Дома, разложив аккуратно продукты по местам, Мария Сергеевна нарезала бумажек и написала фломастером четыре объявления – ровно столько было подъездов в доме: "Дорогие соседи! Всех приглашаю к себе сегодня вечером в 21.00. Подъезд второй, квартира номер 44. Буду рада каждому, кто заглянет! Мария Сергеевна Кочетова."

Навела красоту, почистила ковер в комнате, перемыла праздничные тарелки и бокалы, натерла до блеска полированный сервант, прибрала пыль на книжном шкафу. К пяти вечера все было готово к уходу в мир иной. "Интересно, что там будет, кто встретит, за что ответить придется?" – не торопясь, размышляла женщина, достав из шкафа самое лучшее платье изумрудно-зеленого цвета и представляя в нем себя в гробу. В этом платье Мария Сергеевна встречала свой последний Новый год. Как всегда в одиночестве и тишине, под тихое тикание настенных часов.

В шесть пришла соседка с пятого этажа, которую Мария Сергеевна год назад залила и с которой пришлось даже судиться.

– Привет, Маш! Чего это за новости у тебя? Ты не замуж ли у нас собралась? По какому поводу всех собираешь, признавайся! – лихо подмигнув и улыбнувшись во всю ширину сьемного зубного протеза, спросила соседка, не переступая порога.

– Нет, Вер, просто так зову. Какой замуж, ты что? – легко засмеялась Мария Сергеевна, представляя себя невестой какого-нибудь дряхлого пенсионера.

– Ну ладно, тогда приду. Рябиновую нести что ль? – ненавязчиво напомнила соседка про свою первоклассную настойку, которую она мастерски делала из рябины каждый год в неимоверных количествах.

– Обязательно неси, и пироги твои фирменные тоже пеки! И всем нашим там передай, чтоб приходили. Я всех жду!

Мария Сергеевна захлопнула дверь и почувствовала страшную усталость. Столько дел сегодня навалилось, столько мыслей! Надо было отдохнуть перед приходом гостей. Она прилегла на диван, укрыв ноги клетчатым пледом, повернулась на бок – так лучше было видно красоту за окном – и заснула. Ей снилась невеста в белом пышном платье с фатой, маленьким милым букетом розовых роз, и рядом с невестой – жених в черном. Все было на нем черное – и костюм, и ботинки, и рубашка, и галстук, и даже традиционный цветок на груди. Жених улыбался и обнимал невесту, подливая в ее бокал Веркину рябиновую настойку. А невеста смеялась, радовалась, и все пила, пила, пила из бокала…

Ровно в девять вечера пришла Верка с пирогами и жбаном рябинового шедевра. Войдя в незапертую квартиру, она не стала будить уставшую подругу и принялась метать на стол закуски из холодильника. Постепенно подтягивались изумленные соседи. Никто не мог понять, по какому поводу собрание.

А Мария Сергеевна глядела на все с потолка, перелетая из комнаты на кухню и обратно, посмеялась, порадовалась, да и улетела совсем. Ведь это был последний день ее жизни. Спокойный и уютный, наполненный одиночеством, как и все остальные дни.

Мишка пришел из школы злой. Мамы дома не было, и даже кошка улизнула на соседский балкон наблюдать за голубями. Мишка закрылся в своей комнате, рухнул прямо в куртке на кровать и заплакал. Если бы мама оказалась дома, она обязательно бы его погладила сейчас по голове, повернула бы к себе, поцеловала в лоб и спросила: "Что случилось, Мишань?" А он бы молчал, как партизанская рыба, вмерзшая в глыбу льда. Мама стянула бы с него куртку, обняла и позвала бы есть щи со сметаной. А потом бы еще отрезала кусок яблочного пирога и налила свежего чая. И даже после этого Мишка не рассказал бы, как его сегодня унизила при всем классе ненавистная Тамара Игоревна, похожая на кикимору в своем вечно зеленом пиджаке и мешковатой юбке из той же зеленой мерзкой ткани. Она будто создана из змеиной кожи, будто сшита из крокодильих хвостов.

Отношения с классной не сложились у Мишки с первого же дня, с самого первого мгновения. Бывает так в жизни – биополя категорически не срастаются и все тут! Да и с английским у Мишки отношения всегда были напряженными. Тамара Игоревна спросила на том самом первом уроке "Ху из он дьюти тудей?" Мишка поднял руку и сказал: "Я". С тех пор англичанка принялась кромсать это его большое разноцветное "Я" во всю силу полномочий классного руководителя. Мама пыталась урегулировать конфликт, дипломатично задаривая Тамару Игоревну духами и конфетами, но та продолжала гнуть Мишкино «Я» в подкову.

И вот сегодня Мишка сдался. Все, больше он ни за что не переступит порога чертовой кикиморочной школы, ни за что! Если бы мама сейчас продолжала его успокаивать и допрашивать, обещая все возможные радости на свете, и даже кино, и даже пирожки с картошкой, Мишка все равно бы ей не рассказал, как Тамара Игоревна ударила его линейкой по губам и назвала отмороженным дебилом, которого не жалко продать на органы, исключая, конечно же мозг. "Этот твой орган, Стрельников, поврежден видимо генетически!" Весь класс засмеялся! И друг Андрей, и приятели по шахматной секции Спицын с  Григорьевым, и даже Светка Краснова!

"Все, это предел. Дебил, ну и черт с вами! Отмороженный, ну и пошло все к ядрене фене, останусь неучем и буду двор всю жизнь мести…" Так говорила соседка из второго подъезда, когда Мишка матери помогал снег сгребать и лед ломом долбить. Мама уже привыкла, а Мишке становилось горько, вся душа сжималась пружиной, хотелось гадость какую-нибудь сотворить, чтобы заткнулись злобные рты.

Если бы мама оказалась дома, она почувствовала бы недоброе на сердце Мишки, она бы отговорила, успокоила, утешила. Мама сильная и добрая. Она даже на отца зла не держала, когда ушел к другой. Плакала, болела долго, но простила. Если бы только мама оказалась дома…

Мишка решительно поднялся, вытер слезы и вышел во двор. Весеннее солнце полоснуло по глазам, словно лезвием. Мишка зажмурился, но все равно было больно. Сердце разрывалось от жгучей обиды. Взяв мамину метлу, он принялся яростно сгребать жидкую грязь с тротуара. Стиснув зубы, он мел двор, жесткие прутья громко скребли асфальт, возмущенно скрипели и хлюпали в мутной слякоти. "Посмотрим еще, кто дебил, погодите," – бормотал Мишка, – "Посмотрим, кто неучем станет"…

Мишка смотрел на метлу и вдруг представил Тамару Игоревну верхом на ней, летящую в небе с развивающимися на ветру спутанными волосами, в зеленом костюме, сделанном из змей и крокодилов, с морщинами и бородавками на лице. Она летела и кричала страшным покриком: "На органы продам, дебииииииилыыыыыы…" Мишка расхохотался, поплевал через левое плечо и принялся чистить с удвоенным старанием.

Вечером пришла мама и нажарила вкусной картошки с луком.

– Как школа? – спросила она.

– Все окей, – ответил Мишка, – проходили сегодня мозг!

– По анатомии?

– Нет, по английскому…

– Странно как-то, нас по-другому учили.

После ужина мама достала из буфета печенье и налила чаю.

– Ты знаешь, Мишань, мне так неловко. Я сегодня утром в магазине поругалась с одним типом, обозвала его грубо, хотя он не виноват был. Просто так чего-то тошно стало за жизнь свою тяжелую, сорвалась вот на случайном человеке. А он взял и прощения у меня попросил. Да еще вежливо так! Я прямо обмерла. За что вы, спрашиваю, прощение-то просите?! А он мне и говорит, что всегда прощение просит у женщины, если та не права. И ты знаешь, весь мой мрак как рукой сняло. Я его даже поблагодарила.