Тем временем человек явно подошел к избе. Вот открылась сенная дверь и в проеме показалась его тень. В руке он держал нечто, смахивающее на топор или даже на секиру. Но человек вошел слишком быстро и тут же прикрыл дверь, и Сентиер окончательно так и не сообразил, что же это было. Между тем нежданный гость прямиком приблизился к комнате, где спал камердинер. Нет, больше ждать-гадать нельзя! Сентиер поднял меч и в темноте наугад махнул им в сторону доносящихся шагов. Меч попал в тело человека и застрял. Сентиер быстренько вынул его и махнул еще раз. Вор даже ахнуть не успел, его туша свалилась на пол, издав звук упавшего полного мешка. По ходу тело, видно, за что-то зацепилось, и на пол с грохотом повалились какие-то вещи. На шум выбежала хозяйка дома с зажженной свечой в руке. Увидев тело упавшего человека, она дико завыла, тут же присела перед ним на колени, приложила ухо к его груди, послушала.

– Убили! – хрипло закричала она, обратив лицо и протянув руки к небесам. Тут же резво вскочила и подбежала к Сентиеру: – Негодяй! Сволочь! Басурман проклятый! Почему зарубил моего мужа? Что он тебе сделал? – неистово кричала она, с каждым словом подпрыгивая, чтобы сказать все это фельдфебелю в лицо.

Наконец проснулся и Потемкин, накинув халат, вышел в сени.

– Медведев, что тут происходит? – недовольно пробурчал он. – Зачем подняли трам-тарарам посреди ночи?

– Господин, твой человек убил моего мужа. Душегубец он! И как мне теперь жить? Как поднять детей на ноги? У-ы-ы! – завыла женщина

Потемкин взглянул сначала на лежавшее на полу мертвое тело, затем на Сентиера, бросил:

– Ну, фельдфебель, рассказывай.

Тот рассказал все, как есть.

– Меня особенно смутило, что в руке он держал то ли топор, то ли секиру, – завершил он объяснение.

Выбежали в сени и проснувшиеся ребятишки – трое или четверо, и, ничего не понимая, тупо уставились в лежавшего в луже крови отца.

Потемкин подошел к мертвецу поближе, перехватив из рук все еще причитающей женщины свечу, нагнулся и сдвинул тело чуть в сторону. Оказалось, что под ним действительно лежала секира с короткой рукоятью. Находилась она не в луже хозяйской крови, а поодаль, и все же была окровавлена. Увидев это, хозяйка вмиг смолкла, испуганно задергала головой, тут же толчками препроводила всех четверых ребятишек обратно в свою комнату.

– Занимательно, очень занимательно, – про себя проговорил Потемкин, затем, выпрямившись, обратился к Сентиеру: – Фельдфебель, ты сказал, что из овчарни был слышен переполох овец?

– Так точно, Ваше Сиятельство, – подтвердил Сентиер.

– Что ж, пошли, посмотрим, что там, – коротко приказал Потемкин, вручая свечу Сентиеру. – Ты иди впереди. И ты с нами… – это он уже повелел хозяйке дома.

В отсеке для ягнят, конечно, было не так тепло, как в избе, но терпимо. Печь, которую хозяева топили через день, еще не совсем остыла. Лежавший на полу, на соломе, ямщик не шелохнулся даже тогда, когда все подошли к нему. Сентиер нагнулся и откинул одеяло, тут же резко выпрямился и остолбенел. Ямщик оказался без головы. Точнее, голова была, но она лежала рядом отдельно.

– Вот, оказывается, что замыслил этот человек! – злобно выкрикнул Потемкин. – Зарубив его, ты, фельдфебель, поступил совершенно верно. Похоже, за свою жизнь он немало людей оставил без головы. Фельдфебель, ты заметил, какая у них домашняя утварь? Простой мужик, как ни напряжется, на все это денег не накопит. Правильно ты сделал, зарубив его! – еще раз подтвердил камергер. – Не только хозяина, а всю его семью надо вырезать. От волка рождаются только волчата.

Тут у хозяйки, оставшейся у двери, ослабли ноги, и она медленно опустилась к полу, встала на колени.

– Господин барин, пожалуйста, детей не тронь. Они же несмышленыши ишшо, ничего не смыслят. Да и супружник мой раньше не был таким. Только кругом бесчинствуют воры и разбойники, вот и он поменялся. Иначе в наших краях не выжить. Прошу тебя, мил человек, пожалей детишек. И меня оставь в живых, Иначе как они без меня, родной матери? – начала она умолять Потемкина, елозя за ним на коленях.

– Ну, как, оставить в живых выродков? – то ли размышляя про себя, то ли спрашивая у фельдфебеля, промолвил камергер.

Сентиер промолчал. Не тот он человек, чтобы давать советы приближенному к императрице вельможе.

– Ладно, пусть живут, – смилостивился Потемкин, махнув рукой в сторону хозяйки дома. – Эй, ты, волчица, не забудь приготовить нам завтрак. Мы скоро тронемся в путь. Дальше пребывать здесь у меня нет никакой охоты. Мертвецов захороните сами. Смотри, на обратном пути я все проверю.

Обессилевшая женщина еле встала на ноги, поплелась в избу.

– Фельдфебель, ты проследи за нею. Муж и жена – одна сатана. Неровен час, пустит в еду какую-нибудь отраву, – приказал Потемкин Сентиеру. – А я все-таки подремлю еще полчасика. Что-то голова у меня еще не свежая.

Через час они вяло позавтракали и выехали в путь. Погода несколько смягчилась, да и кони успели отдохнуть, так что все было нормально. Только Сентиеру пришлось занять ямщицкие козлы, на которых было не так уютно, как в кибитке.

7

В штаб генерал-фельдмаршала Александра Михайловича Голицына Потемкин прибыл во второй половине дня. Военачальник принял его весьма прохладно, на предписывающую грамоту императрицы даже не взглянул.

– Хорошо. Пока обустройся, отдохни с дороги. Там видно будет, – лишь сказал он и отошел по своим делам.

Квартирмейстер поселил «человека из Петербурга» в передней небольшой саманной хаты, приказав хозяевам переместиться в заднюю половину, напомнил, когда и где обедают офицеры, после чего пожелал спокойного отдыха с дороги и тут же ушел.

Так началась у Григория Александровича Потемкина армейская жизнь.

Он, конечно, сразу почувствовал неприязненное к нему отношение со стороны армейских офицеров и генералов. Но понимал, что за это на них не следует обижаться. Кто он такой для истинных военных? Человек из окружения императрицы, камергер в чине поручика. Правда, по табелю о рангах камергер приравнен к генерал-майору. Только это вовсе не означает, что офицеры воспринимают его как генерала. Военные уважают своего командира не по чину, а по его заслугам. А какие заслуги в ратном деле у камергера? Потому Потемкину пока пришлось довольствоваться местом волонтера при ставке князя Голицына. И все же, как человек императрицы Екатерины Второй, он участвовал во всех обсуждениях в ставке и был в курсе всех принимаемых решений. Потому со временем начал понимать опасность войны с Османской империей все отчетливее и тоньше. Еще он усиленно анализировал сведения, поступающие от разведки. Не как военные, – методов и способов ведения войны на уровне генералов ему все равно не постичь, – а шире, соразмеряя с нуждами и целями всего государства. Все ли он воспринимал отчетливо и верно или далеко не все, но одно понял совершенно точно: неизвестно, как будет дальше, а пока в этой войне главную опасность представляют вовсе не турки, а армия крымского хана. Что касается османской армии, на море она, возможно, действительно сильна, а на суше так себе. Тогда не понятно, как решился султан Мустафа Третий пойти против России? Впрочем, ответ Потемкину вроде бы был более или менее ясен еще в Петербурге. Там отлично ведают, что турок подталкивали на этот акт некоторые европейские государства, особенно Австрия и Франция. Однако, как понял Потемкин, Екатерина и ее советники не заметили один важный момент: при всем при этом Мустафа Третий сильно надеялся на крымского хана Крым-Гирея, которого усадил на трон по сути сам.

Хан этот был одним из образованнейших людей того времени. Он хорошо знал историю и географию, интересовался философией Руссо, знал французский и греческий языки, читал Вольтера, в своих высказываниях часто употреблял цитаты из его трудов. И военные дела он вел по уму. В 1769 году, к примеру, в этих краях зимой стоял небывалый доселе жуткий холод. Крым-Гирей не стал дожидаться его последствий, своих арабских скакунов, не привыкших к холодам, тут же поменял у черкесов и ногайцев на местных лошадей, пусть менее знаменитых, но выносливых в зиму. Когда собирался на кого-то напасть, он призывал в армию троих конников из каждых восьми кибиток. Так он мог собрать под военные знамена до двухсот тысяч человек и трехсот сорока тысяч лошадей, которых было достаточно и для воинов, и для перевозки армейского имущества и провианта.