–– Ты ещё совсем молод, Пьеро, – стараясь, чтобы её тон не был оскорбительным, тихо вздохнула она. – Когда дело доходит до костра, то собутыльники – не важнецкие образы для преданной дружбы. Как ты сам вчера заметил, они весьма боязливы… Представь себе, что с ними будет, если кому-то из преподобных буономини* Священной Канцелярии, например, на следствии просто не понравится их внешний вид или какая-нибудь привычка, и, вопреки их ожиданию, Святые судьи обвинят их в дружбе с убийцей священника?

У Пьеро и Катарины в горле застрял кусок пищи, на мгновенье они замерли. Тётушка Туцци выдержала паузу, глядя им в глаза немигающим взглядом, лениво отпила глоток гранатового сока из серебряного кубка и, принявшись за еду, продолжила:

–– Аккаттабриге заплатили за преступление… Но преступление, ни в какое сравнение не входящее с тем, за которое приговор сулит только одно: костёр!.. Неужто ты думаешь, Пьеро, что, зная это, он осмелится свидетельствовать против сына, весьма почитаемого флорентийского нотариуса, чтобы тем самым ещё больше усугубить свою вину?

–– Почему?

–– Потому что ему, во-первых, заплатили не за это… Во-вторых, твой отец ни за что не признает того, что он давал деньги какому-то проходимцу, чтобы тот совершил преступление; к тому же он не настолько дурак, чтобы ради того, чтобы его сын не женился на бедной девушке, собственноручно толкать его в – *Буономини – судьи.

чистилищный костёр Святой Инквизиции!.. А что касается доганьеров, то об их

существовании вообще можно забыть! – насмешливо махнула Туцци рукой. – Я не знаю ни одного преданного друга или подруги, не говоря уже о выпивохах, чтобы они клялись на Библии в верной дружбе к убийце священника и защищали его перед кафедрой Священного судилища. Глубоко любящие ученики Иисуса Христа и те отреклись от него в момент жестокой опасности!.. Что уж тут говорить о каких-то собутыльниках, пусть они даже доблестные воины-доганьеры?.. Я просто уверена, что после пьянства, проспавшись, они ни за что не явятся в Священную Канцелярию, чтобы освободить из её пыточной камеры Аккаттабригу, которого, если он будет свидетельствовать против тебя, Пьеро, обвинят в двойном преступлении: убийстве и лжесвидетельстве!

–– Тогда почему искали меня и Катарину?.. И почему арестованы фермеры Миаланни и Дитеста?

–– Вот – неведение и тьма! – развела тётушка Туцци руками. – Я хоть и ведьма, но в первую очередь человек, которому не каждое проведение раскроет свою тайну.

Наступило короткое молчание. От вновь нахлынувших мыслей у Пьеро и Катарины закружилась голова. Вечерние события вчерашнего дня, деталь за деталью, отчётливо встали в их памяти и тягостным бременем легли на сердце.

–– О чём думаете, влюблённые ангелы?! – вывела их из задумчивости тётушка.

–– Задумаешься тут… – с обречённостью в голосе неохотно буркнул в ответ Пьеро.

–– Не знаю даже, что и сказать, тётушка, – пожала плечами Катарина, она отодвинула блюдо с едва тронутым тунцом от себя; аппетит у неё пропал, её щёки пылали. – Может быть, меня и Пьеро разыскивают по поводу расквашенных носов доганьеров? – сделала она предположение. – Ведь они всё-таки принадлежат армии Его Величества?

–– Не исключено, – согласился с ней Пьеро.

У Туцци округлились глаза.

–– Моя девочка! – с материнской нежностью воскликнула она. – Они хотели поизмываться над тобой, а когда за тебя заступился благородный человек, и у них ничего из этого не вышло, то они решили поиздеваться над вами таким вот грязным образом!.. Вижу вашу искренность и правоту, ведь и фермеры Миаланни и Дитеста, как вы сказали, были на вашей стороне?

–– Да!

–– Ну что ж, ничего не поделаешь, – с сожалением вздохнула она. – Мы имеем дело с итальянским салатом, весьма распространённым на сегодняшний день: провинция воюет против провинции; Рим против всех, а его многострадальные итальянские граждане, притесняемые иноземными врагами: испанцами, французами и Великим Турком* – выживают, кто как может… Потеряв от страдания в душе всё святое, они бьют и убивают, обвиняют друг друга во всех тяжких грехах; при этом, отвергая от себя все обвинения и не признавая их, считают себя безгрешным и непорочными… Нанесение побоев воинам Его –* Великий Турок – Османская империя.

Королевского Величества – это, конечно, тяжкое преступление, но вы ни в чём не виноваты: вы защищались, и я, мои милые, не дам вас в обиду!

–– Что вы собираетесь делать? – обескуражено уставился на неё Пьеро.

–– Я собираюсь стать ещё одним вашим ангелом-хранителем, – мило улыбнулась им тётушка. – Оставайтесь у меня дома и никуда не выходите, а я отправлюсь в посёлок Анкиано и всё обо всём разузнаю… Если против вас действительно выдвинуты серьёзные обвинения, то я отправлю вас в Болонью. Неподалёку от неё в горах живёт моя сестра, Летиция Лойе, у которой вы укроетесь до лучших времём, пока здесь не улягутся пагубные для вас страсти!.. Галеотто! – позвала она.

–– Да, матушка!

–– Оставляю тебя за хозяина, – подмигнула Туцци маленькому мальчику, который от высказанного ему высокого доверия сразу зарделся румянцем достоинства. – Смотри, чтобы гости ни в чём не нуждались, а я вернусь и угощу тебя сладким изюмом!

–– Спасибо, матушка!

Пьеро и Катарине ничего не оставалось делать, как согласиться и принять её предложение, так как она, безусловно, была права: выйдя из дома и попав в руки Священного воинства, они рисковали своей жизнью. Перспектива же вынужденного побега из родных мест хотя и не радовала их, но всё-таки нравилась им куда больше, чем камера пыток и костёр Инквизиции; тем более что

бегство от опасности обостряло чувства влюблённых, делая их в глазах друг друга более близкими и значимыми.

–– А может, за хозяев дома останемся мы, а Галеотто с почтовым дилижансом отправим во Флоренцию к моему отцу? – задумчиво обратился Пьеро к тётушке Туцци, мысленно оставляя побег как крайнюю меру.

–– Ты полагаешь, что твой отец, опираясь на свои связи, восстановит истину? – поняла его Катарина.

–– Да.

–– Что скажешь, тётушка?

–– Оставить вас дома под замком – идея неплохая! – не задумываясь, одобрила Туцци замысел Пьеро. – Замки на воротах и дверях дома – это выглядит весьма убедительно! Хозяев нет, и, значит, никакому Священному воинству здесь делать нечего… Но Галеотто мал, а Флоренция – город большой… Я ни при каких обстоятельствах не отпущу его одного в такую даль без взрослой опеки. Пусть остаётся дома, а я сама съезжу во Флоренцию к твоему отцу сире Антонио… Галеотто, ты слышал? Ты по-прежнему остаёшься за хозяина!

–– Хорошо, матушка!– покладисто отозвался раскрасневшийся от гордости мальчуган.

Туцци погладила его по голове, изобразив на лице такое выражение, будто сильней и взрослей него никого в мире нет. Пьеро и Катарина, не подавая виду, про себя заулыбались. Окончив завтрак, они помогли тётушке убрать со стола и проводили её до ворот. Галеотто сопровождал их с видом пастыря, пасущего самых дорогих ему агнцев, над которыми порхали голуби Святого Духа. Получив на прощание от тётушки Туцци очередной наказ никуда не выходить, влюблённые вернулись в дом.

Чтобы как-то скоротать время до возвращения матушки, Галеотто решил показать им все комнаты, залы и мастерские этого каменного дома-исполина; а также подвалы и погреба, в которых можно спрятаться, если в дом нагрянут Святые приставы Священной Канцелярии. Помогала ему в этом Катарина, знавшая в нём все уголки и закоулки, где когда-то, будучи ещё совсем маленькой девочкой, играя с тётушкой Туцци в жмурки, сама пряталась в них.

Для Пьеро дом показался музеем: его очаровала ткацкая мастерская, в которой Туцци ткала изумительной красоты ковры; художественная мастерская, где создавались эскизы этих ковров – она была заставлена и завешена красочными полотнами с изображениями различных узоров и картин живописной местной природы в долине Ньеволе вокруг горы Монте-Альбано; гончарная мастерская, где глиняная и керамическая посуда также была расписана картинками, изображавшими быт и охоту местных жителей; кузница, в которой когда-то муж Туцци выковал железные остовы тех причудливых зверей, путеводителей человеческих душ в мире видений и сновидений. Здесь Пьеро увидел ещё оставшиеся несколько недоделанных скелетов невиданных чудищ с широко раскинутыми через всё помещение угловато ребристыми крыльями. Когда он прикоснулся к ним, они закачались, будто ожили, а их тягуче-протяжный скрип, словно взывающий к зашедшим в кузницу людям стон, призывал поскорее их закончить. Но больше всего Пьеро поразила большая, обставленная диковинными шарами из венецианского цветного стекла лаборатория, по стенам которой были развешены страшные маски самых разных богов Мира. Всюду на небольших полках, сундуках и столах валялись какие-то запылившиеся пергаменты с непонятными письменами. Стояли колбы, пробирки, масляные лампы с приспособлениями для их поддержки на весу в воздухе. А посреди комнаты на огромном столе красовался хрустальный шар со стоявшими вокруг него серебряно-позолоченными подсвечниками, на которых застыли оплывшие, как будто только что потушенные, огарки свечей. Глядя на все эти сокровища лаборатории широкими от удивления глазами, Пьеро не сдержал своего восхищения.