Не знаю, что бы делала без этой песни —The Weeknd – High For This – она вдохновляла меня на протяжении всей книги

Читайте продолжение фантастического романа «Рухнувшие небеса»!

Спи, мой ангел, спи…

Ночь стоит за окном.

Крылья свои подогни,

Чтобы я мог лечь с тобой.

Спи, мой ангел, спи.

Не стоит меня охранять,

Просто позволь в хмурые дни

Тебя покрепче обнять.

Спи, мой ангел, спи…

Мне ль одному и не знать,

Как ты видишь те сны,

Где еще можешь летать.

Спи, мой ангел, спи,

Ночь стоит за окном.

Крылья свои подогни,

Чтобы я мог лечь с тобой…

Пролог

Хмурые небеса нависали над нами одним темным полотном, освещаясь лишь вспышками ослепительных молний, струйками разлетающихся по нему. Крупные капли падали на лицо, смешиваясь со слезами – дождь набирал обороты вместе с буйным сокрушительным ветром, разбросавшим мои волосы. Я не знала – плачу ли теперь, когда вода попала в глаза. Этого и не знали ребята, стоявшие неподалеку от меня. Их лики выражали боль, от которой мое сердце и до того обливающееся кровью, грозило захлебнуться в ней. Я чувствовала, как это неприятное чувство, разрастающееся внутри, будто сорняк, скоро охватит меня полностью, и я больше не смогу сдерживать в себе тяжелую лавину эмоций.

Это слишком тяжело.

Это слишком трудно.

Слишком трудно принять и отвергнуть.

И отпустить…

Я никогда не думала, что вскоре смогу к кому-то так сильно привязаться, а потом – потерять. Вроде бы я не ценила того, что было, не видела самого главного, на что должна была открыть глаза, а сейчас, когда я все осознала, слишком поздно что-то менять. Для меня. Для Мюррена. Для Габриеля…

Это конец, который настал слишком рано и неожиданно. Никто не думал, что это может произойти. Никто не думал, что одна жертва сменится другой. И этих жертв будет целых две.

Я сжала губы, стараясь не разразиться в громком крике – нельзя показывать своих эмоций перед всеми. Я тот… человек, который желает скрывать все чувства, способные разрушить даже этот чертов мир, от посторонних глаз.

Ноги утопали в грязи. Дождь, прекрасно выражавший мое состояние, нещадно стучал по лицу. Он был такой холодный, что каждый миллиметр моего тела содрогался, не переставая. Ветер лишь усиливал дрожь. Я не противостояла этим двум явлениям. Ничто не могло меня заставить обнять себя руками или уйти в укрытие – в сухое, теплое место. Пусть я заболею. Пусть промокну до ниточки – до чего недолго. Плевать уже на все.

Я не должна быть здесь.

Я не должна дышать этим воздухом.

Я должна была погибнуть, чего не произошло.

Но никак за место меня не должны были уйти другие.

Я походила на отшельника – ребята стояли поодаль от меня, отчего я чувствовала себя еще больше виноватой в том, что случилось. Их можно было понять: некоторые просто не желали приближаться, так как «благодаря» мне не стало их друзей. Некоторые же (а если быть точнее – близнецы Стив и Джош) не стояли здесь, так как находились возле… мертвого Мюррена, лежавшего на высоком пьедестале из палений – его тело мы смогли вынести оттуда, где все произошло, в отличие от…

Я судорожно вдохнула – ледяной воздух обжег легкие. В мой день рождения погибли двое. Сразу двое. А тело нашли только… одно, потому что другое… сгорело.

Грудь сжало в тугие тиски – я чувствовала, что задыхаюсь. Неожиданно кислород перестал поступать внутрь. Лицо Мюррена – парня, который буквально недавно светился от счастья, жил, шутил, имел свои мечты и тайны, отныне не имело никаких эмоций. Впалые щеки, голубовато-белый оттенок кожи, черные, как смоль, ресницы, обрамлявшие когда-то искрящиеся от радости голубые глаза и свежие порезы, которые больше никогда не заживут – вот каким, отныне, был Мюррен Рэй. Он спас меня. И я никогда не забуду его отвагу и смелость. Этот парень в хоккейной маске совершил настоящий геройский поступок. К сожалению, я не смогу его отблагодарить. Никогда. И если бы мне предстала такая возможность, мне бы целой жизни не хватило, чтобы показать, насколько его жертва не была напрасной, как и… жертва Габриеля.

– Пора, – скорбно объявил Джош, опустив голову. Его рука медленно соскользнула с худых пальцев Мюррена, сжимавших чудаковатое оружие-швабру, которым тот любил производить на нас впечатление.

Я заглотнула воздух, когда увидела, что Джош поднял деревянный канделябр. Его брат, сомкнув веки, отдалился подальше, не желая на это смотреть, а Леа, стоявшая в паре шагах от Мюррена, резко шагнула вперед, вытянув руку.

– Стой, – попросила она – тихо, но так, что мы все смогли ее услышать, несмотря на шум дождя. – Можно с ним попрощаться еще раз?

Я ей завидовала в некой степени – в том, что она могла напоследок увидеть того, с кем больше не сможет никогда встретиться, в отличие от меня. Но… я не могла на нее злиться за это и вообще – злиться на кого-то, кроме себя. Из-за меня не стало Мюррена и Габриеля. Из-за меня…

Джош медленно опустил канделябр и кивнул. Он отошел к брату, когда девушка прильнула к мертвецу, плотно сжав пухлые губы. Я не хотела смотреть на то, как она будет прощаться с ним последний раз. Попытавшись приковать стеклянные глаза к земле, я поймала себя на том, что не в силах оторвать от этой разрывающей сердце картины взгляд. Внутри защемило – Леа, откинув мокрую шаль с лица, пригнулась к Мюррену. Подол ее черного платья утопал в грязи. Траур отражался не только в ее вещах, но и в этих светлых глазах, в которых надолго не задерживались слезы. Девушка провела тоненькой рукой по бледной щеке Мюррена и застыла, словно уверенная, что он ответит на ее прикосновение. Но… ее ожидания не оправдались – парень продолжал лежать, не шевелясь. Он больше никогда не очнется.

Никогда.

– Ты всегда все делал не зря, Мюр, – прошелестела она, опуская тоненькие пальчики на его розовые сомкнутые губы. – Ты был для меня кем-то больше, а я… не осознавала этого, пока… тебя не стало. – Она сжала кисть в кулак и сомкнула веки. Светлые локоны прилипали к фарфоровой коже, которые она не спешила убрать, как и вытирать размазанную под глазами тушь. – Клянусь всеми архангелами, я никогда тебя не забуду. Ты принес в мою жизнь… – она распахнула глаза и горько ухмыльнулась – … принес в нее смысл. Хоть какой-то. Ты смешил меня, даже когда мы влипали в самые… паршивые в мире ситуации, и ты никогда не унывал. Ты ценил жизнь. Ценил меня. А я… я в то время вела себя как полная стерва и не пыталась признать, что ты для меня тоже что-то значил. – Леа сжала его руку – крепко, неуверенно и наклонилась к его губам, судорожно вздохнув. – Мы были отличной командой, Мюр. Ты был отличным. – Девушка нежно поцеловала Мюррена и в последний раз посмотрела на него. Я застыла – в этом взгляде было столько боли, любви и одновременно раскаяния. Я знала, сколько Леа не успела сказать ему, и осознание того факта, что моя ситуация очень схожа с ее – просто убивало. – Прощай…

Леа отступила на пару шагов, сжимая маску, когда-то принадлежавшую Мюррену. Она не расставалась с ней ни на секунду. Я не видела, чтобы она позволяла ее подержать кому-то. Этот символ всегда будет напоминать ей о том, к кому она питала неоднозначные чувства, которые почему-то скрывала долгое время. У Леи осталось хоть что-то о Мюррене, а у меня от Габриеля не осталось… ничего. Совершенно.

Я хотела кричать, что это все несправедливо, но мне не хватало сил. Леа повернула голову в мою сторону, и прошло несколько секунд, прежде чем она отвернулась. Что это значило, я прекрасно понимала. Девушка в какой-то степени винила меня за смерть Мюррена и, возможно, – Габриеля. Если бы тот, кто был так дорог ей, не кинулся меня защищать, она бы не оплакивала его потерю, ведь он был бы жив. Я не злилась на Лею – ее нынешнее отношение ко мне было объяснимо, но я не понимала одного: почему она смотрела на меня, как на истинного убийцу? Знаю, из-за меня не стало Мюррена и Габриеля. Знаю… Но я не убивала их. Я не хотела их смерти…