Это не были слова на ветер. На прошлой неделе я получил на свою банковскую карточку уже второй за два месяца перевод. Оба были в пол бабушкиной пенсии. Плюсуя с повышенной стипендией, выходил вполне себе прожиточный минимум, даже если добавить питание.

– В гости на каникулах приезжай! Юля будет! – Категорично приглашают меня.

Я обещаю подумать. От Пскова до Острова 50 километров езды. Транспорт ходит с интервалом в час.

– А шлепанцы как же? – Вспомнил я, уже успев попрощаться.

– А она их не выбросила разве? Собиралась ведь! Наши это с дядей Лешей были, Царство Небесное. В бассейн ходили в них, “грибковыми” дразнили. Я новые купила, эти выкинуть поставила, а Маша: “Погоди, постой!”. Историю про них сочинила.

Напоследок еще раз отблагодарив свою попечительницу, я достаю с полки “новый” фотоальбом. “Старого” с отцом и матерью, который задевался куда-то еще при островском житье, как я подозревал в глубине души, никогда и не существовало.

За десятилетия кожзам напитался жирной пылью, и, тронув переплет, хочется вымыть руки. Нужный снимок по памяти я нахожу сразу. На переднем плане бабушка, совсем молодая, обнимает крупного курчавого пса. Похожий на черного терьера, он пришел в колхоз неизвестно откуда: сначала она подкармливала его, потом приютила. Сзади – та самая панорама центральной усадьбы “Красной Руси”, которая и при жизни колхоза, если вглядеться, имела удручающе-запущенный вид. Фотография сделана напротив клуба, стекла в котором еще целы.

Хоть деревенское суеверие и запрещает фотографировать животных, пес присутствовал на многих снимках в альбоме и, больше того, удостоился отдельного портрета, с которого, хоть и был давно на том свете, глядел на зрителя веселыми собачьими глазами. Кто фотограф, неизвестно: предположительно, сельский любитель с черно-белым “Зенитом” или “ФЭДом”.

Когда появился я, бабушка сдала очень быстро: это видно по городским фотографиям. На групповом портрете с тети Зининого юбилея, хоть они и одноклассницы, она рядом с моложавой именинницей выглядит дряхлой старухой. Праздничный стол сервирован салатами, бутербродами, мясной и сырной нарезкой, из напитков – лимонад трех видов и морс в кувшине “для стариков”. Следом за юбиляршей на диване – Юля, Уля и тощий юнец, ростом ниже обеих, с лицом будто вырубленным несколькими взмахами топора и прической, похожей на рассыпанную по голове столярную стружку. На следующем курсе я побрился наголо, но вышло еще хуже. Скоро вернув себе старую прическу, я решил больше ничего не менять.

Впервые со дня похорон разревевшись не по-мужски, я никак не могу совладать с собой. От слез двоится в глазах, так что, подойдя занавесить шторы, я замечаю над соседней пятиэтажкой два месяца рогами друг к другу. Подняв с ковра и вытерев слезы грязной майкой, смотрю в окно снова, но над домом уже нависает туча, сквозь которую едва пробивается грязно-оранжевое пятно. Сосед на скамейке, завидев меня, складывает ладони на груди в скорбном жесте. Когда он задирает голову в мою сторону, в свете фонаря на распахнутом горле становится видна странгуляционная борозда бледно-пурпурного цвета.

Та же фотография с мохнатым псом, оставшимся за обрезом овала, и притушеванными строениями “Красной Руси” украсила крест на бабушкиной могиле. Крест был временный, и в агентстве советовали обойтись табличкой с датами жизни, но тетя Зина настояла на своем.

Когда заговорили о кладбище, Орлецы были отвергнуты ею сразу при полной моей поддержке. Нам обоим с трудом удавалось представить, что погребенным может быть уютнее, чем живым, на этом поле, продуваемом насквозь всеми ветрами, где, откуда ни глянь, ряды могил уходят за горизонт, открывая наблюдателю метафорический вид на бескрайнее пространство смерти. За тридцать действующих лет главный псковский некрополь сам разросся уже до габаритов живого города, да и численность “населения” соответствовала.

– Вот, другое дело совсем, – довольно пробубнила бабушкина подруга, когда нам показали участок на Богословском. – Деревья, кустики, благодать. И места родные.

Решить вопрос с погребением на древнем погосте, официально закрытом, ей помогли чиновничьи контакты. Здесь же, в Иоанна Богослова, договорились и об отпевании, но за день до похорон настоятель попал в больницу с тяжелым пищевым отравлением грибами. Об этом сообщил тете Зине батюшка Алексий из Василия на горке: он позвонил ей сам и любезно предложил принять усопшую.

За обнаженными кронами кладбищенских кленов маячит кирпичный контур нашей старой общаги. Бывало, что в детстве мы забредали сюда по-соседски дворовой компанией: покататься верхом на памятниках с “ятями” в эпитафиях да побегать в пятнашки между столетними дубами и ясенями. Кладбище не действовало, сторож отсутствовал, а церковь Иоанна Богослова на Милявице постройки XVI века еще не успели восстановить: в эпоху советского запустения она была даже не складом, а бесхозной руиной.

Когда хоронили бабушку, на земле еще лежали останки багряно-золотого покрова. За прошедшее время листья сгнили. Зимняя почва коричневеет в ожидании снега. Протискиваясь боком между оградами, я замечаю за деревьями пожилую чету, что, взявшись под руку, шествует к храму. Не считая их, вокруг пустынно.

Отворив калитку, ступаю к могиле. От декабрьских дождей холмик развезло, крест накренился. Силой собственного веса я возвращаю его в вертикальное положение, собираю ветки с холмика и подпихиваю в мусорное новообразование за оградой, которое комендантша божилась расчистить еще к похоронам, но за два месяца никто и пальцем не пошевелил.

Покупая Лере корову, в том же отделе я приметил миниатюрную елочку по скидке. Мне захотелось купить ее для бабушки, но, когда неделю спустя я вернулся со стипендией на карте, желтый ценник уже убрали. Денег хватило не на многое: в клубок мишуры у подножья креста я укладываю два матовых шарика – один синий, другой сиреневый. Творение напоминает гнездо карнавальной жар-птицы, которое тотчас разоряет налетевший из-за кустов хищный ветер.

– В земельку лучше закопай, Ванечка. Мертвым – в земельку лучше. – От голоса в абсолютной тишине у меня подкосились колени. Я и сам не заметил, как опустился на край холмика с уложенными на нем тремя венками.

На скамейке сидела бабушка. Одета она была точно как во гробу: в желтое платье, которое выбрала тетя Зина, так и не найдя своего любимого бордового с блестками. На голове был повязан белый платок.

– Тяжко, Ванечка, когда рученьки-то связаны. Ох горюшко, – поймала она мой взгляд: веревка, которой у покойницы были крест-накрест связаны кисти рук, безобразно впивалась в восковую плоть.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.