–– Так муж госпожи Туцци, помимо всех его достоинств, занимался ещё и алхимией?! – прорезал его голос тишину спавшей долгое время лаборатории так, что стеклянные шары и колбы в ней мелодично зазвенели, а маски богов по стенам плавно качнулись и как будто ожили.

–– Да, – ответила Катарина; она подошла к столу и сдунула с хрустального шара пыль, густым облаком повисшей в воздухе. – Дядя Андреа был алхимиком и не являлся исключением среди них, пытаясь из олова и ртути добыть золото и разгадать загадку философского камня. К сожалению, ни того, ни другого ему сделать не удалось. Однажды с опытами над ртутью ему внезапно сделалось плохо, и он умер прямо в этой лаборатории вот за этим столом… Тётушка Туцци, осмотрев его после смерти, пришла к выводу, что он отравился, – Катарина подошла к пустой птичьей клетке, стоявшей на одной из полок, и указала на неё: – Она посадила в эту клетку трёх пойманных мышей и оставляла их на несколько дней в этой лаборатории с кипящими химикатами. Я уже не помню точно, но, по-моему, когда рядом с ними кипела на масляной лампадке ртуть, то на третий или четвёртый день все мышки умерли…

–– Мудра твоя тётушка Туцци! – в очередной раз не сдержал своего восхищения Пьеро.

–– Да, в этом ей не откажешь! – согласилась Катарина.

–– Я разгадаю загадку философского камня и добуду из олова и ртути золото! – вдруг с гордостью заявил Галеотто. – То, что не смог мессере Андреа, продолжу я!.. – он выглядел как маленький Давид, готовый броситься на Голиафа.

Пьеро и Катарина, обескураженные величием маленького человечка, не нашли, что ему ответить, и только одобрительно погладили его по курчавым волосам. С улицы раздался громкий стук подковы в ворота.

–– Матушка вернулась! – радостно воскликнул Галеотто, и они все вместе бросились на улицу открывать ворота.

Миновав множество мастерских, комнат и столовую, они выбежали во двор и, остановившись, оторопели: калитка ворот была взломана, и в просторный двор ворвалась дюжина Святых приставов Священной Канцелярии, облачённых в сверкающие доспехи и вооружённые до зубов; вслед за ними во двор влетела гикающая ватага мальчишек и девчонок, воинов Священного воинства, которые, оттеснив перепугавшегося насмерть Галеотто к дому, забросала комьями земли Пьеро и Катарину. Святые приставы спокойно наблюдали за тем, с какой жестокостью подростки издеваются над парнем и девушкой, не способными оказать малолетним садистам сопротивления ввиду их присутствия. Насладившись зрелищем, они остановили вошедшую в садистское иступление детвору и, затянув на руках Пьеро и Катарины – они, избитые и окровавленные, уже едва держались на ногах – кожаные кандальные ремни, объявили им об аресте в связи с убийством викария Буффало. Не в состоянии что-либо ответить, влюблённые обречённо поплелись в окружении Святых приставов со двора к тюремно-каторжной повозке, стоявшей на улице. Отовсюду в их адрес летели крики ругательств и проклятий.

Взгромоздившись в тесную клетку тяжёлой повозки, Пьеро и Катарина увидели, как Галеотто, украдкой обойдя беснующуюся толпу зевак, куда-то побежал. В душе каждого из них царил ад. Они с надеждой в глазах проводили мальчика взглядом, зная, что он побежал разыскивать тётушку Туцци. Тюремная повозка, заскрипев массивными колёсами, под хриплые крики кучера, подгоняющего пару лошадей, тронулась с места. Выехав из села Форнелло в окружении стражи, она миновала поселок Анкиано и под свист улюлюкающей детворы въехала в отцовское имение Пьеро, Винчи. Проехав по улицам до церкви Санта-Кроче, тюремная повозка остановилась около её пристройки, именуемой Священной Канцелярией. Стражники помогли парню и девушке выбраться из клетки и проводили их в помещение, где Пьеро и Катарина предстали перед его святейшим блюстителем Святых законов Инквизиции, Святым отцом фра Марко Черризи. Среди местных жителей он пользовался репутацией безжалостного палача, признающего только одно правило сострадания для подозреваемого в преступлении: избавление его на чистилищном костре от тяжкого бремени жизни. Никаких связей он не признавал, кроме двух: связи с Его Святейшеством кардиналом Тосканы и связи с Владыкой Католичества римским Папой.

Он сидел за столом, как и полагается скопидомному блюстителю законов Инквизиции, посвятившего себя без остатка служению Святых истин, в убогой комнатушке без мебели. За его спиной высился только полочный шкап с книгами и папками, и у окна с восточной стороны стояла небольшая кафедра с деревянным крестом и распятым на нём Спасителем. С правой стороны от Черризи за столом сидел его приёмный воспитанник Марио Сантано, мальчик лет пяти-шести, но уже с явными привычками познавшего себе цену инквизитора. При появлении Пьеро и Катарины мальчик поднялся из-за стола, – Марко Черризи при этом равнодушно взирал на арестованных – надменно приказал им встать на колени перед кафедрой Распятия и, подойдя с Библией в руках, потребовал от них, чтобы они её поцеловали. Пьеро и Катарина подчинились.

–– Поклянитесь на Библии, что перед Святой матерью Церковью вы будете говорить только правду! – не по детски тяжёлым, словно железный молот, прогудел голос мальчика.

–– Клянусь! – приложившись к Святому Писанию, по очереди ответили Пьеро и Катарина.

Марио вернулся за стол, и фра Черризи вплотную подошёл к арестованным. Вид у него был такой, будто его мучила зубная боль и виновниками этой боли были эти два молодых влюблённых друг в друга человека, стоявших на коленях перед Распятием. Сложив руки на груди, ладонь к ладони, он брезгливо посмотрел на них и вдруг, словно ласковая мамаша, умильно пропел:

–– Лжесвидетельство – грех, напоминаю вам!.. Скажите всю правду, причаститесь ей как священным даром, и, очистившись ей от греха, вы вернётесь домой, ибо мать Церковь милостива к раскаявшимся!..

Пьеро искоса взглянул на Катарину и понял, что ласковый тон священника раскрепостил её, в то время как его самого интонация служителя Святого Причастия, пропитанная ядовитым лицемерием, заставила сжаться в комок. Он понял, что ничего хорошего от такого тона ждать не приходится, поэтому решил опередить Катарину, у которой с губ уже готово было сорваться слово… Она своей неосторожностью могла наделать ошибок, непоправимых для них обоих. Уж кто-кто, а он, будучи нотариусом и не раз побывавший на отречении осуждённых от своего имущества в пользу Святых отцов, знал, как могут они, искушённые в вопросах юрисдикции и софизмов Свода Законов «Святых Писаний», заморочить голову верящим в их добродетель невинным душам и тем самым заставить их подписать себе смертный приговор.

–– Простите, Святой отец, – как можно проще обратился он к Святому отцу, с трудом разрывая слипшиеся окровавленные губы, – мы хотим узнать, что вы желаете услышать от нас?.. И какой правдой очиститься от греха?

Брови священника удивлённо взметнулись вверх.

–– Как?!.. Вы уже начинаете лжесвидетельствовать и делаете вид, будто не знаете, за что вас арестовали и доставили сюда?!.. Ай-яй-яй!.. А мне говорили, что вы, сире Пьеро, весьма достойны своего отца, сире Антонио да Винчи, почтенного нотариуса, а также вашей матери моны Лючии ди Пьеро-Зози да Бакаретто; что вы – честный и искренний человек… Кстати, то же самое касается и вашей избранницы контадины Катарины. Хозяин «Боттильерии» сире Труффо Бельконе характеризовал её как нежное и невинное создание! – он взял Катарину за подбородок, и Пьеро увидел в его глазах промелькнувший огонёк вожделения. – И вправду милое дитя!.. – ещё умильнее пропел он.

У Пьеро от гнева скрипнули зубы.

–– Мы действительно не знаем, за что нас арестовали и доставили в Священную Канцелярию Святой матери Инквизиции, – железным тоном возразил он. – Не испытывайте нас неведением, Святой отец, ибо таким способом мучает невинных людей, искренне любящих Бога, его противник, мечтающий захватить его место на престоле Вселенской Сферы чёрный ангел Велиар, дьявол и прародитель всего проклятого!..

Его пылкая речь так подействовала на Святого отца, что тот покоробился и замер; его лицо и глаза по-прежнему ещё выражали ласковое умиление, но в них уже вспыхнули искорки гнева, какой бывает у людей, одержимых властью и получающих животное наслаждение от унижения себе подобных. Переборов в себе приступ ярости, он всё-таки по достоинству оценил высказывание Пьеро.