— А если нам на голову грохнется?..

— Не должно... — По запрокинутому лицу Зинки пробегали неясные тени; это миллионами граней кружила над нами «снежинка». — Все вместе постараемся думать об одном! Представляем, как будто пережали ладонью энергетический кабель, ясно? Ну, вперед...

Первым пришел Жан, и почти не ругался. Возможно, он решил держаться компании большеногих панцирных уродцев, чем пропасть в лесу. Но Жан Сергеевич не был бы собой, если бы не приставал каждые две секунды; у него ведь шило в заду. Я устал ему отвечать, что надо просто лежать и стараться соединить мысли, а Эля и Зинка все сделают. Они самые молодые, у них эластичный мозг. В какой-то миг я почти разозлился, открыл было рот, но, к моему изумлению, ответила двенадцатилетняя Катя.

— Ничего не надо, — просто сказала она. — Ничего не надо говорить. Закройте глазки и думайте, что та черепашка внизу должна стать холодной.

Девочка была права, хотя не видела еще, что там, в воронке. Мы стали думать о холодной черепашке. Те, кто создал техническое чудо, зарывшееся в кучу сосновых веток на дне траншеи, адаптировали ее рецепторы к несколько иному типу мышления, но они не использовали паролей или хитрых ключей.

Симулятор отключился легко. У меня даже давление не повысилось. Мы не сразу поняли, потому что первые минуты ничего не происходило. Всего лишь пропало тиканье...

— А ну тихо! — рубанул ладонью Жан.

Все замерли, как в детской игре.

— Что? — одними губами спросила Катя.

— Ветер...

— Точно, ветер...

— Ой, млин, солнце!

Еще не веря, я задрал голову, и над отвалами игольчатой пемзы, над полегшими, как по команде, зарослями рыжей проволоки увидел стремительно расширяющуюся дыру в небе. Это было одновременно ужасно и невероятно красиво. Как будто весь наш мир доселе прятался в плотном вонючем мешке, а теперь его кто-то прорезал и запустил в дыру огромные прохладные ладони.

Вокруг булькало, шипело, выстреливало, как будто разом вскрылись сто тысяч бочек шампанского. Катерина плакала, Муслим что-то кричал.

— Дождь, вы слышите, дождь!!

Ну конечно, мы совсем позабыли, как должно протекать привычное петербургское лето. Дыра в индиговом небосклоне безудержно расширялась, лохматое солнце окончательно поблекло, на смену ему явились оттенки свинцового, кучерявые, волосатые, противные тучи, беременные косым нудным дождем. Но в эту минуту любой, самый кислотный и простудный дождь казался мне знаком боженьки.

Ветер дул все сильнее, со свистом вспарывал ржавые колючки, первые капли проваливались в расщелины, и серая пемза вскипала от контакта с водой, скукоживалась, как будто это была кислота. Дождинки впивались в пыльную почву, просачивались насквозь, не имея возможности насытить ее. Теперь, чтобы ее насытить, понадобятся сотни, тысячи тонн воды.

Титаническая антенна не упала нам на головы, не осыпалась градом из смертоносных осколков. Она растаяла, мягко и незаметно, словно подмигнув напоследок.

Я не мог сдерживаться, открыл рот и высунул язык.

Вода, ветер, холод. Что есть лучшего на свете?

— Кончено, вы слышите, блин! Кончено! — Дима Ливен с хохотом сполз на дно траншеи. — Мы заткнули фонтан, мы справились...

— Дима, нет! — Муслим покатился вслед за художником. — Не ходи туда!

Каюсь, я не почувствовал опасности.

Мы хохотали и плакали разом и не могли остановиться.

— А ну, все наверх, утонем! — замахал руками Белкин. — Жан, помоги мне с коляской!

Говорить было все труднее, приходилось уже кричать во весь голос. Дробно стучал дождь, но, стократно перекрывая его, разлагалась, сходила на нет псевдоорганика. Цементный лес вдали колыхался, опадал, бугрился чудовищными пузырями, растекался лавой. Кусты рыжей проволоки полегли на многие километры вокруг. Они чернели и превращались в густую маслянистую массу, похожую на сырую нефть. Вода не смешивалась с этой массой, а пробивала насквозь.

— Лексей Александрыч, смотрите! — Дима Ливен что-то показывал мне со дна воронки.

Панцирь черепахи раздвинулся, обнажив блестящее нутро. Издалека это напоминало соты. Дима держал в руке предмет, размером с пепельницу или небольшую книгу, чем-то похожий на кастет.

— Лексей Александрыч, оно само выскочило наружу!

— Давай тащи сюда! — замахал руками Жан.

— Не прикасайтесь! — одновременно отдал противоположный приказ Белкин.

Мы все посходили с ума. И тут Симулятор взорвался.

Несильно, явно не с целью нанести повреждения любопытным земным варварам. Скорее, это походило на самоуничтожение. Так ведут себя засекреченные микросхемы при попытке взлома.

Он взорвался и убил Диму Ливена.

Инопланетный божок призвал свою последнюю жертву.

Когда внизу рассеялся дым, на дне новой воронки осталась лежать матрица, и я сам спустился за ней. Матрица, сердечник, записывающая головка, обзовите как угодно. Теплый металл, или вовсе не металл, неслыханной плотности. Судя по размеру, она должна была весить пару килограммов, но весила не меньше десяти.

Она мне не нравилась, но я ее забрал. Потому что даже без антенны эта гладкая штуковина продолжала общаться с космосом.

Элеонора рыдала, Жан матерился, угрожая неизвестно кому, доктор баюкал Катерину. На Белом озере рушились водяные столбы, вода с ревом плескала на опустевший берег.

Мы победили.

Мы улыбались, мы хохотали и никак не могли остановиться. Катерина ловила ладошками воду и размазывала по чумазому лицу, Муслим бухнулся на коленки и молился, Белкин и Дед прыгали в обнимку, как первоклашки. А дождь все шел и шел, точно небо вознамерилось вылить на нас все свои слезки, накопившиеся за последнюю неделю. Лужи собирались в самые настоящие пруды. Ручьи со звериным рычанием заполняли трещины, ломились сквозь переломанные стволы, волокли за собой обрубки сосен и тонны засохшей хвои, коры, листьев. Нам пришлось спешно взбираться назад, на край воронки.

Вокруг стало ясно, так ясно, как и должно быть. Пропало мерзкое марево, целыми днями колыхавшееся вокруг, пропали дрожащие восходящие потоки воздуха. Растеклись ржавые кусты, на глазах распадались за Белым озером цементные поганки, валились одна на другую, как костяшки домино.

Пустыня расстилалась вокруг.

Мертвая пустыня.

И с каждой секундой становилось все холоднее. Катерину вовсю бил озноб, Белкин закутал ее в одеяло, но одеяло промокло. У меня тоже начали стучать зубы; ноги вымокли по колени.

Меня охватил ужас, когда я увидела, насколько далеко Симулятор успел уничтожить все вокруг. Сотни, если не тысячи квадратных километров, и цепочки из костей...

Я невольно попятилась, но вовремя разобралась. Это вовсе не кости лежали цепочками вдоль озера. Это разлагались без запаха колонны молоденьких белых медведей, таких пушистых, свеженьких, нетронутых. Симулятор родил их совсем недавно, медведики так и померли, не вкусив радостей короткой земной жизни...

— Смотрите, вот они, подлецы...

— Да кто? Кто?

— Вот кого надо благодарить за наши многострадальные спины... — Дед подцепил палкой нечто, похожее на комок водорослей.

— О черт! — простонал кто-то. — Меня сейчас вырвет...

Я не сразу поняла, что же Лексей Александрыч там держит. А потом точно такая же штука шлепнулась на мокрую землю у самых ног, потом еще одна, а Зинка потянул за рукав и показал целую горку, черную жирную гору водорослей на внутреннем склоне воронки. Туда потоками стекала вода, бесформенную кучу размывало...

Я уже отвела взгляд, не понимая, но Зинка что-то кричал сквозь непрекращающийся треск и хлопки, и тут я заметила, что черная куча шевелится...

Это были они, летучие скорпионы.

Нет, не скорпионы, но чертовски похожие твари с полупрозрачными парными крыльями, заостренной зеленоватой задницей и черной блестящей спинкой.