И опять же, на острие нашей деревенской науки оказался мальчик. Допускаю, что он не прав, но почему же нам никак не удается захватить трофей? Зиновий предположил, что мы имеем дело не с животными а с прототипами животных. Слава богу, кроме меня, никто его не слышал. Нервы у всех и так натянутыми предела.
Прототипы животных.
Искусственные биологические образования. Никто не съедает трупы и не утаскивает в пещеры. Невозможно за несколько минут бесследно растворить слоновью тушу, а эти пузатые мертвецы исчезали бесследно, не оставляя на воспаленном асфальте даже лужицы.
Они целиком впитывались в землю, иначе не объяснить. Получив смертельные ранения, псевдоживой организм немедленно начинает разлагаться, пока полностью не разрушается, возвращаясь в подземный котел с протоплазмой. Зиновий сказал, что так же разрушаются монстры в компьютерных играх. После того как их пристрелишь, они еще некоторое время маячат на экране, а затем распадаются, чтобы не мешать игроку охотиться за свежими трофеями.
Компьютерная игра, пошутил Зиновий. Что-то есть в этих словах. Слишком механически монстры себя ведут. Я придержу свои предположения, пока дети не вернутся.
Я знаю, что детей нельзя брать с собой. Я знаю, что это чистое безумие, но еще большее безумие — сидеть в норе, пока не закончится вода. Зиновий меня убедил, он умненький мальчик. Мы четырежды сверили часы и четырежды прогнали в памяти маршрут.
Мы должны успеть проскочить между волнами, между прозрачными лепестками.
Будем осторожны и терпеливы.
Мы должны успеть, потому что побежим не наружу, эпицентр. Вероятно, это единственный способ выяснить, что же происходит. Я взял с Зиновия клятву, что он не станет ни к чему прикасаться. Что бы мы там ни нашли, на Белом озере, кого бы ни встретили, дети только смотрят, запоминают и вообще стоят за спиной. Если почувствуем, что не успеваем проскочить между волнами, будем окапываться. Там полно старых траншей, для схрона достаточно сорока сантиметров глубины. Нам придется идти в зарослях красной проволоки, но вдоль просеки остался широкий пустой коридор. Трава там вся выгорела, земля выглядит, как будто выжгли напалмом, и нет люков.
Черные страшнее прочих. Опаснее белых и розовых. Человеческий глаз не успевает проследить за черными каплями, вырывающимися из люков. Они непредсказуемы; некоторые люки так и остались безопасными кусками псевдометалла, на них можно сидеть и даже лечь спать, а другие бросаются на все живое, проходящее в двадцати шагах. Это похоже на бросок жабьего языка, на охотящегося хамелеона...
В коттедже Элички сохранились два фотоаппарата, но в этом пекле испортились батарейки и механика, иначе бы я непременно заснял черные люки «за работой». Самые «голодные» дергаются, даже когда просто стоишь вблизи. Их поверхность вспучивается, натягивается; так и кажется, что изнутри вынырнет исчадие ада, утыканное клыками и шипами. Самое неприятное состоит в том, что люки перемещаются, хотя мы ни разу не видели, чтобы черная клякса ползла по земле, или по стене, или по стволу дерева. Кстати сказать, люки, поселившиеся на деревьях, — самые свирепые. Я осмелюсь высказать предположение, что жизненный цикл черных клякс достаточно короткий. Они стареют и перед распадом выбрасывают семя-детку. Детка в диаметре не больше двадцати сантиметров, но расширяется с бешеной скоростью. Детка гораздо опаснее старого люка.
Мне довелось наблюдать с чердака, как исчезла женщина, секретарша депутата. Тогда мы еще не знали о почковании люков. Растрепанная брюнетка стояла в компании нескольких женщин на границе с соседним участком. Ближайший люк находился от них далеко, явно за пределами «броска». Секретарша Мартынюка внезапно отделилась от группы и отправилась за угол, очевидно, к туалету. В домик-туалет мы ходим напрямик, сквозь дыру в заборе, но секретарша направилась в обход, словно решила совершить вечерний моцион. Я сразу понял, отчего она ведет себя так нелепо. Естественная ситуация: девушка стеснялась чужих взглядов. Ей пришлось сделать изрядный крюк, в обход мумифицированных кустов крыжовника. До меня слишком поздно дошло, что у заборчика совсем недавно блестел здоровенный черный люк, а теперь исчез.
У меня перехватило дыхание.
Кто-то окликнул девушку, когда она обходила последний куст. Она обернулась ответить, боязливо глянула на небо и собиралась уже шагать дальше, когда из-за соседского сарайчика метнулся иссиня-черный язык.
Я все равно не успел бы предупредить. Женщины замолкли, никто не осознал, что произошло. Затем все разом принялись кричать, засуетились, попрятались по подвалам. Проклиная себя за тупость, я торопился вниз, к ребятам, оставив напарника дежурить. Я засек, где пакость пряталась, а как с ней бороться, мы уже знали. Старый добрый огонь, черт подери! У отчима Эли, Георгия, в подвале нашлась паяльная лампа. Главное при уничтожении люков — стоять сбоку и стремиться, чтобы пламя сразу охватило большую поверхность.
Эта сволочь пищит, когда ей больно...
Когда мы добежали до сарайчика, от секретарши Мартынюка на земле осталась одна расческа. Спасать ее никто не стремился. Клякса мгновенно вытягивает ложноножку и так же стремительно запихивает в себя жертву, растворяя на ходу. Мы сожгли эту сволочь мы прошлись по периметру, внимательно заглядывая во все щели вокруг дома. Генерал обнаружил еще одну детку, не способную пока к атакам на живое...
Живое — это мы; иной живности в близлежащих зарослях не встречается. По крайней мере, мы не встретили. Зиновий под большим секретом рассказал мне о летучих скорпионах, которые проникли в человека через глаза. Неприятное пополнение для нашего «зоопарка», но... пока скорпионов никто близко не видел. За озером, если долго наблюдать в бинокль, мелькают черные точки. Однако сюда пока не добрались. Если доберутся — это конец; хоть трижды заколоти все окна, щели все равно останутся...
Белые, розовые, черные... Классификация крайне убогая, но пока не приходит в голову ничего умнее. Три вида хищников, по определению Зиновия, — подземные падальщики, летучие и наземные. Большая триада, и не исключено, что встретятся новые обитатели ржавых лесов.
Меня отвлекли... Важные новости. Не просто важные, а сногсшибательно важные! Шабашникам молдаванам удалось завалить белого медведя. Его взяли, что называется, на подсадку. Проще говоря, подложили на тропинке труп старушки, накануне скончавшейся от инсульта. После посещения сержантом Комаровым пионерлагеря наши коммуны окончательно размежевались. Но зрителем быть не запретишь...
Забавная охота, да? Я пишу эти строки, перечитываю и порой искренне недоумеваю — неужели я сам такое написал? Ровным крупным почерком, с соблюдем полей и абзацев. По привычке проверяю грамматику» добавляю запятые.
Мне страшновато читать аккуратные буквы.
Итак, ничего особенного. Шабашники подложили безглазой твари труп соседки. Всего-то делов! Доверчивое мохнатое пугало вылезло из цементных дебрей, ощупало трехметровыми усами заботливо приготовленное тело, еще долго топталось, не решаясь подставляться на открытой местности. Ребята продумали операцию очень хитро; откуда только прорастают в нас с такой скоростью пещерные навыки? Они отнесли тело бабушки на условную границу между Сосновой и Березовой аллеями, туда, где еще не беснуются провода и конструкции из металла. Это бывшая волейбольная площадка пионерлагеря, недалеко от пирса, а сейчас там размечена земля под новый котлован. Вне всяких сомнений, жидкая пемза не добралась до котлована, и можно не ожидать массовой вылазки белых. А розовые шары не нападают там, где негде махнуть «хвостом», они слишком нежные...
Парни привязали тело к врытой в землю скамейке, а сами засели в двух окрестных домах. Вскоре вылезли двое белых, но один чего-то испугался. Второго парни окружили с самодельными алебардами и топорами. Я смотрел издали. Честное слово, когда все они, одновременно, с воплями и рычанием, ринулись на белого мохнатого зверя, во мне словно проснулся дикий охотник. Несколько секунд я боролся с искушением схватить топор и ринуться к ним на помощь.
