–– Почему же повелитель снов – зверь? – удивился Пьеро. – Раз он лишён лицемерия и лжи, то, значит, он ангел!

–– Это по христианским канонам «правда» – это ангел, – простодушно улыбнулась Катарина. – Но тётушка Туцци не придерживается их… Она точно знает, что любой человек боится правды, особенно, когда она обличает его в преступлениях, в которых он даже сам себе боится признаться! «Правда – это зверь! – говорит она. – И каждый человек боится этого зверя, разве что радуются они ему, когда он является к людям под видом хвалы и прославления… Но такой зверь крайне редок и чрезвычайно непостоянен!» Тётушка Туцци говорит, что дух человека как грязная изнанка бродяги или потаскухи: глаза говорят одно, а губы – другое… Никто не любит, чтобы его обманывали, зато сам с удовольствием любит обманывать других; любит правду восхваляющую и считает, что обличающая его правда – это ложь; и самое что ни на есть омерзительное в людях, как считает тётушка: боясь правды, они с наслаждением пугают этим зверем других себе подобных, таких же, как и они грешников, считающих себя непорочными святыми… В общем, и Церковь, призывающая к правде, сама считает правдивый сон – порождением дьявола… Поэтому повелитель снов – это зверь! Вот так-то, любимый!

У Пьеро от этих слов по телу пробежал озноб. Он опять вспомнил ворона, вылетевшего из камина и севшего на осколки его разбитого бокала, и у него по телу прошла судорога. Глядя широкими от ужаса глазами на огонь камина, он отшатнулся от него. Катарина, догадавшись, о чём он сейчас думает, поспешила его успокоить:

–– Нет, любимый, ты не ворон, – ласково погладила она его по гладко выбритой щеке. – У тебя глаза голубые, ты сам сказал… А хочешь, я попрошу тётушку Туцци, и она погадает на нас?

Пьеро хотел отказать, но не успел. В гостиную вошли тётушка Туцци и мальчик лет шести – семи. Выглядел он как королевский паж: расшитый серебряными галунами камзол имел широкий накрахмаленный воротник, плотно облегающий шею, отчего он, по-видимому, чувствовал себя не совсем удобно. На ногах красовались деревянные башмачки-цоколи с блестящими бронзовыми брошами в виде бабочек, белые чулки до колен и испанские дутые панталоны; в руках он держал поднос с жареной дичью и фруктами. Позади него, словно матушка-гусыня, вперевалочку шла тётушка Туцци с кувшином красного подогретого тосканского вина.

–– Смелей, смелей, Галеотто! – подбодряла она красневшего то ли от застенчивости, то ли от тугого воротника мальчугана. – Здесь все свои!.. Чужих в этом доме не бывает… Познакомишься с ними и сразу поймёшь, что они тебе ближе к сердцу, чем твой отец родной… Чтоб ему вовек не найти пристанища и не преклонить колен для молитвы и отдыха! – попутно, украдкой, отвернувшись в сторону, выругалась она.

–– Тётушка, кто это?! – вскинула брови Катарина, разглядывая красивого чернокудрого мальчугана, в глазах которого застыла благоговейная покорность перед гостями.

–– Сын алхимика, мошенника Сакрабоско – отравителя! – с плохо скрываемой горечью ответила Туцци.

–– Это тот, что сбежал из флорентийского королевского Двора Медичей? – настал черёд удивиться Пьеро.

–– Да.

–– Но как же вы… – Пьеро запнулся под тяжёлым взглядом тётушки. – Его же разыскивают не только кубикуларии Медичей, но и Святая Инквизиция!.. А вы укрываете его сына, следовательно, и вы…

–– Ну и что?! – перебив, вызывающе бросила ему Туцци; повернувшись к мальчику, она ласково погладила его чёрные кудри. – Поставь поднос, Галеотто, и присаживайся поближе к камину… Погрейся!

Мальчик поставил поднос на маленький столик, стоявший у диванчика, и занял место рядом с Катариной, по другую сторону от Пьеро. Девушка, чтобы он не чувствовал себя скованно, со свойственной ей простотой, обратилась к нему, как к младшему брату, и, назвав, как её зовут, расслабила ему на шее душивший его ворот. Мальчик с облегчением вздохнул и благодарно посмотрел на Катарину.

–– Спасибо, контадина! – робко поблагодарил он её; в его голосе звучала детская беззащитность, щемящая сердце, такая знакомая Катарине с детских лет. – Меня, кроме матушки Туцци, все боятся, бьют и прогоняют; говорят, что я сын прохиндея, слуги дьявола! Моего отца называют отравителем, но он ведь никого не отравил… Правда!.. Он занимался опытами в королевской лаборатории Медичей и по заказу короля иногда делал яды, но сам никого, ни разу не отравил… – он поник и, опустив голову на грудь, тяжело вздохнул. – Королевских гостей отравил кто-то другой, а моего отца просто оговорили… Он был вынужден бежать, а меня и моего младшего брата Луиджи, чтобы спасти от пыток Инквизиции, бросил, публично отрёкшись от нас в монастыре Сан-Марко.

–– А мама у тебя где? – смягчившись от его обезоруживающей простоты, спросил Пьеро.

Мальчик пожал плечами.

–– Не знаю, – он взглянул на Катарину такими глазами, будто в ней хотел увидеть свою мать. – Папа всегда плакал, когда мы с братом спрашивали его о маме, и ничего о ней не рассказывал…

–– А брат твой где?

–– Тоже не знаю… Матушка Туцци сказала, что его какой-то араб-работорговец похитил и увёз с собой на остров Кипр…

–– Ну, вот ты всё и рассказал о себе, – не дала ему договорить Туцци, видя, как у него задрожали губы и глаза наполнились слезами. – Бери фрукты и улыбайся: верну я тебе твоего братца, и скоро вы будете вместе!.. Ну, вытри слёзки!.. – и она улыбнулась ему такой тёплой улыбкой, что мальчик невольно, сквозь слёзы, заулыбался ей в ответ; Пьеро и Катарина поддержали его улыбку радостным высказыванием, что раз матушка Туцци ему пообещала, то непременно выполнит своё обещание.

–– А мы с контадиной Катариной обязательно ей поможем! – окончательно смягчился Пьеро, осознав всю тяжесть судьбоносного рока, сопутствующего этому мальчику, его отцу, по-видимому, человеку вполне честному, и его младшему брату.

–– Да, обязательно поможем! – поддержала его Катарина. – Сире Пьеро занимает высокий пост, и ему известны многие тайны законных и незаконных торговых сделок!.. А уж работорговца, похитителя детей, ему будет за честь отыскать, чтобы отправить его в тиски палачей справедливого Святого судилища, где он умрёт от пыток ещё более страшных, чем он доставил их твоему маленькому братцу его похищением… А пока, Галеотто, смотри на жизнь веселее! – обворожительно она улыбнулась ему.

И маленький Галеотто, вытерев слёзы, с улыбкой на губах, радостно потянулся за черносливом. Туцци потрепала его вихрастые волосы и заботливо разлила гостям тосканское красное вино в серебряные кубки, которое, пенясь и искрясь от сполохов каминного огня розовыми блёстками, источало притягательный душистый аромат. Пригубив его, Пьеро и Катарина сразу отпили несколько глотков. Вино горячими животворными струями растеклось по их кровеносным сосудам, вызывая приятную, головокружительную истому.

–– Араб-то этот не совсем и похититель,– опять возобновила разговор тётушка Туцци, понизив голос и с осторожностью глядя на Галеотто. – Я уж так ему сказала, надеясь на то, что мальчику будет легче перенести разлуку с братцем… Араб этот путешественник и лекарь, зовут его Абдель Насыр Араби, родом он из Медины, но последнее время живёт на Кипре… Он хотел их обоих взять, чтобы спасти от преследования Святых отцов Инквизиции, но так как сам беден, сказал, что двоих ему ни за что не прокормить, поэтому одного из них, старшего, я взяла к себе…

–– Я постараюсь добиться для них отмены преследования Святых инквизициторов, – скромно, но вполне твёрдо заявил Пьеро.

Туцци пытливо и с удивлением посмотрела на него, словно она только что его увидела. По её взгляду нетрудно было понять, что она хотела проникнуть в его мысли. Прищурившись и не мигая, она несколько мгновений всматривалась ему в глаза, пока не увидела, что лицо у молодого парня покраснело.

–– Моя берлингоццо оговорилась, что вы, Пьеро, занимаете высокий пост, – покосилась она на Катарину, приклонившую к его плечу отяжелевшую от вина голову. – Но она не сказала, какой пост… И какого вы сословия?