Я ж до того не встречал, чтоб деревья сами ползали. Долго пробирался среди поваленных стволов. Периодически, когда позволяли торчащие вокруг колючие ветки, я поднимался на ноги и кричал. На небе творилась полная шиза, то проносились абсолютно черные тучи, то все становилось сиреневого цвета, то вдруг впереди запылало лиловое зарево. Пожара не было, но рожу напекло так, что кожа начала шелушиться.
Ну, я врубился, что случилась какая-то херня, а может — война, и звать людей — бесполезняк, только связки посадишь. Хреново было еще то, что со дна оврага я не видел творившегося наверху. Здоровенные мохнатые елки попадали сверху, превратив овраг в блиндаж.
Я снова падал и снова спал. Просто устал продираться до такой степени, что свалился. Спина болела зверски. Может, позвонок повредил, или мышцу какую порвал... Руки и харю ободрал давно до крови, новые царапины слоились поверх старых. Мне даже по фигу было, найдут меня люди или медведь. Обидно только, что папачес не искал, а на него не похоже. Мать пинками погнала бы его, чтоб меня искал. Да и пацаны наши, млин, непременно кинулись бы. Как же, развлекуха!
Наконец я выбрался, овраг закончился. Тут я упал на спину, на горячую, как сковородка, землю, и взвыл. Ну, забыл, что спина ободрана, дурень..
Лежал и пялился вверх, как придурок, слушал булькание. Булькало и шипело, точно варилось что-то неподалеку. Я уже ничего не соображал, стал как голимый шлакоблок. На небе крутились звезды, а в лесу было светло, полный абзац! И в сизом, сиреневом свете торчали впереди обглоданные, оборванные верхушки деревьев. Они обломились, как спички, но не все лежали, как раньше, многим удалось выстоять. Я вспомнил, как по ящику гнали передачу про наводнение в Азии. Там так же торчали голые стволы пальм, только здесь не было воды. Елки и сосны торчали, млин, как порванные пальмы после цунами.
Я сдуру вспомнил про воду и понял, что зверски хочу пить. Потом снял с руки разбившиеся часы и выкинул. Перекатился на живот, поглядел впереди себя, и меня снова потянуло на рвоту. Потому что с долбаной сосны текло вниз багровое. Я даже не сразу врубился, но желудок врубился раньше меня. Я хочу сказать — мне раньше по хрену было, кровь там, или что. Ну, млин, ясное дело, что неприятно, но не так, как сейчас.
Я валялся прямо под елкой. Верхушка была обломана, словно кол, а на ней, насаженный животом, висел мужик. Я этого мужика впервые в жизни видел, но нарочно подполз поближе, чтобы разглядеть. Не без вопросов, мужик незнакомый! Причем кони бросил он давно, может, час назад, а может — сутки, но кровь пока текла. Мужик висел рожей вниз, и видуху имел такую, ну, словно перед смертью конкретно заплющило... И не только одна эта елка обломилась верхушкой, рядом стояло до фига таких, правда, без проткнутых мужиков.
У меня заклацали зубы, не унять.
Тут я оглянулся второй раз, уже помедленнее, мало ли что. И окончательно врубился, что пролежал в долбаном лесном ущелье несколько часов. Ну, абзац! Я четко помнил, что выехали мы с братаном чуть рассвело, не позавтракав. Мать как раз собиралась пирог офигенный испечь...
Ну дела, сколько же я провалялся?
На всякий пожарный я проверил карманы. Ни фига не пропало... Сижу, такой, как полный чудак, под трупом, на коленях, ботинок улетел, тру башку и нюхаю собственную блевоту. Короче, худо было, чуть сам в свежачка не сыграл. И главное, часы, зараза, сломались, ни телефона, ни жилья поблизости...
В поселке что-то стряслось.
Наконец, я сказал себе — ну, фигли киснуть? Поднял жопу и пополз вверх, по косогору. Пока полз, заметил еще кое-что. Трава пожухла, стала как солома, и чем выше я выбирался, тем горячее становилось. Я полз на четвереньках и все оглядывался на жмурика на сосне. Чувак висел пузом вниз, ровно, свесив ножки, и за мной не гнался...
Но полный абзац начался, когда я выбрался на тропинку. Во-первых, то, что мне показалось ночью, оказалось еще вечером. Вот теперь снова конкретно начало темнеть, и я малость припух, что поехал без зажигалки и без спичек. Во-вторых, елки и прочая зеленая срань росли от меня только справа, а слева...
Слева, млин, лежала картинка для обкумаренных. Там было пусто, как у меня на коленке, сплошняком черное пожарище. И посреди пожарища валил дым, и что-то шевелилось, похожее на водоросли, растущие вверх. Ясен хрен, так не бывает, чтобы водоросли росли вверх, я же не дебил, чтобы такого не понимать. Короче, я решил пока с тропы не слазить, а пойти назад, к поселку. Ну, про станцию я уже забыл, да и про братана тоже. Вроде идти назад было не так стремно, только все жарче становилось.
Базара нет, сказал я себе, на нас грохнулась ракета.
Я так брел вдоль тропы и повторял себе, что все зашибись, уж не знаю, сколько времени, пока в завал не уперся. Даже не так, сперва стало горячо, просто невыносимо, ну. Тогда я, мать его так, скинул рубаху, замотал рожу, чтобы дышать. Но все равно, глотка пересохла, а температура не падала. Я уже решил, что дальше не пойду, и тут обжегся. В сумерках ни хрена не рассмотреть; руки растопырил — на ощупь вроде пенопласта или пемзы...
Обе ладони обожгло так, что на метр подскочил!
Все, сказал я, прибила меня эта фишка, я домой хочу! И только сказал, как начало светать. Ну точно, гадом буду, посветлело, а как посветлело, я мигом забыл обо всех, млин, принятых решениях.
Потому что, оказалось — я шел вовсе не к поселку, а опять к станции, только станции впереди не было. Тропа упиралась в офигенную дымящую воронку, может, метров тридцать или больше, а дальше была еще воронка, а слева и позади — озеро Белое, ну. Озеро узнал по мосткам на том берегу и черепичным крышам с флюгерами. То есть умотал я к чертовой матери отмахал километров десять или больше...
Вот засада, полный абзац!
Путь к отступлению мне перекрывали заросли из ржавой колючей проволоки. Эдакие кусты, типа шиповника, но без цветов, здоровые, метра по два высотой, и перепутаны так, что хрен пролезешь. Я в натуре, не видел ни одной лазейки. Везде острые кусты. Вперед тоже пробраться было нелегко. То, обо что я обжег ладони, в натуре оказалось похожим на пенопласт или на серую пемзу. Оно бугрилось и шипело, настоящая гора из колючей пемзы, огибающая воронку в земле.
В ноздри шибал приторный какой-то запах, но блевать мне уже было нечем.
Там дыра, понял я. Охренительная яма, куда упала ракета. Только громадная эта яма изнутри не черная, а светло-серая. Похоже на то, как будто саданули кирпичом в тазик с гипсом, и гипс расплескался по краям. Я стал думать, откуда в лесу котлован с гипсом или цементом, но ничего умного в башку не пришло.
Справа что-то промелькнуло. Так быстро, что я не успел заметить. Вроде бы зеленое, и вроде бы длинное, но при синем освещении за точный цвет поручиться было нельзя. Я стал следить за неровным откосом пемзы вокруг воронки и тут увидел корову. Корова тоже болталась, наколотая сразу на две здоровенные ветки. Я вспомнил мужика, наколотого на сосну; лучше бы не вспоминал. Но, млин, по крайней мере, стало ясно, что чувака никто нарочно не протыкал. Чувак, как и корова, прилетел по воздуху и слегка неудачно приземлился, ну.
Короче, мне охренительно повезло очутиться в овраге.
Я уселся на вырванный из земли пень и задумался. Вперед или назад, куда топать? В натуре, никто не подсматривал; мне хотелось пожалеть себя и заплакать. Но я себя пересилил, я сказал себе, что если не сдох в первые минуты, стало быть, это не радиация, может, и не ракета. Я не плакал давно, и теперь из-за какого-то сраного, млин, взрыва точно не зарыдаю.
Я старался не думать о маме, но это плохо получалось.
Я снял с рожи рубаху, оторвал рукава и обвязал ладони. Надо же было как-то взобраться на край этой цементной ямы! Я выбрался, хотя зубами скрипел, а кожа потом на пальцах несколько дней нарастала. Я выбрал дорогу вперед!
Ублюдочное лиловое небо, ублюдочные черные тучи, и солнце, больше похожее на сизый фингал. Впереди, за горячим пемзовым отвалом, дымила офигительная трещина в земле, а на дне ее лежала эта самая боеголовка. Ну, то есть, ясный хрен, что это была совсем не боеголовка, но не каждый же день с ними встречаешься.
