– Может, останешься ещё? Можешь переночевать, чтобы далеко не добираться, – проговорил он.

Точнее, это проговорил его разум. Его воспитание. Всё остальное его естество, через интонацию голоса и выражение глаз, буквально молило её уйти поскорее.

– Да нет, – Соня с трудом выдавила слабую улыбку. – А то до работы ехать неудобно будет. Тут с пересадками…

Это была ложь, и оба они знали, что Соня врёт. Одна станция от Павелецкой до Третьяковской против больше, чем десяти от Ясенево. Но отец ухватился за подброшенную Соней отговорку, как утопающий за спасательный круг:

– А, ну да, ну да, точно. Ну, не буду тебя задерживать тогда.

Девушка остановилась только в дверях, самостоятельно открыв тугой непослушный замок. Мужчина чуть виновато улыбнулся:

– Рад был увидеться с тобой. Заходи, как время будет, хорошо?

– Конечно. Пока.

Он кивнул. Ритуал прощания был соблюдён. Больше им друг от друга нечего было ждать и нечего сказать друг другу. Дверь захлопнулась. Девушка повернулась было к лестнице, но замешкалась, поправляя полы куртки. Из-за двери донёсся голос отца:

– Алло. Да, Наташа. Отдал, всё хорошо. Угу. Да.

Соня покинула этаж на цыпочках, чтобы не выдать своего присутствия стуком каблуков.

*

Степан заявился поздно вечером, пьяный и злой. Дарья встретила его в прихожей, всё в том же домашнем наряде, с чашкой кофе в руке.

– Я же просила тебя не задерживаться. И не напиваться. Мне сегодня что, всё одной делать?

Усевшийся на обувничку парень поглядел на неё снизу вверх, но с таким выражением лица, будто возвышался над подругой по меньшей мере на полметра. Он театральным жестом сунул руку в карман, пошебуршил там, и, наконец, извлёк несколько мятых купюр.

– На… – выдавил Степан из себя. – Подавись, сука…

Дарья, презрительно сморщив нос, смотрела как по полу разлетелись две тысячные бумажки, пятисотенная и ещё несколько полтинников.

– М-м-м… – протянула девушка. – Добытчик.

Она не сделала ни единого движения в сторону рассыпавшихся денег, не попыталась их собрать. Но не понявший сарказма Стёпа самодовольно воскликнул, пытаясь без помощи рук скинуть ботинки:

– Ну?! Не то, что твои эти… эти…фокусы. Херня какая это всё, а? Ведьма ты херова… Херовая ведьма!

Он захохотал, довольный неловким каламбуром. Девушка поморщилась. На щеках у неё выступил неровными пятнами румянец, глаза превратились в узенькие щёлочки и побелели от злобы.

– Я просила тебя не нажираться. Хотя бы сегодня. Ты вообще не в состоянии себя контролировать, животное?

– Слышишь, ты-ы-ы…

Парень рванулся вперёд, намереваясь схватить девушку за футболку, но она успела проворно отскочить в сторону, не расплескав при этом ни капли напитка.

– Да я… – парень с трудом удержал равновесие. – Да ты без меня кто вообще? Да никто! Сучка Усть-Верхнедрищевская… Деревня сраная твоя, вот что! Ага? Да ты только со мной человеком стала!

Резкий ответ уже готов был сорваться с языка Дарьи, но она сдержалась, хотя в груди так и пылало от злости. План был другой. Поэтому, изо всех сил постаравшись дружелюбно улыбнуться, она произнесла примирительно:

– Ладно, давай не будем ссориться. Хорошо?

Стёпа ухмыльнулся пьяно:

– Во-о-от!

Он покачал перед лицом кулаком с оттопыренным указательным пальцем и снова покачнулся, едва не рухнув на пол.

– Давай, – продолжала Дарья. – Мне твоя помощь нужна. Ты же помнишь, что сегодня четверг? Давай-давай… Кофе вот выпей. Полегче станет.

Она протянула Степану чашку, но тут же отдёрнула руку: пьяный парень отмахнулся от предложенного напитка.

– Нормально мне и так…

Натужно сопя, он сбросил ботинки, скинул прямо на пол куртку и отправился на кухню. Его шатало, как на палубе несущегося полным ходом сквозь шторм корабля, и парень несколько раз ударился плечами о стены коридора. На кухне он тяжело бросил своё тело на стул, схватил лежавший на столе позабытый кусок хлеба, откусил и тут же швырнул остальное обратно. Когда внук Екатерины Меркуловны заговорил, его голос звучал глухо, как из трубы.

– Я тебе повторял уже много раз, херня это всё. То, что ты этих… – он помахал рукой в воздухе, но так и не нашёл подходящего слова. – Разводишь их на бабки – нормально. Но то, что ты с моей старухой задумала – это не работает всё. Надо как-то иначе. И быстрее.

– Ага. Убить. И сесть, – тут же привела давно известный им обоим аргумент Даша. – Надолго.

Степан изобразил такую мину, будто услышал самую большую глупость на свете.

– Ой, да ой, ты сразу прям это. Я как мокрушник какой-то. Я не понимаю, ну пытаешься ты её достать… – Стёпа компенсировал скудность словарного запаса странным жестом. – Ну, достать. Ну так посади ты ей барабашку на плечи, я не знаю! Ты же ведьма до хера у нас. Все так делают и ничего. Не, ты вот вытащила откуда-то этого своего… как его…

– Раз все делают, все и снимать умеют. Тут хитрее нужно. Пей кофе, – мягко произнесла девушка и ловко сунула чашку успокоившемуся Степану в руку.

– Ага, – он машинально сделал глоток, поморщился, недовольно чмокнул губами, но отпил ещё. – Ты меня тоже послушай. Ну невозможно же! Ну воняет у нас уже вся квартира этой хренью, которую ты сжигаешь. Стены, Даша, стены воняют уже, понимаешь? Сте-е-ены! А соседей ты что, не слышишь? Вот эти, которые трахаются постоянно за стеной? Слышишь?

– Слышу. Вот потому нам её квартира и нужна.

– Ну так давай делать что-то, ну! – парень отпил ещё кофе и помахал в воздухе руками, словно толкая что-то перед собой. – Ну, чтоб результат был! А то у нас… – он красноречивым жестом обвёл окружающее пространство рукой и тут же просиял: – Слушай, а давай её отравим?!

Девушка покачала головой.

– Где я яд достану, который потом менты не смогут распознать? Нельзя так, Стёпка, нельзя. Успокойся. Я знаю, что делаю. Скоро всё наладится.

Стёпа пьяно ухмыльнулся. Он заглянул в чашку, удивлённо вскинул брови, и залпом допил оставшееся содержимое. Дарья позволила себе вздох облегчения. Едва различимый, на самой границе слышимости.

– Вот она, сука, вцепилась в эту хату свою. Как паучиха! Приезжа-а-ай, говорит, поуха-а-аживать за бабулей. А я молодой ещё, Дашка! Понима… – парня вдруг перекосило. Он навалился грудью на стол, прижал ладонь ко рту и бешено завращал глазами.

Девушка предусмотрительно отступила в сторону от дверного проёма как раз за миг до того, как Степан метнулся в коридор и юркнул в туалет. Из-за захлопнувшейся двери донеслись странные урчащие звуки. Степана вырвало, и он надсадно закашлялся.

– Стёп, у тебя всё хорошо? – из-за двери поинтересовалась Дарья, старательно пряча улыбку.

– А-а-а… – простонал Степан.

Его стошнило ещё несколько раз, но с каждым разом рвота вырывалась всё тише. Наконец, желудок опустел. Склонившись над унитазом, он со странным жужжащим звуком излил на белый фарфор желчь и опустился на колени.

Когда он вернулся в коридор, любовница ждала его тут же, с полотенцем в руках. Парень молча принял его, вытер багровое лицо, покрытое крупными бисеринами пота, утёр катящиеся по щекам слёзы.

– Чего-то… – смутился он. – Пивко не впрок пошло.

– Ага. Явно.

Хмель быстро выветрился, и он больше не хотел воевать. Во всём его облике появилась тупая покорность. От слабости у него дрожали пальцы и локти, а только что вытертый полотенцем лоб уже снова блестел.

– Приведи себя в порядок, – резко проговорила Дарья, вновь становясь самой собой. – От тебя перегаром разит. Мы скоро уже начнём.

Стёпа кивнул и пошёл в ванную комнату. Зажурчала бегущая из-под крана вода.

ОКОЛЬНЫЕ ТРОПЫ

За неделю Сонино беспокойство улеглось.

Первым её порывом было избавиться от амулета. Выйдя из дома отца, она даже направилась, миновав Павелецкий вокзал, на Шлюзовую набережную и долго стояла над мутной водой, вертя красную безделушку в руках и играясь с висящими на концах верёвочек бусинками. Но в итоге так и не решилась отправить его обратно в прошлое, швырнув в блестевшую в свете фонарей рябь. Вместо этого сунула побрякушку глубоко в карман. И сразу же почувствовала себя лучше.