть, к лучшему.

Мои попытки стать свои в новом для себя окружении были, в целом, успешны. Хотя не могу сказать, что мне было слишком уж интересно шататься по улицам, трепаться о всякой ерунде и плевать в песок. С гораздо большим удовольствием я бы пошел погонять в мяч во дворе с друзьями, которых я знал двести лет и перед кем мне не надо было заискивать и притворяться. Но вот так просто встать и уйти я как-то не мог. Всё-таки взрослая жизнь требовала жертв и был готов с ними смириться.

ЕВГЕНИЙ

Я остро помню… Как бы это сказать… Комплекс какой-то ущербности. Ну, например, однажды мы чего-то у нашего подъезда крутились, а к нам подошел какой-то моряк откуда-то из загранки. Тогда они часто в наш порт заходили и в город их без проблем отпускали. А этот искал кого-то из наших соседей, чтобы чего-то там передать. И с какой мы завистью на него смотрели, и как он одет был хорошо, и жвачка у него была «Супербазука». И вот он вошел в наш обшарпанный, грязный, вонючий подъезд, так даже в том возрасте мне стало за это стыдно.

У меня, видать, с тех пор пунктик такой был: всё хотел за границу уехать. Думал, что там уж точно красота сплошная. Так приехал в Париж, а так там такая грязища! Да ещё бомжи спят вентиляционных решетках. Один раз пошел там ночью гулять – самый центр, мосты, красота. Ограбить попытались в самом центре. Трое – на меня одного. Окружили, но сразу решил – просто так не сдамся. Они помяли, спросили – откуда я. Говорю – из России. И как-то после этого отстал. А в гостиницу пошёл отсыпаться.

Кстати, сейчас у меня своя управляющая компания. В том же доме работаю, в котором в детстве жили. Гоняю тех, кто по подъездам гадит. Что за народ такой! Сколько лет прошло, а проблемы все те же, не меняемся. И откуда только это в нас берётся?

ШТОРМ

Что касается меня, то вообще-то после школы я не смог поступить никуда. И не столько потому, что был плохо готов, а, скорее, не знал, чего же на самом деле хочу. Спасением для меня стал год работы дворником в родной школе. Получился такой своеобразный дополнительный десятый класс, когда можно было собраться с мыслями и попытаться что-то понять заново. Если уж не получилось с первого раза.

Эта работа нашлась случайно. Пришел в школу за какими-то документами, а тут выяснилось, что им нужен дворник. Так вот он, то есть я, – тут как тут. Тем более, тогда это было модным. Хотя те, кто был поумнее, действовали более прагматично вместо витания в облаках изучали то, что может пригодиться в реальной жизни. Увы, но я точно был не из их числа. В общем, спасибо директору – взяла не раздумывая. Золотой человек. Для меня это был выход.

Не могу сказать, что у меня было много работы. Осенью – подметать опавшие листья, собирать мусор. Зимой – чистить снег с тротуаров и лестниц, посыпать лед песком.

Всё это время родители с уважением относились к моим поискам смысла жизни и терпеливо ждали, когда же я найду свою дорогу. Иногда отец, который должен был ходить на свою работу к девяти утра, вместе со мной ранним утром чистил заснеженные улицы. Мы убирали снег в четыре руки, а после, разгоряченные, садились в каптерке, дверь в которую как раз находилась рядом с моим ящиком дворницких инструментов, и пили горячий сладкий чай со свежим батоном белого нарезного хлеба. Потом он возвращался домой, надевал рубашку, пиджак и галстук, и шел по своим взрослым делам.

Кстати, сейчас я частенько хожу по ступенькам той самой лестницы, которую подметал после школы. Подметал, прямо скажем, плохо: не слишком аккуратно и не всегда вовремя. Сейчас смотрю на сына, и, в принципе, не удивляюсь, почему он никуда не может прийти вовремя и частенько делает все спустя рукава. Как это говорится: мы смотрим на детей, словно в зеркало.

Были, правда, в моей дворницкой биографии героические страницы. Когда, например, за ночь выпали сугробы снега чуть ли не в два метра высотой. И почему-то я проявил не свойственную мне, а, может, и всем семнадцатилетним жителям этой планеты, ответственность. Вышел на рабочее место в час ночи и к утру расчистил почти всё. Люди смогли пройти по лестницам, а машина с продуктами – подъехать к черному входу школы, через который наверх поднимались латки с едой.

Как-то раз отец произнес, что спустя годы я буду вспоминать этот период своей жизни как очень хорошее время. И теперь такой момент настал. Оно запомнилось мне чтением книг, слушанием музыки и невнятно оформленными поисками самого себя, которые носили вполне бессмысленный, но, впрочем, невинный характер.

Постепенно реальная жизнь с её заботами всё расставила по своим местам. Отслужив в армии положенное время, пришел в новый для себя мир, и не очень-то понял, что в нём к чему. Попытался, как все, заняться бизнесом, но быстро с этим завязал, сообразив, что оно не моё. Хорошо ещё, что не успел наделать больших долгов, и с последней коммерческой операцией почти выбрался в нули.

В конце концов, я прибился к спасателям: в тот момент как раз создавалась городская служба, и набирали народ. После армии я подходил почти идеально. Правда, звучало это солиднее, чем было на самом деле. Там было всего понемногу. Но чаще всего вскрывали заклинившие двери и заевшие замки. Еще вытаскивали животных из колодцев. Регулярно выписывали предписания. Иногда выезжали на пожары. Так что, в принципе, ничего особого.

Под все эти шуточки, что самая сложная задача при такой службе – это не проспать срочный выезд, жизнь выглядела вполне сносной. Кстати, меня даже ценили и со временем, после заочного института и череды реформ свои звёздочки я получил. Набил руку на оформлении объектов – это когда надо было фиксировать то, что сгорело или было повреждено. С одной стороны, бумажная работа, а с другой – солидная и ответственная. Иногда, конечно, нервы трепали, но деньги платили, и не особо мешали, хотя от этого уж совсем всё равно никуда не деться. А чего еще нужно? Везде ведь всё одно и то же. К тому времени я это уже понял.

Да, быстро всё пролетело. Кажется, что было только вчера, а на самом-то деле, я уже собираюсь увольняться со службы по выслуге лет. Возраст позволяет, пенсия будет. Ещё даже можно заняться чем-то своим для души, если такое найдется.

А тут эти письма из прошлого века со всеми этими наивными планами и надеждами далёкой молодости. Прямо скажем, только их мне сейчас не хватало.