– А какой я тебе? Чужой и есть. Вон за малым москвича не изнасиловала.

– Это тебе за меня стыдно?! Сам от своей Таньки не отлипал!

– Мне не стыдно, мне все равно, как и все твои скандалы и бесконечные претензии, – тон мужчины был совершенно равнодушен. Вот как раз равнодушия было сегодня для Оксаны через край.

– Идиот! Мужлан!

– О эту пластинку за много лет я наслушался, – Артём по–прежнему был спокоен.

– А новую ты и не услышишь! Не позволю! Не дождёшься! Уничтожу твою Таньку!

– Ты Татьяну трогать не смей, – тон мужчины заметно погрубел.

– Указывать мне не надо! Один раз спровадила и сейчас управу найду! В кармане на груди фото он её носит – неандерталец хренов! Романтик грёбаный! Да я к этой вашей берёзе с топором бегала!

– Дерево то причем?

– Хотела все вытравить! Сжечь и фото, и дерево! И её!

– Оксана, какая же ты дура.

– Я дура?! О нет, миленький, тогда вас сделала и сейчас вы у меня в кулаке!

– Кого ты сделала?

– Вас! Ходили, сладкая парочка, тьфу!

– Оксана, прошлое не вернуть.

– Вот именно, никто не заставлял, сам женился!

– Насколько я помню ты грозила избавиться от ребёнка, если не женюсь.

– Как будто он твой!

– Мой.

– Это я Таньке тогда сказала, что твой, мол ты давно мне глазки строил, я и не устояла, она – дура поверила! Хороша любовь! Сами себе сказочку придумали! Долбанатики!

– Какая же ты сволочь! Как только Татьяна со мной вообще после этого на общую встречу согласилась.

– Хотела принцем московским козырнуть! Нос нам деревенским утереть! Только не вышло! Вон он готов был с Лизкой замутить! Видно доля такая Танькина горе одной мыкать, а ухажёры все к лучшим подругам уходят! Вы блаженные – одна, правда по моей просьбе, в Москву ломанулась, а второй давай в благородство играть, а третий Родину защищать.

– Ивана не трожь! Он жизнь за нас отдал! Про какую такую просьбу ты несла?

– А-а, проняло! Попросила я подруженьку заклятую, якобы от нас обоих, чтобы она уехала побыстрей, деньги от тебя на билет передала, только не взяла – больно гордая.

– Какие деньги?

– Не важно, так что не отмоешься, выбрось из головы!

– Это ты не отмоешься, от грязи своей, ничего не видишь, только вокруг тебя всем смердит!

После последних слов Оксана бросилась с кулаками. Артём просто отступил, и женщина ударилась о стену, рассвирепев, она повторила попытку, в её глазах кипела ярость.

– Убью! Ненавижу! Рожу твою больше видеть не могу! – и тут фонтан ругательств был остановлен.

Оксану заткнул поток ледяной воды. Она медленно обернулась и увидела сына, стоявшего с уже пустым ведром в руках.

– Ты? Как можешь, вот так с матерью?

– Прекрати немедленно, – железным голосом отрезал глава семейства, при этом он обнял Ванюшку, погладил по голове и ласково добавил, – Мама просто лишнего выпила, сейчас мы её уложим и поговорим.

– Ой-ой-ой, какое козлиное благородство, тошнит от вас!

– Это тебя от водки твоей тошнит.

Оставив жену в её спальне, Артём взял на руки сына и отнес его в кровать. Сам лег рядом.

– Пап, я уже взрослый. Все понимаю.

– Я всего не пойму, а ты разобрался?

– Да! Тебе нужна другая жена. Мне уже скоро десять лет, не замай учиться уеду, а за тобой пригляд нужен. Рубашку на завтра я погладил, штаны в шкафу возьмешь, ботинки протри! И вообще брата или сестрёнку охота, а лучше и того и другого, у казаков отродясь семьи большие были. Но ты сейчас об этом не думай, тебе бы собрание пережить, а там посевная. Эх, папка, где наша не пропадала!

– Ты с Лукичом переобщался: не замай, пригляд, отродясь – словечки его, поедешь учиться засмеют.

– Не засмеют! Не посмеют! Слова наши, казачьи! Лукич твой, все мальцом меня погоняет, а сам… вон вчера Егорка сена не довез, а я настоял, чтобы скотине додали.

– Сено это, человека от глупой смерти спасло, так что … сынок давай спать.

Весеннее солнце раннего утра приятно грело спины женщин, идущих на самый край хутора. Несмотря на чудную погоду, по мере приближения к погосту, каждая из сестёр погрузилась в воспоминания, одновременно одни на всех и у каждой свои.

Люба вспоминала отца, его заботу, ласку, ей часто казалось, что даже после его ухода она часто ощущала тепло его души, а ей часто было одиноко, особенно после отъезда дочери из дома, которая выросла очень добродушной, отзывчивой, как хотелось Любе похожей на своего дедушку – её отца, и это факт очень злил супруга – Валентина.

– Ну вот, девочки, дошли, – Антонина тяжело вздохнула и продолжила, – Люб, а ведь ты помнишь нашего папу совсем молодым.

– Знаешь, Тонь, родители всегда кажутся взрослыми. А могилка то идеально убрана, видно мама поздно осенью управилась. Неужели и она скоро? – и глаза у старшей из сестёр заблестели. Татьяна обняла её, но не удержавшись, заплакала вместе с ней.

– Так, прекратить потоп! Знаю я нашу маму, так просто не сдастся! Да и гены у неё о-го-го.

– Ой, Тоня, у Господа на каждого свои планы, – и Люба не унималась, Татьяна же ей вторила.

– Нет, девочки, не управилась она, ну всё хватит! – и Антонина, обняв сестёр, сама начала смахивать, невольно покатившиеся по её волевому лицу, слёзы.

– Тонь, вот вроде ты младше, а всегда сильнее, даже будучи совсем девчушкой могла меня поддержать, даже пыталась советы давать, между прочим, часто дельные. Как так-то? – вдруг невпопад спросила Люба.

– Да вы обе хороши, вечно за вами глаз до глаз нужен. Одна как папа хочет помочь всему миру, в ущерб себе, а вторая…, – и тут Антонина кивнула в сторону Татьяны, – …вечно решала общемировые проблемы, ввязывалась во все заморочки. Борец за справедливость, блин!

– Тонь, ну а ты квинтэссенция обоих энергий, – вымолвила Татьяна.

– Каких обоих? Мне кажется у мамы должна была родиться двойня боевых пацанов, а вышла одна Антонина.

Тут у женщин изменилось настроение, каждая чему-то улыбалась.

– Как хорошо, что мы друг у друга есть, – прошептала Татьяна.

– И тут Тонька самая счастливая, – вдруг заявила Люба.

– Почему? – удивилась Антонина.

– Ну ты и со мной у мамы жила, и с Татьяной, причём по очереди. Побывала в роли и младшей, и старшей сестры. У нас с Татьяной разница в возрасте почти двадцать лет. Мама на моей свадьбе беременная была, мне дурёхе перед свекровью было стыдно, сама не знаю за что, вон какая красавица вылупилась, – и Люба ласково обняла младшую из своих сестёр.

– А я, девочки, думаю, смотря на фотографию отца и он мне кажется всё моложе, – вздохнула Татьяна.

– Стареешь, Тань, стареешь, – и Антонина картинно вздохнула.

– Ладно, сёстры, проведали отца, пора домой, дел там накопилось, – стала погонять женщин Люба.

– Девчат, вы меня у сторожки подождите, я должна Ивана проведать.

И Татьяна заспешила на другой конец кладбища, где покоился её одноклассник – Иван. По пути она вспомнила как в четвёртом классе к ним пришёл новичок. В кабинет завели лопоухого голубоглазого мальчугана, у которого был выдающийся рост и всё лицо усыпано веснушками.

– Интересно, сколько лет этой сторожке? Сколько себя помню, столько она здесь и стоит, – спросила Люба у Тони.

– Говорят, ещё в революцию построили. Помню лишь что нам, когда ещё были детьми, никогда не разрешали здесь играть.

– Тонь, ну неужели вам на могилках поиграть хотелось?

– Нет, просто видишь, фундамент у неё сделан из какого-то другого ещё более старого камня, – заметила Антонина.

– Говорили, что здесь большой храм стоял, а большевики его не то взорвали, не то разобрали, а место здесь намоленное.

– Не знаю, для меня здесь всегда пахнет какой-то нераскрытой тайной, – завершила диалог Тоня, к ним уже подходила Татьяна.

Женщины поспешили домой.

Утром на производственной базе Артёма уже поджидал Михаил Лукич. Человеком он был энергичным и продвинутым в современных технологиях ведения растениеводства. Его коренастая фигура, светло-карие глаза, сильные и умелые руки, вызывали ощущение надёжности. В густую бороду и волнистые тёмно-русые волосы на голове уже закралась первая седина. Когда не сошёлся в своих передовых взглядах с новым руководством – Виталиком и Андреем, пришедшим к власти после смерти Терентьевича, перешёл работать в фермерское хозяйство Артёма и стал его правой рукой. Этот тандем позволил добиться высоких результатов: наивысшие урожаи зерновых в районе, а привесы в мясном скотоводстве поражали даже опытных животноводов. На достигнутом останавливаться никто не собирался, нужно было обновить технику, но, чтобы траты быстрее окупились, да и окупились вообще, необходимо увеличение пахотного клина. Поэтому Лукич очень переживал за исход собрания, как бы не лишиться того, что было в обработке, уж очень ушлыми казались ему племяннички – Виталик и Андрей – его бывшее руководство.