– Ты чего?

– Понюхай.

– Говядина как говядина, – заключает она после тщательной одорологической экспертизы. – У тебя от стресса, наверное, печень расстроилась, и горечь во рту потому. Да и вид нехороший, – с заботой добавляет одногруппница, – вторую неделю уже. Совсем не спишь?

Я киваю и, отставив сомнительное лакомство на тарелке, тянусь за зубочисткой.

– У меня, когда бабушка умерла, такое же было. Не могла ночью спать. Как свет выключала, паника начиналась: непонятно чего, просто боюсь – и все! А потом на парах глаза слипались.

Я отвечаю, не вдаваясь в подробности:

– У меня так же.

– Ты с телевизором спать попробуй. Мне помогало, – советует она и задает вопрос, с ощутимой неловкостью растягивая паузы между словами: ей хочется знать, что я видел там – в лесу.

Я признался честно, что не знаю. Когда навстречу нам с соседом выбежал капитан и заорал, матерясь, что дальше нельзя, метрах в двадцати за его спиной в лучах хаотично снующих по мху десантных фонариков я разглядел кровавую кашу. Место преступления выглядело так, словно кто-то, выпотрошив двух пожилых женщин, еще долго то ли топтался по ним сапогами, то ли катался телом. Потом раздался окрик, и фонари потухли.

– Медведь, – вынес обвинительное заключение Любимов, но Точкин сразу же усомнился. Как сосед поведал позже, в каком-то своем незапамятном прошлом он, однажды собирая малину в лесу, так увлекся, что не расслышал хруста ветвей за спиной. Обернувшись, он встретился с хищником лицом к лицу. Тогда Точкин и сделал первое, что пришло в испуге на ум, – протянул зверю ведерко. Медведь сунул в него лапу, взял ровно половину, положил в рот, разжевал с явным наслаждением и потопал восвояси, не причинив человеку вреда.

Судмедэксперт подтвердил, что, хотя неизвестное орудие по следам напоминает клыки, раны не могли быть нанесены зверем. На допросе немолодая следовательница осведомилась для протокола, не знаком ли я с Родионовым Романом Михайловичем. Речь шла о лесном убийце. 1981 г. р., приятной внешности, тип лица европейский, темно-русые волосы, на вид 25-30 лет, рост 184 см, телосложением тонок и строен – после садистской расправы над несколькими пенсионерками в прошлый грибной сезон, он сам явился с повинной и был отправлен по решению суда на принудительное лечение.

В день, когда была убита бабушка, Родионов бежал из спецпалаты Псковской областной психиатрической больницы № 1, что в деревне Богданово на Гдовской трассе. Почти сорок километров пути до леса за Лочкиной он проделал не иначе как на попутке.

Заведующий отделением долго не мог поверить, что пациент совершенно незаметно сумел прорваться сквозь охраняемый периметр, и вместе с командой санитаров несколько часов прочесывал территорию больницы. Прежде чем уйти в лес, Роман заглянул в одну из старушечьих палат и устроил там кровавую баню. Когда обнаружили трупы и уведомили о побеге полицию, было уже слишком поздно.

– Так его поймали, не знаешь еще?

– Нет, в розыск объявлен.

– Ужасно!

На один ряд выше Лера, картинно воздев руки, в одной из которых держит смартфон, а на другой болтается сумочка, протискивается на свободное место. На ней новая кофточка зеркального цвета и джинсы в облипку. Усевшись на место, она по-кошачьи потягивается, демонстрируя при этом содержимое декольте. Заприметив меня, машет ладошкой:

– Ваня, ты как?

– Нормально.

Не расслышав, переспрашивает.

– Нормально, – повторяю я громче, стараясь перекричать гомон поточной аудитории, в которой на лекцию по древнерусскому собрались филологи и историки-второкурсники.

– Ты на естествознании была? – Уже не слыша меня, обращается Лера во весь голос к сидящей вплотную Викуше.

Та качает головой.

– Олечка! Эхта дашь отксерить?

Обернувшись, Олечка отвечает сухо:

– Завтра принесу.

– И мне тоже, – вспоминаю я. Во время вчерашней пары я был в собесе.

Доктор физ.-мат. наук, профессор Фридрих Карлович Эхт в конце сентября сменил на курсе естествознания скоропостижно скончавшегося старичка-биолога. С зоофака старичок принес с собой обидную кличку – “Копролит”. Лет Копролиту было не меньше сотни, и настоящего его имени никто не помнил. Хотя скончался он прямо посреди лекции, о случившемся мы узнали только на следующий день: тогда казалось, что преподаватель, как бывало не раз, просто задремал за столом.

Естественник Эхт, будучи в институте человеком новым и, что называется, без истории, вызывал у публики здоровые опасения. Лекции старались не пропускать. К доценту Велесову, напротив, давно привыкли. Робко войдя в помещение и встав у кафедры, он пытается привлечь внимание студентов, рассеянное к последней паре.

Когда это удается, и Оля аккуратным почерком выводит в тетради сегодняшнюю тему – “Глагольные формы древнерусского языка”, – наверху без стука и как-то излишне шумно отворяется дверь. Вваливается Светка. Фамильярно поклонившись в сторону лектора, она тяжело топает по лестнице вдоль рядов в своих ботинках с заклепками под колено. Волосы русого цвета блестят от растаявшего снега. Дошагав почти донизу, она плюхается рядом с услужливо подвинувшейся Ирой.

– Меж Рожества и Крещения прииде царь и великий князь Иван Васильевич с великою опалою в Великой Новгород, – объявляет доцент чинным тоном, который отлично сочетается с пышной седоватой бородой а-ля "старообрядец”. На кафедре раскрыт пятый том Полного собрание русских летописей, порядком затрепанный за годы педагогических штудий, – и многия нарочитые люди погуби, и множество много людей на правежи побиено бысть, иноческаго и священническаго чина и инокинь, и всех православных християн. К нему прислаша немчина лютого волхва нарицаемого Елисея, и бысть ему любим, в приближении. И положи на царя страхование, и выбеглец от неверных нахождения, и конечне был отвел царя от веры: на русских людей царю возложи свирепство, а к Немцам на любовь преложи. Поне же безбожнии узнали своими гадании, что было им до конца разоренными быти, того ради таковаго злаго еретика и прислаша к нему… – Аня со второго ряда звонко роняет ручку в проход. Велесов нагибается к столам, похожий в этот момент на гигантскую цаплю, и возвращает письменную принадлежность, после чего, вернувшись к кафедре, дочитывает с глубокомысленным выражением, – Сицева бысть грозная держава царя Ивана Васильевича. – Протерев очки мятым платком из кармана, он проходится взглядом по аудитории, ожидая, когда все допишут пример для разбора.

– Андрей Валентинович, а как волхва нарицали? – Уточняет Оля.

– Е-ли-сей. – Проговаривает Велесов по слогам. – Он же Элизеус Бомелий. Историки о нем знают, разумеется, – лектор оборачивается к сбившемуся в правой части аудитории молодняку, – Элизеус был известный немецкий авантюрист с репутацией мага. Сообщается, что, находясь в Англии, он вступил в контакт с русским послом в Лондоне Андреем Григорьевичем Совиным. Выведав, что московский царь страдает френчугой или, иначе говоря, сифилисом, он передал ему через Совина особую тинктуру. В тот же год немчин был вызван ко двору и назначен личным доктором Ивана IV.

– Видела, я тебе скинула? – Шепчет Викуша.

– Да пипец вообще! – Чему-то преувеличенно негодует Лера. – А кто это Алина, я не поняла?

– Ленка пишет, что бывшая его. А он, что одноклассница.

У грозного царя, благодаря Елисееву колдовству, закрылись гнойные язвы, и в тот же год в Ливонской войне, тянувшейся уже почти двенадцать лет, случился диковинный поворот: отвратив свои взоры от прибалтийский земель, Иван Васильевич принялся грабить русские города: Тверь, Медынь, Торжок, Выдропужск, Вышний Волочек, Клин были отданы на расправу опричникам. Апофеозом похода стал Новгородский погром. Людей жгли заживо, обливая горючей смесью; жарили в раскаленной муке; детей связывали с матерями и бросали в Волхов – число жертв в Новгородской земле, по разным оценкам, составило от пяти до пятнадцати тысяч человек.