— Понимаете, доктор, я подхожу к проблеме несколько с иной стороны. Это вроде попытки обнять Вселенную... Коли нам не дано уразуметь, откуда проистекает явление, я предпочитаю бороться за выживание...

— Надеетесь выработать систему правил поведения? Создать карту разрешенных тропинок? Съедобных и несъедобных насекомых?

— А почему бы и нет? — Я старался не замечать его сарказма. Лучше иметь недоверчивого союзника, чем откровенных врагов. — Вы, помнится, говорили о том, что кожа приспосабливается. Признайтесь, доктор, ведь вы тоже, как и я, слышите приближение стекла?

Белкин раздумчиво пошевелил губами.

— Я не уверен...

— А я уверен. Я уверен, что все на это способны, надо только захотеть. Мы с вами дежурим третий раз вместе, и вы больше не мечетесь между окнами. Вы слышите, доктор, и слышите издалека.

— Черт с вами, — сдался Белкин. — Просто я боялся, что начались галлюцинации. Я действительно опознаю эту дрянь, еще когда она за озером. И супруга моя научилась...

— Вот видите, жизнь налаживается! — неловко пошутил я. — А сколько соседей мы потеряли! Если бы они имели терпение переждать в подвале хотя бы два дня!

— Хорошо, хорошо, пусть так... — рассеянно резюмировал Белкин. — Пусть так. Вначале привыкнуть, адаптироваться и только потом начать плотное изучение. Все эти теории хороши, пока главными «учеными» мы считаем себя. Лично у меня иное мнение. Гляжу на огоньки, вон там, над озером, и — мороз по коже...

— Мне они тоже не нравятся. Ребята говорили, что к озеру крайне неприятно приближаться. Поэтому они согласны скорее форсировать цементную реку, чем обойти ее по берегу.

— А вы, Алексей Александрович, собираете желающих на экскурсию к Белому озеру?

— Договаривайте, доктор. Наверняка вам шепнули, что сам я намерен отсидеться и погнать в лапы зверя детей...

Белкин засопел. Он всегда так делал, когда сдерживался, чтобы не нагрубить.

— Меня радует ваш оптимизм, Алексей Александрович, но... Хорошо, я скажу. Смотрите, что у меня есть, — он полез в карман брюк и продемонстрировал мне ручную гранату. — Если они сунутся к Неле, если они только пальцем к ней притронутся, я взорву нас всех, к чертовой матери!

— Стойте, стойте! Почему кто-то должен трогать вашу супругу? Вы намекаете на возможный каннибализм?

— Какого черта, Алексей! Глаза, кожа, артрит... Все это ерунда, по сравнению с пальцами.

— С пальцами?! — мне стало нехорошо. Белкин поднялся, взял банку с горящей тряпкой, проверил, не подслушивает ли кто под лестницей. Затем уселся вплотную ко мне и принялся стягивать мокасины. Признаюсь, запах и вид его ног меня не слишком возбудили.

— Потрогайте пальцы! — Белкин сунул мне под нос заскорузлую ступню. — Потрогайте, если вам слов недостаточно.

Я потрогал, затаив дыхание. Пальцы хирурга показались мне излишне длинными, а ногти — очень острыми. Я потрогал еще раз, более внимательно, и обомлел. Теперь я знал, отчего у меня второй день натираются мозоли. Я наивно полагал, что случайно надел чужие сандалии, точь-в-точь такие же, как мои. Я прятал голову в песок.

— Боже мой, — только и смог произнести я. — Что это, доктор?

— Это дополнительный сустав, — сказал Белкин. — у моей жены он уже сформировался. Неля была вынуждена разрезать свои сандалии, нога не помещается.

— Доктор, мы что... мутируем?

— Мутации с такой скоростью происходят лишь в голливудских ужастиках. Но в мире другого бога возможно всякое, — устало заметил Белкин и спрятал грязную пятку в мокасин. — Боюсь, это только начало.

— Вы думаете, мы превратимся в чудовищ?

Белкин нехорошо, раздельно рассмеялся:

— Для меня главный вопрос не в этом. Мы с вами все время рассуждаем о том, как спастись от креатур нового бога. Главный вопрос состоит в том, как нам спастись от нас самих, — Белкин придвинулся ко мне вплотную, гранату он все так же сжимал в кулаке. — Алексей, некоторым из нас не нужны клыки и шерсть, чтобы превратиться в чудовищ.

Я научилась узнавать врага издалека.

Научилась, но слишком поздно. Не успела спасти Галочку, соседку. Хотя она сама виновата, полезла впереди мужиков, чтобы доказать им, какие они трусливые...

Мы больше не лазаем по чужим домам. Галя погибла из-за бабушки, родственницы Людоедовны. Людоедовна, она на самом деле Люда, просто свирепая была очень. Хотя нельзя о мертвых плохо говорить, но Люда от этого добрее не станет, верно ведь?

А Галочку очень жаль.

Я научилась узнавать врага.

Враг поет, иногда читает стишки, реже — новости недельной давности. Ничего забавного, я вам признаюсь. Можно очень быстро сойти с ума, слушая сладкие песни.

Художник, что рисует дождь...

Я не успела спасти Галю, зато выручила ребят, когда полезли во двор к Людоедовне. Полезли набрать продуктов, герои отважные. И дело не только в том, что Эличка такая ловкая, мужчины вообще не наблюдательны. Они щурились в синеву, глазели по сторонам, искали медведей, которых не было, и старательно переставляли ноги, чтобы не коснуться, не дай бог, трупиков мелких животных. Тех, что не сообразили убежать раньше.

Только Зиновий рад трупикам, и с некоторых пор я разделяю его радость. Мой конгениальный сосед утверждает: раз звери убегали, значит, им было куда бежать. Значит, зараза не проела еще Землю насквозь. Нетривиальный ход мыслей, верно?

Рано утром я проснулась после трех часов тяжелого сна, проснулась мокрая насквозь, с болью в коленках и груди. Позади на шее вскочили прыщи, похожие на фурункулы, следовало выдавить, я уже потянулась за зеркальцем, но тут...

Художник, что рисует дождь...

Я услышала врагов. Услышала, как их много, отвратительно много, услышала, как они размножаются.

Как они размножаются? Там что-то происходит, за белым озером, там что-то похожее на...

Инкубатор. Хоть и смешно звучит. У соседей когда-то грелся в сарае ящик с лампами и поилками; мы бегали туда смотреть на цыплят. Белые отличаются от цыплят не только привычкой пожирать людей; они не пищат, они умело подражают Анжелике Варум и дикторам новостей. Точнее, одной дикторше питерского радио, с задушевным таким голосом.

Ну, и кому Эля могла поведать, что она слышит голоса? Не хватало, чтобы заперли в гараже, за компанию с психанутой бабулькой...

Поделиться я могла только с Дедом и Зинкой, мне вовсе не улыбалось стать центром злых насмешек. Враг расширял свое присутствие. Глубоко под землей не прекращалось движение; серая плазма хищно перерабатывала все на своем пути, оставляя каверны, в которых селились белые безглазые звери. Звери лежали тихонько, как будто дожидались команды к подъему. Серая плазма вырабатывала газ, он бурлил, шипел, смешиваясь с привычным воздухом. От вдыхания смеси ноют виски, иногда такое ощущение, словно под черепной костью рвутся мелкие сосуды.

Однако мы видим и слышим лучше, чем раньше. Забавная компенсация! Интересно, медведям мы кажемся вкуснее без очков?..

Гораздо ближе к поверхности существует еще что-то враждебное, неопознанный слой, зародыши черных люков. Я их тоже ощущала, но боялась анализировать. При первой же попытке мысленно приблизиться мне стало дурно. А розовых я не слышала совсем. Вероятно, они улетели в лес. Было и еще кое-что, но объяснить словами почти нереально. Не так далеко отсюда, за Белым озером, похожее на...

На воронку.

На плоский дымный смерч.

На пустоту, из которой рождались стеклянные стены.

Оно ждало нас, или вовсе не нас... Я давно потеряла свои часики, в будильнике потекли батарейки, но именно сейчас вернулось острое, болезненное ощущение времени.

Там, за лесом, словно бы тикали огромные ходики. Они тикали и укоряли глупых людишек за задержку, за бестолковость. Часы отбивали минутки и секунды, только время, которое они измеряли, предназначалось не совсем для обычных целей.