Всё потому что, чем дольше жила Гроза в тереме почти наравне с княжной, тем сложнее становилось. Не от безобидного внимания кметей. Не от работы, которой никто дочку воеводову нагружать не стеснялся. А только от одного: что Владивой где-то рядом. И думалось всё, что одним только чудом неведомым удалось дочери его уговорить разрешить Грозе с ней отправиться. Упирался он, мол всё это пустое, что и наставницы ей вдоволь хватит, чтобы о доме вспоминать, а там жених окружит почтением и заботой. И всё же отпустил. Как будто спохватился, что слишком рьяно силится её рядом с собой удержать.

А она и рада была – чтобы с глаз долой. Чтобы в тисках воли своей её не давил. И желаний – всё больше постыдных. И манящих, конечно, толкающих на большие безумства.

– Ты переживаешь как будто, – проговорила тихо Беляна, встав рядом с Грозой и оперевшись слегка на голову медведя, что венчала штевень корабля.

Лодыжка припухшая, конечно, всё ещё беспокоила княжну. Драгица причитала весь окаянный день после того, как ненастье стихло, что Беляне скорее нужен лекарь. Уж и придумывать стала, что та и вовсе хромой остаться может: кому тогда в невестах нужна? Какому купчичу только. Неведомо зачем обидела купеческих сыновей, но грозилась, что сыну ярла припадающая на одну ногу жена точно мила не будет.

– За тебя переживаю, Беля, – Гроза мельком на неё взглянула и подивилась в очередной раз, какой радостью глаза подруги светятся. Словно невозможно тяжёлый груз сбросила.

– Да что мне будет. Мне худо только стать может от причитаний Драгицы. Как начнёт, видит Макошь, удавиться охота.

Девушка свела брови серьёзно, а после прыснула. С Грозой одновременно. Они обернулись обе на суровую наставницу, что так сидела у мачты, едва не до носа самого укутавшись в одеяло. И вид-то у неё был не слишком довольный. Да, небольшой, на десять пар вёсел, струг – не княжеская просторная ладья, где и укрытие развернуть можно, и сесть вольготнее. Тут и шагу лишнего в сторону не сделаешь. Но уж убедиться довелось, что любой ватажник здесь умел по своему кораблю так бегать лихо, что иной раз другие по ровной дороге медленнее ногами перебирают. Вот и Рарог, на которого Гроза снова взглядом натолкнулась, вдругорядь ловко проскочил мимо рассевшихся на скамьях мужиков, мимо Драгицы, по пути спросив её о чём-то – а та только скривила сухие губы, обдав его строгим взглядом.

Да старшому-то всё равно было. Он направлялся прямо к девушкам.

– Что ты, княжна, отогрелась? – обратился к Беляне почти ласково. Но с прищуром таким, по которому сразу понятно становилось, что не за этим вопросом от кормы до носа шёл.

– Согрелась, благодарствую, – улыбнулась та и отчего-то на Грозу покосилась.

– А ты, Лиса? – тут же повернулся вслед за её взглядом Рарог.

– Я воды не боюсь, – та пожала плечом. – А дождя уж подавно.

– Боишься, не боишься, а мочит она тебя так же, как и других, – рассмеялся парень. – Потрепало нас малость, да то ничего. Река неспокойна ещё. Вот летом разнежится, там и ходить можно будет гораздо легче.

– Да только тогда нам с вами ходить не придётся, – Гроза усмехнулась, поправляя на плечах тёплое покрывало. – Не узнаем, как оно.

Взглянула на подругу, а та и потупилась вдруг, как будто неловко ей стало. Станет тут: под таким-то острым взглядом Рарога. Сразу видно, птица он непростая, хоть и казаться хочет балагуром. Да куда ж деваться ему, если саму княженку на струге своём везёт.

– Я попросить тебя хотел, княжна, – заговорил вновь Рарог после недолгого молчания. – Мы до берега вас добросим, а там уж князю о нас много не говори. И людям своим прикажи: они послушают. Вон как десятник ваш о тебе печётся.

– Хорошо, – быстро согласилась Беляна, вскидывая голову. – Но совсем-то не смолчишь. Боюсь, кто проболтается всё равно.

– Скажите, что купцы какие вас подобрали. А там и самим в то поверится.

Тут уж всё верно: тем, кто на земле княжеской разбойничает, не хочется, чтобы в детинце о них много знали. Бок ладье починят – и затеряются снова на бескрайних берегах Волани, а то и других рек: поди сыщи.

– Скажем, – совсем тихо выдохнула Беляна, отчего-то внимательно разглядывая лицо Рарога. Тот кивнул и, коротко покосившись на Грозу, вернулся к корме и присел у весла.

– Ой, Беля, – вздохнула Гроза. – Не нравится мне то, как ты смотришь на этого татя.

– Влюбилась, думаешь? – резко развеселилась княжна. – А чего бы не влюбиться? Вон парень какой справный. Высокий. Поперёк плеч и руки не сомкнутся обхватить.

И на голос её звонкий повернулись сразу несколько мужей. Заговорили тихо, заулыбались, как будто один вид девиц для них – ока Дажьбожьего ярче. А Драгица – та и вовсе орлицей в подруг вперилась. Жалела, верно, что слышит не так остро, как видит.

– А ты совсем меня за глупню-то не держи, – передёрнула плечами Гроза. – Не твоего полёта этот сокол.

– Что же тогда? – лицо княжны снова стало серьёзным.

Слетели с неё все беспечность и напускное непонимание, точно сухой песок с ладони. Сверкнули болотные, как у матери – княгини Ведары – глаза предупреждением, чтобы сильно Гроза не смела в её мыслях копаться и допытываться того, что она говорить не хотела.

– Да то, что заприметила ты в нём что-то. И думы какие-то всё в голове вертишь. Смотри, княже узнает… – ничуть не оробела та от её взгляда.

– А ты отцу расскажи побольше, – вдруг на удивление зло огрызнулась Беляна. – Тогда мне и влетит сильней. А то, глядишь, свяжет меня – да так к Уннару своему и отправит, как овцу какую.

– Чего бы мне рассказывать, – вот теперь Гроза растерялась даже.

– Знаю я… – загадочно бросила княжна. – В тереме судачат давно…

Но осеклась, передумав говорить больше. Повернулась и пошла прочь – к Драгице, которая едва на месте уж не подпрыгивала, заприметив их небольшую склоку. А Гроза только взглядом её проводила, всё сглатывая и сглатывая сухость в горле. Да хоть всю реку выхлебай, кажется – всё равно горечи не унять. Судачат, стало быть: не убереглась. Ничто не укроешь от тех, кто обо всём знать хочет. Гроза содрогнулась мелко, бросив взгляд вдоль русла, которое изгибалось помалу. Ещё немного – и покажется за излучиной Волоцк.

И Волань скоро уж донесла струги до города. Нашлось место им на пристани за городской стеной, где уже стихала к вечеру торговля. Ещё редкие в начале травеня купеческие лодьи слегка качали мачтами. Мужи на них проверяли снасти, готовясь назавтра или через несколько дней отплывать кто на север, кто на юг. Начинается самая пора для долгого пути в другие земли.

Отражалась осколками в ещё неспокойной глади реки твердыня Волоцка: самого старого города во многих княжествах, что боками друг к другу теснились на подходе к Северному морю. Много раз на столе своём князей из разных племён и родов менял. Кому помогая, принимая, а кого и прогоняя вон через луну-другую. Да как бы всё ни крутилось у стен желанного любым правителем города, а всё равно вернулся в детинец однажды потомок славных пращуров, шедших и древнего рода Родиславичей. Ведь дети его Волоцк тут и поставили – у плавной излучины Волани, на холме невысоком, словно нарочно Матерью Сырой Землёй созданном, чтобы возвести на нём крепкие стены – одной стороной к воде – другой ко рву, что опоясал Волоцк с юга.

Вечерняя заря обливала башни города светом, обещающим наутро прохладу, словно малиновым соком. Пока шли до пристани струги, светило и вовсе уж тронуло верхушки сосен, что частоколом непроглядным росли вдалеке – за широким палом, за околицей веси, что разрасталась тут с каждым летом всё больше. А после Око начало тонуть и тонуть в бескрайнем море леса. Когда сошли на берег, уже смеркалось. Резво сбежали по сходням ватажники, на ходу прощаясь с гридями и желая им теперь уж под горячую руку русинам не попадать. Помогли и тела соратников вынести.

– Мирной тебе дороги, княжна, – напоследок подошёл к женщинам Рарог. – Как вновь решишь на неё вернуться.

Беляна кивнула ему чуть напряжённо, будто и слова подбирала, и не знала, что сказать.