– Мама! – голос Любы предательски дрожал, когда она переступила порог отчего дома, – Маам, – протяжно повторила она.

В дальней спальне она услышала шорох и смело пошла на него. «Слава Богу, живая» – шевельнулось в голове.

– Здравствуй, доченька, – Зинаида, лежала в постели.

– Мамочка! – дочь подошла и стала целовать утопающую в подушках больную.

– Вот, Любушка, хотелось взглянуть на вас, видишь, слегла.

– Прекрати, ты не болела никогда. С чего удумала то?

– Дак, не я решаю, это за нас решено. Вот и я хочу вам – детям, из теплых рук… Тонька с Танюшкой тоже обещались.

– Едут, едут. Созванивались уже, – заверила дочь.

– А ты с кем? На чём? А то март месяц, все тает.

– С Валентином, он пошёл хозяйство твоё глянуть, может управить кого надо.

– А-а, так нет, Филипповна – соседка приходила давала, вечерком закрыть обещала. Зорька моя в запуске. А Валёк твой – хозяин, правильно, чё она тёща-то, подождет, а вот животина моя – она ж к вам переедет.

– Мам, ну ты опять.

– Да нет, я рада за тебя, с ним не пропадёшь, – полным сарказмом голосом сказала мать.

– Душно у тебя, дай хоть форточку открою.

– Открой, доченька, открой, а то вечером народ соберётся, а тут старушечьим духом.

– Мам, ну ты не меняешься!

– Ты тоже, но лучше два дня да в скачь, чем всю жизнь да в плачь.

– Ну вот это ты к чему?

– Да так, забываться стала, – при этом пожилая женщина взяла дочкину ладонь в свои руки, поцеловала, вздохнула и продолжила, – мозоли у тебя почище чем у иных мужиков, не научила я тебя себя беречь, вот и живёшь как в ярме.

– Ма!

– Так, иди на кухню, там тушка гуся, залей родниковой водой и ставь варить.

– А тебе бульон жирный можно?

– Мне теперь все можно…

– Есть кто живой? – услышали они боевой женский голос.

– Да, жива. Иди сюда, Тонечка.

И в комнату вбежала симпатичная голубоглазая женщина средних лет.

– Мама, я же предупреждала тебя, звала к себе. Нет, приросла к своей деревне, к корове, да соседке. Врач был? Какой диагноз?

– Фельдшер был наш – Илюша, молодой, да толковый, – на последнем слове Зинаида Петровна сделала особенный акцент, – Он то и сказал, что время поджимает.

– Молодой фельдшер глупости говорит. У нас в райцентре не Бог весть какие доктора, но все же…

– Тоня, я сама врач, хоть и ветеринарный, а про Илюшку ты зря, он мне здорово помогает, – при этом пожилая женщина закашлялась, – ой, Тоня, воды принеси.

Средняя дочь поспешила на кухню и вернулась со стаканом в руке.

– Всё. Передумала. Вот и помирать собралась и стакан воды принесли, а пить не хочется. Помоги-ка мне присесть, покаяться перед тобой хочу.

– Мам, может не надо? У тебя и так сегодня непростой день, градус эмоций повышен.

– Дети собираются – это радость, а вот ваши мужья будут жить со мной под одной крышей, так это да, чистый адреналин.

– Опять!?

– Что опять?

– Про мужей.

– Как будто они у вас поменялись…

– Мама, ты сама говорила, что люди не меняются.

– Люди-то не меняются, а вот мужья очень даже. Вон твоя школьная подруга с третьим живёт, а тебя опять Генас привез?

– Я с ним живу больше двадцати лет, а ты все никак не смиришься.

– Так вот, Тонь, рожать тебя я боялась. Молодая, глупая была, думала Люба у нас уже есть, не потянем, жили тяжело, работали, а вот видишь, как сейчас, и к себе зовёшь, и опять же стакан воды, да и за жизнь из вас троих ты самая цепкая. Прости, дочь, а!?

– За что!? Я ж тогда ребёнком только родительскую заботу и ласку помню.

– Устала я, иди к Любе, помоги с ужином. Картошка в погребе, масло в столе, да и дома вы, разберётесь.

Татьяна наступила на хрупкую мартовскую льдинку, отчего та лопнула, разлетевшись на множество осколочков, а снизу выступила талая вода. Молодая женщина высоко подняла голову и увидела отсюда, с автобусной остановки, родной хуторок. Он вытянулся вдоль речки и будто звал обратно, в её детство, юность, к первой любви. Она решительно шагнула навстречу этому зову. В домах еще топили и из труб то там, то здесь виднелся дымок. Отчего сердце так колотится? Наверное, от быстрой ходьбы, хотя нет, в Москве – городе бешеных скоростей, ей приходилось много бегать, так что тренировка была.

– Тань, ты бы помедлила, а то я не успеваю, – услышала она за спиной голос Алексея. Мужчина, одетый в светло-голубые джинсы и бежевые замшевые ботиночки неловко перескакивал, ища «чистый путь». Невдомёк ему, что в марте здесь просто нет этих «чистых путей», словно в продолжение женских мыслей, парень провалился в лужу, обрызгав себя. Татьяна звонко засмеялась, а Алексей обиженно надул губки. Каким же он был сейчас здесь нелепым – этот рафинированный москвич, странно, а там он ей казался «крепко стоящим на ногах».

Зинаида Петровна попросила помочь ей сесть за стол. Два зятя, Геннадий и Валентин – крепкие мужики схватили женщину под руки и с рвением стали приподнимать.

– Тише, ироды! Куда подталкиваете? Знаете же, вилками, да ложками могилы себе роем. Видно свою я уже выкопала.

Шаркая ногами, процессия медленно, но верно передвигалась на кухню.

– Тонь, а Генка то еще больше поправился. Генка, ну нельзя же так.

– Мам, ты как-то резковато, – пыталась заступиться за мужа средняя из дочерей.

– Нет, я не как-то, я конкретно. Так, меня вот сюда в торец стола посадите, чтобы всех было видно.

– Что-то Танечки нет, – взглянув в окно, сказала Люба.

– Сама же говорила, звонила, едет, – ответила Зинаида.

– Мама, она просила тебя предупредить, что приедет не одна, а с мужчиной.

– С кем?

– С мужчиной.

– Действительно, интересно, – только и вымолвила Зинаида.

– Ну чего же интересного, она женщина красивая, по-моему, все вполне предсказуемо, –вмешался Геннадий.

– Так называемые зятья, давайте баню топить, – скомандовала тёща.

– А может и не приедут, – пытался возразить муж Антонины.

– Живо! Два раза не повторяю!

Мужчин будто ветром сдуло. Геннадий семенил за Валентином, бурча себе под нос:

– Вот ведь тёща, помереть спокойно и то не может.

Процедура заняла у них немного времени, дрова были приготовлены.

– Валентин, а может и нет его, наследства, может зря мы терпим? – спросил младший из мужчин.

Старший зять смотрел на него и молча слушал. Мысли в его голове были тяжёлые, вернее умещаться им там было сложно. Он думал о том, как бы незаметно из багажника вытащить металлоискатель, который он предусмотрительно взял у соседа. Валентин не хотел полностью посвящать мужа Антонины в свои планы, которые, по всему видно, того и не сильно интересовали. Права Зинаида в отношении Генки, а вот к нему – к Валентину несправедлива.

– Слушай, Валь, а сто грамм хоть нальёт, как думаешь? Или повод не очень?

Любин муж строго посмотрел и произнёс:

– Нальёт – выпьем, а просить не смей, тем более за меня и если что не так, то, пожалуйста, скатертью дорожка.

Геннадий понял, что теряет в лице Валентина приятеля. Вот что делают деньги, даже ещё не найденные, а тёща ещё нас расчёсывает под одну гребёнку…

– Тань, давай передохнем сумки тяжёлые, и что ты в них только наложила, – ныл за спиной бодро вышагивающей женщины, Алексей.

– Давай я помогу, если ты устал.

– Нет, так не пойдёт.

– Тогда быстрее, уже скоро будем дома.

Зятья, ещё были в бане, когда в дверь дома вошла младшая дочь и бросилась к матери:

– Мамочка, прости! Прости меня!

– Да ладно, знаешь же, старший умный был детина, средний был и так, и сяк, а Танька истинный дурак.

Пока четверо женщин обнимались, целовались, Алексей топтался у дверей, не зная, как себя вести, и, наконец, собрав остатки смелости, произнес:

– Здравствуйте.

Хозяйка дома перевела свой взгляд на него:

– Тань, а это кто? Чё это он в твоих штанах что ли? Уж больно брючки узковаты.