И все.

Больше ничего.

Не написано о сумасшествиях с изменившейся меткой и о том, как она стала буйствовать.

Я положила книгу обратно и встала. Гостиная казалась слишком огромной и одинокой без Габриеля. Мое воображение неутолимо рисовало его высокую фигуру, маячившую возле барной стойки, и тщательно прорисовывала эти небесно-голубые глаза и мальчишескую улыбку, по которым я чертовски скучала.

Когда я застала себя на мысли, что мне здесь нечего делать, если не хочу поворошить прошлое, направилась к двери. Только не к той двери, где был выход… Я поплелась в комнату Габриеля – для чего? – наверное, чтобы сделать себе в триллион раз хреновее, чем сейчас.

Его спальню я не видела еще ни разу, поэтому меня удивила скромная и одновременно изящная обстановка, царившая в ней. На стенах болталась всего одна картина с непонятным моему мозгу узором. Размашистая кровать, застеленная шелковистыми темно-синими простынями, разместилась на невысоком пьедестале, вокруг которого рассыпались фонарики. Окно, выходившее на балкон, было завешано тяжелыми шторами – они оставляли немного места, чтобы тонкая полоска света проникала в комнату. В углу стояла гитара, подле которой покоился компьютерный стол с удобным сидением-мешком.

Я неуверенно подошла к кровати. Улыбка растянулась на моем грустном лице: на подушке я заметила еще одну книгу, повернутую вверх обложкой. Судя по тому, что довелось увидеть, Габриель очень любил читать. По нему и невозможно было подумать, что такой парень обожал погружаться в мир фантазий.

Я осторожно села на край постели, боясь ее помять. Габриель как-то говорил, что не подпускал к ней и близко никого, кроме себя, и если бы он поймал меня за тем, что я взгромоздила свою пятую точку на его кровать, он бы пришел в бешенство.

Меня заинтересовала обложка книги и автор – Стивен Кинг. Хм. Неплохо. Но когда я перевернула книгу, чтобы увидеть, на каком моменте остановился Габриель, меня привлекло не вовсе ее содержание, а кое-что другое – выпавший листочек.

Я отложила роман и взяла клочок бумаги. Кажется, это песня или… Я замерла в удивлении. Или это кое-что другое. Нечто покруче.

Я не знаю, что творится со мной,

Почему я теперь изменился.

Ты перевернула мой мир собой,

И я с жизнью прежней простился.

Я не мог больше пыткой жить,

Я держал в себе все эти чувства,

Я не тот, кого стоит любить,

И от этого становится грустно.

Для тебя я не принц и не рыцарь.

Я не мальчик со светлым прошлым.

Для кого-то я – гад или царь,

Для кого-то – придурок пошлый.

Я другой, но и также – прежний,

Как цветок в поле жизни увядший.

Для тебя я могу быть и нежным,

Я ведь ангел… но, знай, только – падший…

Я застыла. Листочек в моих руках задрожал. Это стихотворение. Стихотворение, которое написал Габриель. Обо мне. По строчкам я догадалась, что повествование шло обо мне, и здесь он писал о… своих чувствах.

Слезы обожгли глаза. Я отложила стихотворение и легла на кровати, всхлипывая.

Габриель целых два года скрывал свое существование, а особенно – чувства ко мне. Он долго оставался в тени, и мама прежде ни разу не упоминала о нем – она доверила меня ему. Она знала, что Габриель… жизнь за меня отдаст, если потребуется.

И он это сделал.

Темно-синяя подушка пахла Габриелем, и я уткнулась в нее носом, втягивая этот аромат, вызывающий в сердце невыносимую боль – создавалось ощущение, словно кошки запустили свои острые коготки в мою искалеченную душу. Почему он не говорил мне раньше, что… питал ко мне нечто такое? Боялся моей безответной реакции? Я прикусила губу, вздрогнув от очередного всхлипа. Если так, то он мог бы сложить о себе немного иные отношения, а не вести себя, как идиот. А так… он был со мной иногда не очень дружелюбным, отчего я питала к нему некую… неприязнь что ли. Габриель не казался для меня хорошим парнем, что он и писал в своем стихотворении.

Слезы пропитывали подушку. Мне было далеко плевать, что я уделала ее не только этим, но и соплями – все равно за это никто меня не поругает. Увы. Сжав подушку так, словно это был сам Габриель Эйнсфорд, я зарыдала сильнее. Наверное, со стороны я выглядела глупо, валяясь кверху задом в обтягивающих лосинах с изображением котят и пачкая красивые простыни своими выделениями. Пусть это так и есть, к счастью, кроме меня нет свидетелей этой отвратительной картины.

Как только я собралась дать волю всем своим эмоциям и действиям, красивый низкий голос с хрипотцой, который я не думала еще когда-нибудь услышать, заставил внутренности сжаться в один тугой узел.

– Конечно, это выглядит невероятно сексуально, что ты – в обтягивающих вещах, лежишь на моей кровати, но я не могу понять до сих пор: что ты на ней делаешь одна, без меня?

Кажется, я нанюхалась терпкого одеколона, источающего подушкой, иначе, что сейчас случилось, – не должно было произойти. Ошарашенная, я разлепила заплаканные глаза и приподнялась на локтях, не думая и поворачиваться. Может быть, послышалось? Вполне вероятно, что после такого стресса у меня могут начаться глюки.

Шуршание сзади насторожило – оно сто процентов происходит в реальности.

Что за черт?

– Если ты пытаешься меня соблазнить таким образом, знай, что котята… меня не заводят, но для нас это может не быть проблемой, если ты снимешь лосины.

Это произошло вновь.

Голос. Он… похож на голос, который…

– Ты пошевелишься, или мне помочь тебе с этим? – кто-то порхнул сзади меня. Сексуальный тон, прошедший вибрацией по всей моей коже, принудил меня выпрямиться стрункой, и прежде чем незнакомец подошел, я перекатилась на спину и поджала под себя ноги.

Мое лицо побледнело.

– Габриель?

– У тебя такой видок, словно это я пробрался к тебе в квартиру и… обслюнявил дорогие простыни. И…, эй, в курсе, сколько я за них отдал?

Пропустив этот вопрос мимо ушей, я откинула голову, чтобы увидеть… его лицо. Передо мной в самом деле возвышался Габриель Эйнсфорд. Фарфоровая кожа с матовым отблеском почти что светилась на солнце и имела несколько странных пятен – ожоги? Кобальтовые глаза, где плескался вихрь разнообразных эмоций, среди которых мелькало нечто нежное и светлое, смотрели на меня – ненасытно. Страстно. Желанно. Скулы слегка подрагивали, а хищная улыбка, растянувшаяся на пухлых губах с тоненьким порезом, делала его мрачный образ мягче. Каштановые волосы были взлохмачены так, словно их обладатель побывал в каком-то торнадо… – я судорожно вдохнула, перемещая взгляд на странные пятна – только в огненном торнадо.

– Но… как? – я запнулась, не зная, как сформировать предложение. Ком застрял в горле, а сумасшедшее сердце освободилось от цепей печали и кинулось в дикий пляс. – П-почему ты здесь?

Габриель стоит тут. И это невозможно. У меня наверняка поехала крыша, или воображение решило сыграть со мной самую злую шутку.

Фактически его здесь быть не должно.

Он погиб.

Я прекрасно видела, что было тогда.

Парень выгнул густые брови и пошатывался на пятках.

– Как бы это мой дом, и если ты не веришь, что я тут, убедись в обратном. – Он таинственно улыбнулся. – Можешь даже потрогать – я вполне не буду против.

– Габриель!

Прилив эмоций и осознание того, что это может быть реальностью, заставили меня подорваться с места и, без каких-либо вопросов кинуться на шею Габриеля. Он был материальным. Настоящим. Я уткнулась лбом в его мощную грудь, обтянутую черной футболкой, и крепко прижалась к нему, не сдерживая разрушительный ураган слез внутри, который хлынул прямо из глаз. Мои ноги обвились вокруг его бедер – выглядело слишком пошло, но я старалась не думать об этом, окунаясь в его запах.

Габриель был напряжен, как никогда. Его руки неуверенно скользнули вверх по моей спине, а затем крепко прижали к себе, зарываясь в волосах. Я не знала, раскис ли он также, как и я – его лица не было видно. Габриель опустил горячие губы на мою шею и замер, словно пробуя меня на вкус и вспоминая это ощущение. Плотные пальцы нежно опустились вниз, придерживая меня. Рот Габриеля переместился к мочке уха, и, проделав дорожку до скулы, почти достигая губ, остановился. Я знала, что он, как и я, закрыл глаза. Его сердце бешено колотилось в груди, играя в перегонки с моим.