Впрочем, свою роль для Ниирна она все же сыграла, став очередной наложницей из числа тех, которыми он и так владел, когда стал императором. На сколько было известно, Дариалор никогда особой любви к женскому полу не питал. Нет, он утолял свою похоть при помощи женского тела, но вот любить кого-то ему было несвойственно. Все, о чем он мечтал и грезил — это поле боя, множество кровопролитных и жестоких сражений, а также огромные и плодородные территории, что могли оказаться в его руках. Именно для этих целей ему и нужны были наложницы. Точнее, их возможность подарить ему будущих наследников.
Впрочем, даже когда очередная наложница дарила ему свое дитя, первым, на что обращал внимание император, было здоровье новорожденного ребенка. Если он был слаб, тщедушен или же уродлив, то Дариалор собственными руками избавлялся от ребенка, который даже к груди матери своей не успевал прильнуть пухлыми губами. Даже крики его наложницы не могли остановить железной и непоколебимой воли императора, который мог лишь своей невероятной и жестокой аурой отнять жизнь еще неоперившегося птенца, которому более не суждено было взлететь. И не имело значение: был ли это долгожданный мальчик или же очередная девочка.
Но если ребенок был здоров и телом, и духом, то с позволения императора ему позволяли жить дальше. Но лишь до того момента, когда ребенок впервые вставал на ноги.
Как только ноги совсем еще юного принца крепчали, позволяя ему не только ходить, но и бегать, его незамедлительно отправляли на самые жестокие тренировки, дабы воспитать из них великих воинов. Дети, которым к тому времени и восьми зим не было, переживали настоящий ад на земле: они сражались с превосходящими по численности воинами, которым не раз удавалось побывать в жерле сражений. Они месяцами постигали древнюю магию без еды и воды, а затем сражались с самыми искусными и сильнейшими магами империи. Они изучали множество свитков и трактатов о разных науках и отраслях, ибо будущий наследник должен был обладать не только сильным телом и духом, но и гибкими и обширными знаниями.
У Дариалора, на сколько было известно Итару, было около пятидесяти самых различных наложниц: начиная от принцесс самых дальних и богатых стран и заканчивая наследницами множества известнейших рас. И из их числа только двадцать женщин смогли дожить то того момента, чтобы даровать императору свое единственное долгожданное дитя. И из более чем двадцати новорожденных детей лишь четыре мальчика и три девочки смогли пережить жестокий отбор их отца, в то время, как остальные братья и сестры погибли самой мучительной и страшной смертью. Что же до матерей, что дали такое плохое потомство Императору, то от них попросту избавлялись, как от ненужного и бесполезного мусора.
Прошлое, которое Итар всеми силами пытался забыть и вычеркнуть из своей долгой и мучительной жизни.
Сейчас, находясь возле массивных золотистых врат, ему не хватало смелости не то, чтобы войти внутрь, но даже на просто постучаться сил не хватало. Его рука, кулак которой то с силой сжимался, то снова расслаблялся, завис в воздухе в нескольких дюймах от золотистой поверхности широких дверей, на которых были изображены юные девы, что изливали из своих кувшинов сладостный нектар в глубокое бескрайнее море.
Внутри у него все свернулось в тугой и черствый узел, что не позволял ему решиться войти туда, где находилась его мать. Он не знал, что именно ему не позволяло сделать последний шаг: страх перед тем, что он может увидеть там или же реакция его матери, которая могла разочароваться в своем единственном чаде. А быть может то, что она посчитает его очередным монстром, каким был его собственный отец, заставляло его сердце обливать реками горячей и жгучей крови, что была пропитана страхом.
Он не знал. И не узнает никогда, пока не войдет внутрь и не получит долгожданные и желанные ответы на эти бесчисленные и мучившие его многие столетия вопросы.
Рука едва коснулась холодной поверхности, позволяя ей легко и непринужденно скользнуть внутрь. Он, все еще терзаемый множеством сомнений и страхов, сделал неуверенный шаг вперед.
Его взгляду предстали довольно знакомые покои, в которых он провел все свое детство. Они ничуть и не изменились с того времени, когда он был здесь в последний раз.
Покои были слишком большими и просторными всего лишь для одного единственного ребенка, что в них проживал. Они были обустроены самой лучшей и дорогой мебелью, а кровать, которая, казалась, могла вместить до пяти человек, и вовсе занимала почти четверть всей комнаты. К тому же к покоям также прилагался и балкон, с которого открывался поистине великолепный вид на город, что находился возле замка. Порою, ночами он засматривался на множество золотистых огней, что были подобны звездам на небе и ничуть не уступали им по красоте.
Его взгляд с нежностью скользнул по всему, что в них находилось.
Те же знакомые стеллажи со множеством книг и историй, в которых было сокрыто огромное количество тайн и секретов далеких и умерших государств. Те же стойки с мечами и доспехами, что ему удалось стащить из бесчисленных коллекций по всему замку. Те же бесчисленные и роскошные наряды, которые ему приходилось одевать на различные праздники и фестивали. И тоже множество различных украшений и драгоценных камней, обрабатывать которые с нежностью и заботой научила его мать.
Все это для него было дороже золото и любого богатства, что мог даровать ему мир. Вещи, в которых, возможно, были сокрыты его самые теплые и веселые воспоминания за все детство, что он прожил здесь. Вещи, которые были добыты с особым рвением и желанием. Вещи, в которых хранились его первые знания и умения. Вещи, что связывали его с ней…
Его взгляд скользнул в сторону балкона. И стоило ему только взглянуть туда, как сердце, казалось, и вовсе остановилось на мгновение.
Там стаяла женщина невиданной красоты. Ее красивый, подобно самым прекрасным и изысканным украшениям, и нежный, как самая мягкая из всех возможных тканей, лик был обращен в сторону высоко парящего солнца. Ее волнистые волосы цвета прекраснейшего аметиста струились, подобно бесчисленным водопадам. Ее глаза, оттенок которых был мягче и светлее волос, были полны одиночества и печали. Казалось, что ее взгляд искал что-то, что могло бы развеять ту печаль и тоску, что давно поселились в ее добром и заботливом сердце.
Она, глубоко вздохнув, с нежностью коснулась символа, что покоился на ее шее. Распустившейся бутон ниирнских лилий — символом ее рода, к которому она когда-то принадлежала. Теперь же это украшение имело для иное, но не менее важное значение.
Она с легкостью и грацией обернулась, намереваясь вернуться обратно в покои. И стоило ей только ступить пару шагов, как ее взгляд мгновенно вцепился в фигуру прекрасного юноши, что с нежностью и любовью смотрел на нее.
— Я вернулся домой, мама.
Смог лишь произнести Итар, сдерживая порыв подойти к ней и обнять. Обнять с той лаской и заботой, с какой только мог. Как в детстве, когда он был совсем еще юным и не тронутым ужасом войны и насилия. С той лучезарной и веселой улыбкой, что он дарил ей день от то дня. С той любовь и нежностью, с какой и она всегда его обнимала.
— Мальчик мой…
Ее нежный и бархатный голос дрогнул. По белоснежному прекрасному лику прокатились первые за столько столетий брильянтовые слезы. Вот только в этот раз они были полные счастья и нежности, а не горя и боли, когда она провожала его и видела в последний раз.
Ее руки потянулись к нему. И этого было достаточно, чтобы Итар мгновенно прильнул к ней. Прильнул и обнял ее, чего не мог позволить себе долгие и мучительные три столетия, что он провел в скитаниях и войнах.
Ее руки с нежностью касались его спины, отдавая любовью и лаской, которых он так давно не ощущал. Ее голос шептал множество слов, в которых он чувствовал ее тоску и печаль по нему. Ее сердце, что продолжала пылать в груди, отдавало пламенем счастья.
Она ждала его. Все эти долгие годы она ждала его. Даже зная, что ее муж мог и не позволить ее сыну вернуться обратно, она продолжала ждать его. Даже зная, что он мог погибнуть во множестве сражений и битв, она не теряла надежды и верила, что в один прекрасный день он вернется к ней. Ее маленький и лучезарный принц. Ее любимый и единственный сын — Итар…
