Он заново перечитал отчёт. Зоркий рядовой заметил какое-то движение на крутом каменистом берегу и настоял, чтобы старший патруля включил фонари. Затем они стреляли по переполненной лодке, пока горел фонарь. В отчёте они наверняка преувеличили цифры убитых в лодке, желая похвастаться. Затем они попытались обнаружить на берегу координаторов этой переправки людей. И тут Бём заметил строчку в отчёте патрульного, который подбил Колбера, вынудив его тем самым покончить с собой. В краткой вспышке он видел вместе с погибшим двух человек и утверждал, что одним из них могла быть женщина.
Женщина? Это исключено. Женщины не воюют наравне с мужчинами. Радистка, студентка, писательница каких-нибудь слоганов на стене – это сколько угодно, но не может же Сопротивление опуститься настолько, чтобы вложить револьвер в женские руки! С другой стороны, он лично допрашивал несколько радисток в Париже, и некоторые из них демонстрировали неженское стремление воевать. Он начал пересматривать свою точку зрения. А что, если Белая Мышь – женщина? Согласились бы французы выполнять приказы женщины? Да, это необычно, но не невозможно. Легкость, с которой Белая Мышь пробирался или пробиралась через патрули, вокзалы, исчезала с мест встречи, испарялась, как дымка, на улице, кажется менее чудесной, если вспомнить, что его люди искали мужчину призывного возраста, а не женщину.
Он откинулся на спинку стула, соединил кончики пальцев и сидел с неподвижным взглядом до тех пор, пока не понял, что именно ему нужно.
– Капитан, зайдите, пожалуйста, – сказал он в телефонную трубку у себя на столе.
– Хайль Гитлер!
– Геллер, у нас есть документы по гражданскому населению Марселя. Я хочу, чтобы вы ещё раз проверили всех даже минимально подозрительных женщин. Особенно тех, кто часто бывает на чёрном рынке. Исключите всех, у кого есть дети младше десяти лет и кому больше пятидесяти. Мне нужен отчёт по каждой из них, в порядке убывания их благосостояния.
– Конечно, будет сделано. Могу ли я поинтересоваться, с какой целью? И почему вы хотите сконцентрироваться на богатых женщинах?
Разумные вопросы. Бём был только рад объяснить свою теорию и доволен, что у Геллера в глазах загорелся огонёк.
– Потому что, кем бы Мышь ни была, она работает очень уверенно и свободно. Раньше мы полагали, что это уверенность низшего сословия, не отягощённого образованием, а свобода – от знания каждой крысиной дыры в этом городе. Но что ещё даёт женщине уверенность и свободу, Геллер?
– Деньги, – не раздумывая долго, ответил он.
Бём кивнул.
– Жду документов, Геллер.
– Конечно, – ответил он, не двигаясь с места и только открывая и закрывая рот, как рыба.
– В чём дело?
– Я сейчас же принесу документы. Только я подумал… Господин майор, документы мадам Фиокка будут совершенно точно на самом верху этой пачки.
Бём нахмурился. Она показалась ему типичной французской домохозяйкой – до кончиков пальцев. Громкая, яркая, уверенная.
– Расскажите, что вы знаете о ней, прямо сейчас, – строго приказал он.
Геллер торопливо заговорил:
– Родилась в Австралии. Убежала из дома, работала журналисткой в Париже в газетном холдинге «Хёрст-Ньюспейперс». Имеет связи на чёрном рынке, снабжает своих друзей. Часто путешествует, раньше регулярно посещала заключённого в Мозаке, пока он не сбежал. – Бём сжал губы в тонкую линию. Геллер смотрел в одну точку над его головой и продолжал говорить: – Она попросила мужа прислать ей пятьдесят тысяч франков в гостиницу рядом с тюрьмой, где жила сама. После побега заключённого началось расследование на предмет, не были ли эти деньги использованы для взятки, но она заявила местной полиции, что ими она расплачивалась в баре, и предъявила почтовой службе Франции обвинения в грубом нарушении конфиденциальности. Они выдали ей официальное письмо с извинениями.
Бём обычно не был склонен к приступам ярости, но сейчас у него из ушей шёл пар.
– Где она?
– Мы приставили к ней автомобиль, господин майор, когда она вышла. Она поехала прямо домой.
Бём заскрипел зубами.
– Привезите её. Сейчас же.
Геллер отдал честь, вышел и закрыл за собой дверь. Бём быстро встал, опёрся руками о стол. Он должен был догадаться. Сначала она вела себя бесцеремонно, затем капризно, а перед мужем – совершенно по-женски. Но он тогда наблюдал за Анри, а не за ней.
Нэнси думала, что после ухода Филиппа будет плакать, но слёз не было. Она взяла стакан и прошла по пустому дому, по каждой его комнате, стараясь запечатлеть их в своей памяти. Гостиная с немногочисленной изящной мебелью и пачкой довоенных модных журналов на низеньком и очень модном кофейном столике. Она заказала его из Парижа. Анри подшучивал над ней и клал на него ноги, когда они, бывало, под утро возвращались домой из клуба.
Его кабинет был оформлен гораздо более консервативно. Его берлога. Стены в книгах и старый дубовый стол, за которым он сидел и вздыхал над её счетами от портных, а она мило улыбалась ему, сидя у камина в кресле из красной кожи.
На столе рядом с её собственной фотографией стояла фотография его матери. Мадам Фиокка умерла за год до их с Анри знакомства. Он всегда говорил, что ей бы понравилась Нэнси. Как бы мило это ни звучало, она радовалась, что им не довелось проверить его предположение. Открыв рамку, Нэнси достала два фальшивых паспорта: один – её, второй – его. Забрав свой, она аккуратно вернула второй на место, чтобы Анри легко нашёл паспорт, когда он ему понадобится.
Перед дверью в их спальню она замешкалась, но потом собралась с духом и вошла. Кровать была заправлена, на туалетном столике аккуратно стояла её косметика – многочисленные лосьоны и средства, крема и помады, серебряные расчёски и кисти с ручками из слоновой кости. Она оглянулась на дверь в гардеробную. Туда заходить бессмысленно – она не может себе позволить сложить чемодан, как Клодет. Придётся ограничиться тем, что войдёт в её самую вместительную, но не вызывающую подозрений женскую сумочку. Она надела две шёлковые блузки, но две юбки – не рискнула; шарф, которым, если что, можно покрыть голову; пальто из верблюжьей шерсти и туфли – одновременно модные и удобные; наличные, конечно же, и перламутровый перочинный ножик; драгоценности, крем для лица, расчёска, настоящие документы и в подкладке – поддельные. Что ещё? Свадебная фотография? Нет, она может вызвать подозрения. Одна из тех записок, которые Анри оставлял ей утром, уходя на работу, в которых напоминал, что нужно забрать вещи из химчистки или что вечером на ужин придёт деловой партнер? Да, такая записка вполне невинна, и у неё будет вещь, к которой он прикасался. Она послужит ей опорой, пока они снова не увидятся. Она нашла записку в ящике туалетного столика, подписанную, как и они все: «С любовью, Анри».
Она положила её в сумку и спустилась в холл, прижавшись в полумраке к стене. Сквозь цветное стекло и металлическую решётку двери она видела большую чёрную машину гестапо напротив их дома. Что задумал Филипп? На улице становилось всё темнее, последний автобус в Тулузу отправлялся через сорок минут. Ей оставалось лишь надеяться, что он поторопится. Чтобы успокоиться, Нэнси начала считать вдохи. Один. Два. Этому научил её пассажир на корабле, на котором она плыла из Австралии в Нью-Йорк. Ей тогда было шестнадцать, она плыла одна и запаниковала от внезапно свалившейся на неё свободы. Она вспомнила свои первые недели в Нью-Йорке. Первые друзья, первая квартира и работа, первый самогон. То, как она решила стать журналисткой, когда увидела хорошо одетую женщину, без извинений и заискиваний задающую вопросы адвокату в тёмном костюме на лестнице здания суда. Давай, Филипп. Она уже взялась за ручку двери. Может, рискнуть и просто побежать? Но у неё не было шансов.
Сначала она увидела дымок в доме напротив. Чтобы убедиться, что ей не показалось, она несколько раз моргнула. Через несколько секунд окно верхнего этажа рыбного магазина распахнулось, и оттуда в тёмное небо повалил густой чёрный дым. Мадам Биссо выскочила на улицу и стала колотить по машине гестапо, показывая на магазин. Из машины вышли двое. Один вошёл за ней внутрь, а второй остался, облокотившись на открытую пассажирскую дверь и задрав голову наверх. Нэнси открыла и сразу же закрыла за собой входную дверь, как можно быстрее дошла до ворот, не сводя глаз со спины гестаповца. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Предстоит выйти за ворота. Они открыты или закрыты? Думай! Ты же только что вернулась домой. Открыты. Анри всегда ругал её за то, что она их не запирает, а кроме неё, больше никто не входил в дом с улицы. Но Клодет, выходя, обязательно бы их закрыла. Нет, она вышла с заднего входа. Нэнси оставила ворота наполовину открытыми, стоя спиной к магазину, уверенная, что гестаповец уже повернулся и идёт к ней. Нет, он всё ещё глазеет на огонь. Она быстро пошла по улице в восточном направлении. Каждый шаг отдавался в ушах громким выстрелом, и она была уверена, что ещё мгновение – и её спину осветит фонарь. Когда же кончится эта чёртова улица? Она позволила себе прибавить шаг, а затем, не в силах больше сдерживаться, побежала, свернула направо, затем налево, остановилась и выглянула из-за угла посмотреть, есть ли погоня. Послышался шум двигателя, и у неё чуть не остановилось сердце, но это оказался джип, едущий по главной дороге. Её улица была свободна.
