– Вы знаете, с вашим письмом какая-то детективная история.

– Это я уже понял. А что Вы имеете в виду?

– Ну, Ваша версия про выцветшие чернила совершенно не подтвердилась. Никаких следов там не было и в помине. А значит, именно такой белый лист и был положен в капсулу.

– Ну, и что в этом такого? – не очень дружелюбно ответил я. – Ну, положили и положили.

– А Вам не хотелось бы узнать, кто это сделал, как и с какой целью?

– Зачем мне это? – спросил я. – Да и Вам?

– Считайте это частью учебного процесса. Возможно, чему-нибудь эта история научит детей, – и уточнила. – Ваших, между прочим, детей!

– Хотите научить их на чужом опыте?

Она оценила мой скепсис:

– Во всяком случае, попытка лишней не будет. И ещё я хочу всё повторить.

– Что именно Вы хотите повторить? – не понял я.

– Ну, чтобы теперь уже Ваш сын и его одноклассники на своем выпускном что-нибудь написали в будущее. Заложим еще одну капсулу. Или что-то вроде того. Разве плохо?

– Я этого не сказал, – пошел я на попятную.

– Вот и я так думаю. Но для этого надо разобраться с прошлым.

– Разобраться с прошлым? – почти поперхнулся я.

– Да, разобраться с вашим прошлым, – спокойно, без тени сомнения ответила Вера Михайловна. Как будто это было так просто.

– Боюсь, Вы обратились не по адресу…

– Да Вы не волнуйтесь. Ведь я кое-что уже нашла.

– Интересно… – сказал я без особого энтузиазма. – Что именно?

– Одну фотографию. Мне кажется, Вам будет интересно на неё посмотреть.

Деваться было некуда. Через пару дней я пришел в школу. Чуть ли не в тот же класс, где когда-то сам сидел за партами. Тут, конечно, многое изменилось. Появились всякие электронные доски, проекторы, которых в наши годы не было даже близко. Парты стали другими. Но стены-то все равно остались прежними!

Вот в этом коридоре я споткнулся и разбил голову о колонну. Тогда еще пришлось идти в травмпункт. Здесь перепрыгивал через несколько ступенек и всегда старался поставить рекорд – чем выше, тем, почему-то лучше. А вот тут портфелем случайно разбил оконное стекло. В общем, было что вспомнить.

– Я полезла в школьные архивы и нашла старую фотографию с той самой церемонии двадцатипятилетней давности, – заговорила Вера Михайловна. – Все совпадает. Вот закладная доска, вот капсула, вот ваш класс… У Вас такой фотографии нет?

Я отрицательно замотал головой и взял в руки старую черно-белую фотографию – края чуть обтрепаны и загнуты по бокам. С неожиданной теплотой вспомнил, что так всегда бывало после глянцевания – фотографии изгибалась внутрь, словно качели. Вот он, настоящий глянец.

Чуть приглядевшись, убедился, что Вере Михайловне немногим больше лет, чем моему сыну. Значит, юношеский максимализм ещё ушёл не совсем. Или в данном случае – девический.

Опять переключил внимание на фотографию. На снимке был наш класс на крыльце школы. И я, естественно, среди всех – третий слева в верхнем ряду. Мы смотрим в объектив и делаем все, что положено в таких случаях: не очень естественно улыбаемся, хмуримся, пытаемся угадать наиболее удачный поворот головы. В общем, занимаемся тем, что на самом деле не так уж и важно.

Может показаться, что на фотографии мы вглядываемся в наше будущее. Но на самом-то деле вряд ли кто-то из нас тогда думал о будущем. Да в шестнадцать лет иначе и не бывает. В этом возрасте в голове вертятся совсем другие мысли. Тут уж не до будущего.

Снимок действительно был сделан в день нашего последнего школьного звонка. Думаю, что тогда мы в последний раз были вместе всем классом, а спустя всего несколько дней разъехались, разлетелись кто куда, и, сказать по правде, не очень-то из-за этого переживали.

– По-моему, люди не слишком любят разглядывать свои фотографии из далекой юности. Многое кажется наивным, не всегда приятным для воспоминаний. По доброй воле я бы за ней не полез, – произнес я, возвращая фотографию.

– Это в Вас говорят ваши… – учитель запнулась, подбирая слово.

– …юношеские комплексы? – скептически продолжил я.

– Скажем так, проблемы. Нерешенные. Это значит, что Вы до сих пор не смирились со своим прошлым. С тем, что было, – сказала она, словно вынесла мне приговор. Но потом улыбнулась. – Да Вы не расстраивайтесь, так ведь у всех. Или по крайней мере, у многих.

Потом добавила:

– Я сделала копию снимка. Оцифровали и распечатала. Возьмите. Посмотрите дома. Вдруг, чего-нибудь вспомнится, – и она вполне мило мне улыбнулась.

Я выходил из класса, когда в школе начиналась перемена. Случайно увидел сына. Он стоял у окна и, не отрываясь, смотрел в одну точку.

– Чего там интересного? – поинтересовался я, подойдя к нему.

Мне показалось, что он даже обрадовался моему неожиданному появлению здесь.

– А, пап, привет. Вон, смотри, гнездо на ветках… Раньше не было. За лето, похоже, свили…

– Чье оно? – спросил я.

Он помотал головой:

– Не знаю.

– Надо будет у кого-нибудь спросить, – предложил я.

– Ага… – сказал он. – Только оно сейчас пустое.

– В смысле?

– Вон, малышня пытается поднять птенца. Выпал, наверное.

– Может быть, – согласился я.

Какое-то время мы еще постояли у окна. Потом сын пошел на урок, я – вышел из школы. Действительно под деревом с гнездом возились младшеклассники. Вместе со своей учительницей они пытались спасти какую-то птицу. Я отвернулся. Насколько я знаю, такие истории никогда хорошо не заканчиваются.

Придя домой, я первым делом достал снимок.

Все верно: на фото – наш класс, за нашими спинами – та самая памятная закладная доска. Я вглядываюсь в лица на снимке. Всё-таки интересно, о чем я думал в тот момент, когда смотрел в объектив?

Жаль, но со всей определенностью этого уже не установить никогда. Скорее всего, хотел произвести впечатление на тех, кто стоял рядом, а потом, как предполагалось, будет держать фотографию в своих руках. Но даже это довелось не всем, о чем, собственно, и следует сказать, пока не поздно.

Этот снимок так и не смогли увидеть четверо из тех, кто запечатлен на нем. Всего через несколько часов после того, как он был сделан, четверо ребят нашего класса попали в тяжелую автокатастрофу. Она произошла сразу после выпускного вечера.

В бесшабашном угаре начавшейся взрослой жизни они рванули навстречу судьбе на родительском автомобиле. По сути, угнали его. Ограждение моста через залив не выдержало, и машина рухнула с высоты двадцати пяти метров. Не выжил никто. Трое погибли на месте. Четвертый – скончался в реанимации.

Вот их имена: Андрей, Кирилл, Ирина, Игорь.

Возможно, сейчас это кажется странным, но об их гибели я узнал лишь спустя несколько месяцев. Сразу после выпускного вечера уехал безуспешно поступать в столицу. Интернета в те годы не было, а поддерживать отношения с одноклассниками совсем не хотелось. Тогда у меня было ощущение, что с лёгкостью отрезал всё, что было прежде. И, пожалуй, так думал каждый из нас. Мы расставались легко и охотно. И даже если бы у нас был интернет да все эти нынешние возможности связи, не знаю, смогли бы они что-то изменить. В конце концов, как можно связать то, что изначально связываться не хочет?

– Как думаешь, почему это произошло? – спросил меня сын. Поначалу я даже не понял, что он имеет в виду.

Мы опять сидели с ним на кухне. Пили чай. И опять заговорили про письмо и всё, что с ним было связано.

– Ну, говорят же, что в жизни ничего случайного не бывает. Всё, что случается с нами – это следствие наших поступков. Или не только наших. В общем, того, что было до этого, – пояснил он.

– Это вам в школе такое говорят? – уточнил я.

– На уроках истории и литературы, – ответил мой просвещенный сын. – Так и почему же они погибли – те, четверо? Вроде бы, не должны. У вас ведь всё только начиналось…

И вот что я ему мог на это ответить? Что вообще можно ответить на такой вопрос?