– И тебе Рарог спокойной реки. Спасибо, что помогли нам. Что до дома так быстро проводили.

Она покосилась на Твердяту, который встал в стороне, без особой-то благодарности во взоре наблюдая за старшим находников. И по его лицу, словно огрубевшему, легко можно было понять, что просьба княженки не выдавать помощников очень ему не нравилась. Не привык он перед князем юлить – да и обернуться может скверно.

– Бывай, Лиса, – парень повернулся к Грозе.

И отчего-то не оказалось в его голосе извечной насмешки. Не виделось в глазах желания уколоть, как только она что-то ему ответит.

– Прощай, – уронила она, словно камень в воду: аж у самой кругами по душе качнулось такое же тягучее сожаление, что прорезалось в линии плотно сжатых губ Рарога. Не задалось толком их знакомство. Да каких только в жизни ни случается – обо всех не напечалишься.

Но только собирался десятник отправить двух кметей вперёд в детинец, чтобы телегу к пристани прикатили: тела погибших гридей на неё уложить – только повернулся Рарог, чтобы на струг свой вернуться, а не пришлось. Спустились с высокого берега к самой пристани двое стражников. Больно хмурые: взглядами всё шарили по стругам, полным ещё ватажников, как будто точно знали уже, кто они все такие. Старшой находников и глаза закатил на миг: видно, хоть и надеялся, что обойдётся всё, да не слишком.

Гриди подошли ближе.

– Здравы будьте, – кивнули всем разом.

И тут же вперились в Рарога так, будто это он собственными руками кметей убил и княжне ногу ушиб.

– Мы и сами до детинца дойти можем, – едва не фыркнула Беляна, сразу разгадав, верно, зачем они сюда пришли.

– Князь велел проводить, – неохотно пояснил один из стражников. – И старшого тех, кто вас сюда привёз – тоже.

Рарог улыбнулся натянуто, когда пытливый взгляд гридя снова упёрся прямо в его лицо.

– Думается, гостеприимством князя я пренебречь не могу… – вздохнул так, будто сейчас огонь из его груди вырвется – до того взъярился, хоть вида и не показывал.

– Думается, нет, – ответил за кметей Твердята.

И почудилось в его голосе невольное облегчение от того, что укрывать что-то от Владивоя не придётся, хоть он и готов уже был пойти на поводу у княжны – да лишь в благодарность за то, что ватажники всех до Волоцка в сохранности доставили. Рарог повернулся к своим людям и жестом подозвал двоих к себе. Те приблизились с видимой опаской: уж заприметили, что так просто им в стороне остаться и по-тихому из Волоцка уйти не удалось. Слишком зоркими оказались часовые на городнях. Слишком быстро их донесли ноги до детинца и обратно.

– Надеюсь, мёд князь для встречи гостей уже приготовил, – проворчал старшой.

Оружия, кроме ножа на поясе, он с собой не взял. Наверное, показать хотел, что никакого зла в душе не несёт, и ватажникам своим приказал кистени да ножи оставить на струге. Остальные проводили их обеспокоенными взглядами, но вмешиваться не стали. Люд на пристани даже гомон свой извечный притушил: до того всем любопытно стало, что такое вокруг вернувшейся в Волоцк княжны происходит. Но мужчины женщин плечами да спинами своими загородили – не разглядеть. Так и пошли вверх по пригорку до ворот, что к пристани выходили.

Скоро пропал за стенами речной дух, сменившись влажной пылью посада, запахом дерева от свежих срубов, что теснились вдоль стены: кто баньку справлял себе по весне, кто сарай или овин новый. В полном молчании все до крома добрались, усталые, как будто пешком все эти дни их Недоля по княжьим угодьям мотала. Беляна с Грозой только и переглядывались по дороге, безмолвно гадая теперь, как быть. И что Владивой пожелает нежданным помощникам дочери сказать. Да и ей самой тоже.

Суетно оказалось внутри. И челядь как-то всё часто по двору пробегала. И голоса доносились встревоженные с другой стороны терема, что не видна была от главных ворот. Кто ж громко так кричал: никак снова сотник Деньша буйствует. Похоже, услышал уж о возвращении Твердяты, который привёл назад едва не разбитый отряд, что ему вверили. Десятник, заслышав его, понурился больно: с сотником как свяжешься, потом ещё день в ушах звенит.

А там на крыльцо и княгиня Ведара сама выплыла. Плотно обхватывала её голову хитро намотанный убрус – складочка к складочке, и рясны наборные серебряные с колтами на концах свисали едва не до самых плеч, делая лицо княгини ещё строже, а зеленоватые глаза – холоднее. Она обвела взглядом всех, кто вошёл на двор, и выхватила Беляну, которая сжалась совсем. Строга была матушка княжны. И как ни мало в последние годы за дочерью следила, всецело обратившись после смерти третьего ребёнка к мудрости Макоши, а всё равно справлялась порой о её жизни. И отчитывала, коли казалось ей, что Беляна что-то не так по её разумению делает.

Но чаще всего княжна матери и не видела почти. Всё время у княгини жречество отнимало. То ткать рушники к обрядам, то требы приносить строго в те дни, что нужно. Макоши дней в году много и мудрость её вечно постигать можно. Только порой Гроза задумывалась: зачем мудрость эта той, кто о детях своих позабыла едва не совсем? Пусть и выросли они давно. Что Беляна, что старший брат её Обеслав – воин сильный и достойный наследник Владивоя. Зачем набирать знания, обращаться к Богам, коли не желаешь разумение свое после детям передать? Обратить на них своё тепло, преумноженное любовью Матери Сырой Земли? Особенно на дочь, которая тоже рано или поздно станет женой и матерью.

А вслед за женой вышел и князь, на ходу укрывая плечи корзном, подбитым куньим мехом. Между бровей его уже темнела сердитая складка, а взгляд, словно зимний колодец стылый, бил каждого, на ком останавливался – но пока равно на всех, не выделяя даже Рарога и его людей. Владыка кивнул на все почтительные приветствия, что посыпались на него со всех сторон. Остановился перед прибывшими, спустившись с крыльца, не пожелав встать рядом с женой.

– Поздорову, путники, – голос его упал на головы тяжёлой стальной дланью, звеня от язвительности. – Чего угодно ждал, а такого – нет.

И тогда-то наконец его взор остановился на Рароге. Владивой вскинул брови, отчего пепел его глаз стал чуть светлее, а старшой легонько покивал, чему-то усмехаясь. И не было на его лице почтения и опаски – только вызов один.

– Вот как, – хмыкнул Владивой. – Бывает же такое…

И как будто узнали они друг друга, но это всё, о чём можно было догадаться. Внимание князя теперь обратилось к десятнику, с которого весь спрос. А Гроза, вдоволь напитавшись всеми чертами лица Владивоя – резко вычерченными даже в мягком свете вечерней зари, невольно посмотрела на княгиню. Ведара так и стояла за его спиной, возвышаясь над ним, словно Морана сама. Правду сказать, её старшая жена князя напоминала сейчас больше, чем Макошь, к которой так стремилась.

– Что стряслось, Твердята? – сразу бросил Владивой десятнику, который смело вышел вперёд, готовый рассказывать обо всём, о чём его пожелают спросить. – Почему моя дочь здесь, а не садится на лодью в Росиче?

– Так русины на нас напали, княже, – развел дружинник руками. – Трое кметей погибло. Беляна, от, ногу подвернула сильно. Надо бы лекарю…

Владивой бросил взгляд на телегу, которая только-только за пришедшими в ворота въехала: тоже из детница успели отправить. Там, прикрытые большим покрывалом, лежали мёртвые гриди. Затем посмотрел на Драгицу, которая стояла чуть в стороне, поддерживая Беляну под локоть. Наставница и вдохнуть забыла. Не слыл Владивой несправедливо лютым правителем. Но, коли его задеть, поплатиться можно было кепко – а Драгица, видно, чуяла за собой недогляд.

– Чего стоите? – рявкнул князь негромко, но так, что наставница едва на месте не подпрыгнула. – Идите уже к Шороху. Он как раз нынче тут. Не ушёл ещё.

И замолчал, осекшись. Глаза его совсем хмарью заволокло, холодной, дождливой. Гроза часто встречала такую во взоре Владивоя в последние луны. Видно, снова меньшица его, Сения, захворала. Уж до чего, говорили, была справная девица, как в терем приехала из отчего дома. А как первого же ребёнка скинула, так и стала хворать по нескольку раз в год. Наследника ещё ни одного князю не принесла – и оттого сама печалилась сильно.