Запястья чужака обожгло как огнём – бусы, серебряные бубенцы на золотой нити, тревожно затряслись, привлекая внимание хозяина. Разноцветный сор перед глазами мельтешил всё сильнее, будто стая назойливых мотыльков, затмевая весь окружающий мир. Не совладав с чувствами, он скривился.

– Жжётся, да? – с неподдельным сочувствием спросил Молок, длинным тонким пальцем указывая на спрятанный за спиной амулет. – Проклятье сильное, но твой оберег справляется. Серьёзно подготовился. Так, значит, хочешь пойти до конца?

– Или ты сдашься и поедешь со мной, или да. Я тебя убью.

Будто получив отмашку на давно задуманное, Молок с готовностью ухмыльнулся, на глазах теряя человеческий облик. Вытягиваясь в высоту, он стремительно худел: одежда, вдруг став на несколько размеров больше, повисла мешком, с трудом скрывая другие изменения. Натянувшаяся кожа побледнела, как пепельный пергамент, лишь вокруг дырок на месте глаз почернев от налившейся крови. Пальцы, сухие веточки с шишковатыми суставами, оканчивались длинными, до самой земли, грязными когтями. Редкие волосы походили на вбитые в голову гвозди.

«Ну что, продолжим?» – воем пронеслось в его мыслях. Молок, чья сдувшаяся голова полупустым мешком лежала на плече, с интересом наблюдал за оторопевшим Волотом. Пересохшие губы Молока расплылись бы в улыбке, если бы не толстые нитки, которыми был надёжно зашит рот.

– Ты уверен, что всё должно закончиться именно так? – безуспешно стараясь скрыть дрожь в голосе, он незаметно отвёл одну ногу назад, готовясь к мощному рывку. Что будет, если резкий выпад провалится, чужак предпочитал не думать.

– Это ты пришёл в мой дом, – напомнил Молок, бездвижно замерев на противоположном краю света. Издали, особенно в темноте ночи, могло показаться, что это обычное пугало, обезображенное детьми или сумасшедшим. Вот только обычные пугала не приближаются к тебе на несколько шагов, стоит только отвернуться. – Хочешь что-нибудь спросить перед смертью?

Голос в голове звучал всё чётче, усиливаясь на каждом ударе бешено стучащего сердца. Промедление могло стоить ему жизни.

– Да. – Волот не был уверен, произнёс ли он это вслух или мысленно. – Почему именно чучело?

Прогремел взрыв. Вспышка белого света ярче молнии осветила поляну, отбрасывая всё вокруг резким, не удержаться, порывом ветра – будто лошадь лягнула. Уши заложило от внезапно вырвавшегося потока первозданной силы. Волот быстро вскочил на ноги, игнорируя глас рассудка. Сплюнул сгусток крови, чёрный и дымящийся, и потянулся за кинжалами.

Молок оказался быстрее.

Два хлёстких удара, от которых успел укрыться в последний момент, вскинув руки. Он не почувствовал боли, только внезапную слабость ниже локтя и хлынувшую горячую жидкость, от которой потяжелел рукав. Дико закричав, охотник изогнулся, будто змея, и наотмашь ударил демона в грудь. Заговорённая сталь, дорвавшаяся до плоти Молока, раскалилась и зашипела, оставляя за собой тонкую белую полосу. Всё смешалось – смех Молока из-за спины, расплывчатые пятна перед глазами, собственный отдалённый крик, полный страданий. Волот упал как подкошенный на жёсткую землю, сотни иголок железными опилками впились в кожу даже сквозь одежду.

– Кажется, ты не понимаешь, что происходит, – громыхало откуда-то сверху. Молок говорил то неестественно быстро, то медленно, растягивая слова. Видимо, удар по затылку оказался серьёзнее, чем ему думалось. – Даже сейчас.

«Достал, – слабая мысль промелькнула в его голове. – Всё-таки достал».

– Знаешь, в чём прелесть работы полевого хирурга? Он может продлевать мучения своей жертвы столько, сколько понадобится. Бесконечно долго, отрезая по кусочку. Я не дам тебе умереть. Не сегодня. Слишком просто и легко. Мы сделаем это красиво. Обещаю.

«Если выкарабкаюсь, вернусь. Только бы выжить. Точно вернусь домой».

Краски всего мира, несколько мгновений назад бывшие нестерпимо яркими, стремительно блекли и темнели. Последнее, что донеслось до его воспалённого рассудка, стало тихое, будто скорбное, пение женских голосов.

«Шершавое», – невпопад подумалось охотнику.

Хриплое дыхание оборвалось. Темнота, наедине с которой он провёл последние минуты жизни, поглотила тусклую искру рассудка.

Глава 3

Безвольное тело охотника легло на стол. Он застонал в беспамятстве, снедаемый лихорадочным кошмаром; бледное, ни кровинки, лицо, проскакивающие по телу судороги. Свежая простынь под ним расцвела алым. Волот умирал, гораздо быстрее, чем хотелось бы доктору.

Гримбо ощупал опухшую ногу, из-под штанины брызнула липкая дрянь. Раны, нанесённые проклятыми когтями, гноились с невообразимой скоростью, не чета обычным. Доктор бережно разрезал, от ступни до бедра, потяжелевшую, набухшую штанину. Понюхал покрытый жёлто-зелёной, нарывающейся коркой порез и, удовлетворённо хмыкнув, отошёл в соседнюю комнату за хирургическим саквояжем. Стены госпиталя, пламенеющие на фоне костров тряпки палаток, шептали что-то своё. Гримбо замер ненадолго у шатких коек, на которых хрипло сопели безнадёжные пациенты. Широко улыбнулся, вдруг почувствовав прилив сил и бодрости – страдания предсмертного страха, тревожные воспоминания собственных грехов и неудач, сожаление и раскаяние ударили ему в нос живительной свежестью. Всё-таки хорошо придумали Марфа и Юлка, новообращённые помощницы, – стоило лишь немного спустить кровь больным, и те становились прекрасной кормушкой. И самое главное, абсолютно незаметной для обычного человека.

Гримбо насупился, оскалился, обернувшись на далёкий девичий смех. В последнее время контролировать помощниц становилось всё сложнее. Казалось, чем больше они входят во вкус недавно обретённой власти над тайным, тем сильнее и наглее становятся – и тем труднее сдерживать всё возрастающий аппетит юных дев. Теперь, подумалось Гримбо, идея поразвлечься с послушницами монастыря, совратить их и показать неведомое, научить древним ритуалам не казалась столь привлекательной. Схватив громыхнувший содержимым саквояж, доктор поспешил вернуться обратно. Охотник был совсем плох, и любая минута промедления могла оказаться последней.

Над телом уже ворковали девушки. Марфа, статная и высокая, поигрывала слипшимися волосами раненого. Юлка, та, что встретилась охотнику на входе в госпиталь, склонилась над вновь открывшейся раной. Причмокивая и постанывая, она жадно сосала кровь, капли стекали по подбородку, попадали на грудь. Ржавый скальпель, запачканный чёрным, небрежно валялся на полу.

– Ты что творишь? – сиплым голосом возмутился Гримбо, отбрасывая саквояж в сторону. Подбежал к Волоту, растолкал недовольно заурчавших помощниц. Приложил ухо к покрытым белёсой слизью губам. Слабое, едва различимое дыхание. Ещё жив.

– Мо-о-олок, – потянула довольная трапезой Юлка, вытирая губы. Лысая и словно смятая, она походила на птицу, вдруг обратившуюся в человека. Длинный, вытянутый нос, чёрные глаза, голый череп. – Что же ты раньше не сказал, что приведешь новую игрушку. Я думала, он из армии, но оказалось… О, ты был великолепен. Одним ударом, р-раз – и наповал.

– Да, – подтвердила Марфа, поглаживая свою подозрительно бледную шею. Чёрные жилы змеились под тонкой кожей, пульсируя извечной жаждой. Огонь древней силы в её холодных серых глазах казался вихрем снежной бури, недовольный промедлением. Юлка, уже утолившая голод, довольно застонала и сладко потянулась. Кажется, доктор подоспел как раз вовремя. – Мог бы и нас позвать. Мы скучаем, столько правил. Столько запретов.

– Цыц! – отмахнулся Гримбо, спешно возвращаясь к саквояжу. Нашёл несколько иголок, моток тонких, почти шёлковых ниток, длинный резак и щипцы, чтобы избавиться от осколков кости. – Я сказал, никого не убивать. Вы и так наводите слишком много подозрений. Сколько труда я потратил, чтобы объясниться перед офицерами в тот раз! Нас чуть не выгнали взашей. Мучить, но не убивать – ведь иначе нету толку. Сгиньте с глаз!

– О, ты всё ещё доктор, – презрительно усмехнувшись, сказала Марфа. Впрочем, поумерив прорывающуюся сущность, что завладела её разумом. Её кожа вновь налилась приятными глазу тёплыми тонами, складки преждевременных морщин на лице и у подмышек разгладились, волосы послушно упали на бархатные плечи. – Ещё не наигрался?