– Я тут выросла, – улыбнулась девушка. – Так что, думаю, всё будет хорошо. Спасибо!

– Да не за что.

Парень снова улыбнулся своей хорошей улыбкой и повернулся к коллегам, заново прикуривая потухшую у него в руке сигарету. Соня на миг ощутила укол одиночества, но это чувство быстро прошло. Сунув руки глубоко в карманы и сжав в кулаке талисман, девушка зашагала к шлагбауму, перекрывающему въезд во двор.

*

– Степан! – крикнула Дарья, едва войдя в квартиру. – Степан!

Ответом ей была тишина. Солнце уже опустилось к самому горизонту и тени в углах стали похожи на нарисованные густой краской пятна.

– Стёп, ты спишь?!

Он не спал. Парень неуверенным шагами вышел из комнаты и замер посреди коридора, оглядываясь.

– Ты… Ты уже пришла?

Он потёр напряжённо наморщенный лоб, и Дарья незаметно вздохнула с облегчением. Пару дней назад он вообще не спрашивал ни о чём. Она вполне могла вернуться домой далеко за полночь, могла и вовсе не приходить – ему было плевать. А для того, чтобы всё сработало, как надо, ему стоило бы худо-бедно соображать.

– Так вечер уже. Ты как? Как день прошёл?

– Да я как-то… – парень огляделся по сторонам, будто ища поддержки у окружающего пространства. – Не знаю даже. Варёный какой-то весь день был. Подремал немного. Вроде бы.

– Угу.

Дарья, отодвинув парня с дороги, промчалась в комнату. Вскоре она вернулась обратно, уже в домашней одежде и с телефоном Степана в руке.

– Заходи во ВКонтакт! – скомандовала она.

Парень послушно разблокировал телефон и запустил приложение, после чего продемонстрировал ещё одну слабую искру заинтересованности:

– А зачем?

– Покажешь мне свою китаянку. Посмотреть на неё хочу.

– Угу…

Дарья выхватила у Степана телефон, как только он открыл нужную страницу. Так… Так… Соня Егорова. Почти пустая страничка. Всего две фотографии на аватарке: котик и портрет неплохого качества. На вид – обычная девушка. Смугловатая, худенькая. Тёмные прямые волосы собраны в небрежный хвост. Чуть раскосые глаза, добрые, но будто припорошенные какой-то грустью, затравленные. Судя по репостам на странице – любит читать и смотреть японские мультики. Ничего особенного. Впрочем, Дарья знала, это ещё ни о чём не говорило. У неё и самой хватало фейков.

Сидя в кафе, она видела девушку издалека, так что не могла с уверенностью сказать, именно она ли вышла не так давно с Тульской. Та, вроде как, тоже была невысокой, худенькой и темноволосой, но вот лицо с такого расстояния разглядеть не было возможности. Да и мудрено ли перепутать двух азиаток? Шумно выдохнув через нос, Дарья вернула телефон Стёпе.

– Что-то эта Егорова не очень на китаянку смахивает. Хотя и раскосая.

– У неё это, – Степан нахмурился, сосредотачиваясь. – Папа нерусский. А мама русский. Русская.

– Поняла.

Дарья поставила на плиту кастрюлю с водой, включила конфорку. Степан, похоже, за целый день не удосужился не только приготовить поесть для неё, хотя в этом-то не было ничего необычного, но и сам ничего не ел.

– А фамилия у неё… Стёп, достань пельменей из морозилки! А фамилия у неё чего обычная? Мамину взяла?

Степан послушно направился к холодильнику, долго напряжённо вглядывался в камеру морозильника. Наконец, выудил из нескольких упаковок замороженных полуфабрикатов нужную, подал Дарье и уселся на стул. Колени у него мелко подрагивали.

– Бессмысленный тварь… – прошептала девушка и повторила вопрос, повысив голос: – Стёпа! Фамилия почему русская у неё? Мамину взяла?

– Кто?

Парень поднял на собеседницу взгляд. Глаза у него были мутные, но он усилием воли прогнал сонную одурь, тряхнул головой и ответил более или менее связно:

– Фейк у неё. Стесняется. У неё там что-то странное… – он поводил рукой в воздухе, будто погладил невидимого кота. – Чего-то там у неё с геями связано.

– С геями?

Дарья фыркнула и повернулась к Степану спиной, показывая, что разговор окончен. Тот, впрочем, не проявил по этому поводу никаких эмоций – так и продолжил сидеть, тупо глядя в ведомые лишь ему одному дали, раскрывшиеся на грязном старом линолеуме кухни.

*

Соня шагала по знакомым с детства местам, уже второй раз за две недели, и поражалась тому, как похожи эти улицы на мух, застывших в янтаре. Такие районы есть в каждом городе, в любой стране мира. Их не любят показывать туристам. Торговые центры и высотки-стекляшки окружают эти диковатые места, теснят их громом музыки и блеском стекла, но они не сдают позиции. Сталинский ампир прочно вцепился в землю. Гнетуще высокие, массивные здания, покрытые трещинами и грязью, не покинут этот уголок Москвы, казалось, никогда.

Тот же ветер, который трепал Соне косы, которые она заплетала перед школой, выл в арках домов и носил по тротуарам мятые пакеты. Те же деревья, безжалостно кастрированные гастарбайтерами, беспомощно размахивали куцыми ветками, призывая равнодушных людей на помощь.

Но что было жутче всего – девушка прекрасно понимала, что история района тянется куда дольше, чем она могла помнить. С послевоенных времён, когда первые здания, вросшие потом в нестройные ряды новостроек, проклёвывались из-под земли, отзываясь на песни жадных до жизни людей, переживших всемирную бойню и уверенных: дальше будет только лучше. Но дальше лучше не стало. Жизнь вошла в колею. Разбросанные тут и там строения превратились в улицы, улицы сплелись в районы. Набрала обороты стройка. Развернулась в полную мощь ситценабивная фабрика. Распахнула ворота больница. А грязно-рыжие дома пропитались духом маленького замкнутого сообщества, держащегося непонятно на каком социальном клею.

Жизнь шла своим чередом, но каким-то образом спотыкалась на этом месте. Как будто оно было прикрыто пожелтевшим от времени оргстеклом. Годы, даже десятилетия, тут всё оставалось по-старому. Да, расцвели на углах продуктовые «Магнолии», закрылись пивнушки со столами на тротуарах, уступив «Кружкам» в полуподвалах, из раскрытых по летней жаре окон полилась совсем другая музыка, но всё же…

Всё же пьяный хохот, оглашающий вечерние скверы, драки в сырых подворотнях и скользкое чувство опасности, мурашками пробегающее по спине, остались теми же, что и полвека назад. Теми же, что и в Сонином детстве. Девушка шла, приминая не сметённые с тротуара прелые листья подошвами ботинок, опустив голову на грудь, и даже не обращала внимания на то, куда она идёт. Ноги несли её сами. Все дворы и переулки, все арки вспомнились ей моментально. Ростки современного мира были слишком куцыми и чахлыми, чтобы сделать местность неузнаваемой.

Краем сознания Соня отмечала, что некоторые дома расселили и, судя по всему, подготовили под снос. Но это ничего не значило: они стояли, бестолково пуча забитые картоном глаза окон, годами, ожидая, когда же до них дотянутся ковши экскаваторов. Но строители не спешили, и о том, что могло происходить за обшарпанными стенами, оставалось только догадываться. Догадываться и передёргивать плечами от отвращения.

С головой нырнув в воспоминания, Соня словно переродилась, вернувшись на несколько лет назад. Она сгорбилась, плечи её подались вперёд и печально опустились. На лице возникло напряжённое выражение. Ладонь, в которой был зажат маленький глиняный амулет, покрылась липким потом. Казалось, что вот-вот вынырнет из подворотни компания парней, и вслед ей полетит окрик, сопровождаемый весёлым смехом.

Дверь подъезда грохнула, захлопываясь, и Соня сообразила вдруг, что память завела её куда дальше, чем просто в глубины воспоминаний. Лестницу, медленной ломаной спиралью уходившую вверх на шесть этажей, девушка узнала сразу. За много лет массивная конструкция не изменилась. Те же щербины на сглаженных тысячами подошв ступенях, тот же тусклый свет слабых лампочек, укрытых грязными плафонами. Спёртый воздух пах кошками, старостью и побелкой.

Соня медленно вытащила из кармана руку, в которой сжимала амулет. Сглотнула, заталкивая крик поглубже в глотку. Потому что глиняная безделушка снова пульсировала. И теперь она совершенно определённо могла сказать, что это не было биение её собственного сердца. Мягкие толчки не рвались из-под кожи. Её пальцы задрожали… но она так и не решилась разжать их. Ей не хотелось смотреть в ухмыляющееся лицо, вылепленное из глины. Не хотелось видеть, как бликуют в тусклом свете неживые глаза. Нет.