– Да, – проворчала вторая, следуя примеру новообретённой сестрёнки. Ногти на её руках втянулись обратно, порозовели, как и полагается человеческим. – Когда мы встретились, ты был самим очарованием. Могущественный, красивый и такой… Такой…

Доктор почти не слушал гневный щебет своих подопечных. Девушки успели ему изрядно наскучить и даже надоесть своим неповиновением, и теперь, когда ему в лапы попалось нечто по-настоящему интересное, он не собирался отвлекаться на такие мелочи, как человеческие ссоры. Женщины остаются женщинами, даже когда обращаются в древние кошмары рода людского.

– Может, хватит уже играть дурацкую роль докторишки? – подхватила Марфа, без всякого интереса наблюдая за умело проводимой операцией. Стяжка, ещё одна. Узелок. Промочить рану травяной настойкой, проверить пульс. Без изменений. Проклятье, слишком много крови было потеряно. Сердце охотника билось из последних сил, скорее из привычки, чем по необходимости. Ледяной лоб не внушал даже смутных надежд на спасение. Гримбо сполз на подставленный помощницами стул, сокрушенно качая головой.

– Он умер, – безразлично подтвердила Марфа. Он спрятал лицо за ладонями. – Но его никто не знает, никто не видел. Никто не хватится. Закопаем. Как и прошлого, за забором.

– Нет, – неспешно ответил доктор, с силой потирая заболевшие от неразрешимой проблемы глаза. Оскалился, довольный собственной прозорливостью. Подскочил, точно ужаленный, и вновь вернулся к телу, весело пощёлкивая пальцами. Произнёс несколько простых заклятий и вдруг почувствовал неприятный зуд в суставах рук. Растёр локти, удовлетворённо хмыкнул.

«Амулеты», – догадался доктор. Похлопал по карманам Волота, зашипел от боли, небрежно отбросил в сторону несколько рунических камней.

– О, мастер, ты хочешь прикопать его тело где-то тут? – с энтузиазмом спросила Юлка, заметно оживившись. – Это будет нечто, правда. Неупокоенные души – самые забавные.

– И самые вкусные, – подтвердила, жадно облизываясь, Марфа. – Я рада, что ты вернулся. Стал самим собой. Надоел этот вечный спектакль, Молок, честно. Не для того мы обращались в…

Ещё несколько амулетов упало наземь; раскалённые добела, они едва не угодили в девушек.

– Ты что, совсем?! – испуганно заорала Юлка, уворачиваясь от заговоренного камушка. – Я говорю, Молок, в последний раз! Выбирай, либо…

Гримбо не повёл и бровью. Почерневшие, налившиеся первозданной силой руки тщательно прощупали складки одежды умирающего. Даже сейчас, на пороге смерти, охотник умудрялся доставлять ему неудобства и отвратительную в своей вязкости боль. Люди. Скверный народец.

– Да, ты и правда стал скучным, – мстительно подтвердила другая, топнув камешек подальше. – И мерзким. Быть человеком по своей воле, это странно.

– Хватит, – изменившимся голосом пробубнил Молок.

– Но ведь… Ай!

Молок резко махнул рукой, девушки схватились за шеи, повиснув в воздухе. Он щелкнул пальцами, случайно высек искру из почерневших когтей. Разгладил поредевшие волосы, украдкой ощупывая выросшие бугорки на затылке. Ему удалось предотвратить полное превращение, но любое, самое маленькое раздражение могло качнуть маятник шаткого равновесия. Тихо зарычал, обошёл девушек вокруг. Сдавленные невидимой силой, они могли только смотреть на него свысока полными злобы и мстительных планов глазами.

– Вы зарвались. – Клокочущая ярость, приятное в своей первобытной гнуси чувство, делала слова резкими и обрывистыми. – Я тут главный, я! Молок Изгнанный, владелец седьмого дома Древнего леса, рождённый в ночном тумане, я, вестник смерти и перемен. Я! А вы – жалкие, ничтожные, порочные черви под моими сапогами! Я!

Девушки затряслись всем телом. Молок махнул посеревшей, будто обтянутая кожей кость, лапой, и они больно упали наземь. Скованные раскалённой цепью его воли, им оставалось только страдать, разевая рты в немом спазматическом крике. Теперь их мерзкие слова не могли помещать его планам.

Он подошёл к хирургическому столу. Пятна крови на простыне успели засохнуть, пустые глаза охотника смотрели куда-то вдаль, минуя тряпичный потолок. Молок взял в руки щипцы, грубо погрузил их в охладевшую ногу. Нащупал обломок собственного когтя, нахмурился, запыхтел, с трудом, расшатывая из стороны в сторону, вырвал его из кости.

– Есть! – победно взвыл он, отбрасывая вмиг ставшие бесполезными щипцы. Обломок когтя, едва коснувшись пола, обратился в мерзко извивающуюся личинку. Краем глаза он заметил пульсирующее движение, зарычал, с силой наступил на неё; из-под каблука брызнула ядовито-зелёная дрянь. – Ты не подохнешь просто так, понял? Я с тобой не закончил. Тебя никто не отпускал с этого света, охотник. Никто.

Он протянул руки над телом охотника, закрыл глаза, сосредоточенно повторяя древние слова. Губы безмолвно шевелились, он морщился, иногда раздражённо шикая на летающих в воздухе комаров. Из ладоней полился свет, пыль и пепел закружились в воздухе. Оседая на ноге, шипели и врастали в плоть, рана затягивалась на глазах.

– Д-вай, – сквозь крепко стиснутые зубы рычал Молок. Лечение всегда давалось ему с трудом. Гораздо проще и веселее лишать людей жизни, чем возвращать. – Давай, чтоб тебя. Мы не закончили.

Волот вдруг зашевелился, из его груди раздался сдавленный хрип. Засучил ногами, схватился за край стола. Закричал от боли, как под тавром, выжигающим клеймо прямо на коже, выгнулся дугой, готовый свернуть собственную шею.

– Хорошо, – прошептал Молок. Убрал дрожащие руки; охотник обмяк и замолчал. – Это труднее, чем я думал. Но теперь мы можем развлечься по…

– Молок, – чужим, протяжным голосом позвали его девушки. Он медленно обернулся. Видимо, проклятье ослабло, когда он отвлёкся на охотника. Слишком уж много времени без практики.

– Я, помнится, приказал вам заткнуться. – через плечо бросил он. Девушки, положив руки на колени, казалось, перестали чувствовать огонь его ярости, кричать и пытаться освободиться. Пустые глаза, холодный, завывающий хриплый голос, нарастающий как снежный ком. Он попробовал воздух на вкус, сплюнул мокрую гарь.

– Молок, – закачавшись в трансе, одновременно повторили девушки. Их голоса сплетались воедино; каждое движение отзывалось хрустом ломаемых костей, рвущихся связок и мышц. Но они продолжали бездумно покачиваться, нещадно уродуя собственные тела сопротивлением проклятью. – Молок.

– Гарро, – догадался он, скрещивая руки на груди. Встреча со старым приятелем, пусть и в таких обстоятельствах, не представлялась ему желанной.

– Молок, – отрывисто, хрипло отозвался он. Слова тонули в бульканье, чавканье, срывались на крик. – Трудно. Говорить. Путы. Сними.

Молок неохотно щелкнул пальцами. Девушки вдруг замерли, прекратив раскачиваться в отчаянных попытках освободиться. Посмотрели на него непонимающими глазами, продолжили. Судя по тонким чёрным полосам, отметинам от врезавшихся в плоть пут, единственное, что до сих пор поддерживало в них жизнь, – это присутствие Гарро, которому требовалось вместилище бесплотной души. И рот.

– О, так намного хорошо, – с видимым облегчением проворковал он.

– Лучше, – поправил Молок. Старшие братья и сёстры плохо знали человеческую речь, считали её чем-то унизительным для разумного существа.

– Да. Конечно. Я пришёл к тебе, братец. Предупредить.

– Предупредить?

– Да, – усмехнулся он, и девушки оскалились в жуткой усмешке. – Ты слишком много времени провёл в изгнании и мог не почувствовать. Грядут великие перемены, братец.

– Я заметил, – пробурчал он. – Раньше ты бы и носу не показал, из своего болота. А теперь вот здесь. Я уже скучаю по старым временам… Братец.

Голос задрожал, бормотание утонуло в диком вое. Молок понял, что тот смеётся.

– О-о, да. Ты никак не смиришься со своим изгнанием. Но ты заслужил кое-что похуже, Молок Изгнанный. И приговор ещё в силе.

– Ну что же, – процедил он, отгоняя тоскливые воспоминания о прошлой жизни. Несправедливость, жестокость Старших братьев и сестёр до сих пор не давали ему покоя, терзали, как дикий зверь, чувством обиды и стыда. – Я сбежал, и вы не смогли казнить меня. Зато содрали моё имя с сердцедрева, лишили большей части сил. И обрекли на вечные скитания среди людей. Не сказать, что я недоволен. Так зачем ты здесь?