– Ещё – это для другого раза оставь. У тебя, Жаров, руки опять дрожали…
Михаил резко развернулся и, громко хлопнув тяжелой дверью, выскочил вон. Следом за ним поспешили и двое других. Направилась к выходу и Мария, а Димыч вдруг предупредил:
– Вас, Мария, там давно поджидают.
– Кто?! – удивление её было искренним.
В ответ – широкая улыбка.
Ждал Марию Николай Иванович, любовно прозванный в определенных
кругах, как в глаза, так и за глаза, Дедом. Его появлению, явно неслучайному, ибо случайности у этого человека исключались по определению, Гриднева обрадовалась от души.
– Мадам меткий стрелок, не подбросит старого ворчуна? – хитро блеснув не по возрасту цепкими глазами, спросил Николай Иванович, когда они дружески обнялись и поприветствовали друг друга.
– Отчего же нет? Конечно же, да! Куда прикажете? – другого ответа в этом случае просто не могло и быть.
Перед тем, как нажать на газ, Мария поинтересовалась:
– И куда едем?
– Можешь прямо… – последовал уклончивый ответ, и Гриднева, вырулив со стоянки, профессионально втиснула тяжелый джип в автомобильный поток, успевший плотно забить улицы столичного города.
Терпеливо выждав пока их грузное авто не пристроилось в движущийся ряд и, повинуясь заданному ритму дороги, покатило вперед, Николай Иванович продолжил:
– Впрочем, двигайся по своему маршруту…
Мария хорошо знала, что «не спешить» – основное свойство Деда. Про себя она с грустью подумала: «Совсем Лебедев седатый стал… как лунь…» – и невольно удивилась и мелькнувшему сравнению, и тому, что произнесено ею было, пусть и мысленно, далекое от столичного обихода словечко.
Спустя минуту-другую пассажир спросил:
– Тебе самой куда?
– У меня психолог… на одиннадцать… – ответила.
– Вот и замечательно. Время есть – успеешь к своему психологу, а пока покатай седенького старикашку… – шутливо произнес Лебедев, весело
стрельнув глазами, а Мария, почувствовав, как жарко полыхнули её щеки, замерла в смущении. Какое-то время ехали молча.
– Я был в зале… – сообщил наконец Николай Иванович. – Просчитал в
темноте все твои выстрелы… Молодец! Рука опережает сознание…
– А учитель кто?! – акцентируя на слове «кто», откликнулась Гриднева.
– Приходит время, когда ученик оставляет учителя далеко позади… – иронично заметил Лебедев.
– Но это же не про нас с Вами?! – Давно изучив Деда, заметила Мария, отлично понимая, что настоящую цену себе этот человек знает хорошо.
На замечание отклика не последовало, и Николай Иванович легко сменил тему:
– Я тут ночью своих огольцов привозил пострелять… Димыч и доложил, что рано утром вы будете… решил остаться…
Торопить хитрого собеседника Мария не стала. Поддержала предложенную тему:
– И как огольцы?
– Да так… – Лебедев вздохнул вполне искренне. – Бить наотмашь хорошо научились… ногами попинать то же мастера… а вот мозги включить никто и ни разу… – и он с вызывающим интересом посмотрел на Марию, пытливо отслеживающую дорогу. – Им бы наглядный урок преподнести… практическое занятие, так сказать, не мешало бы устроить…
«Так-так уже теплее…» – подумалось Гридневой, старательно скрывавшей, что любопытство давно подтачивало ее женское нутро.
Лебедев, как бы про между прочим, поинтересовался:
– У тебя там случайно нет отгулов за прогулы?
«Ещё теплее..» – и Мария мысленно улыбнулась.
– И как же им не быть при нашей-то экстремальной работе? – вслух отозвалась вопросом на вопрос.
– Вот и славно! – ответом Николай Иванович явно был доволен. Загадочно улыбнулся: – А то я было собрался в агентство на тебя заявку
оформлять!
«А вот это уже определенно горячо!» – хмыкнула, догадавшись, Мария.
II
С полковником Лебедевым Николаем Ивановичем Мария познакомилась в самом начале девяностых.
Среднюю школу она закончила на «отлично». О том, чтобы не поступать куда-либо, не могло быть и речи. Учиться и только учиться – было для нее единственной целью.
Мама Надя в Москву провожала Машу, как в неведомое, со слезами.
– Пропадешь там! – причитала она в голос. – Неужто в Перми учиться нельзя? Учатся же… И с домом рядом… Все чужие… Всё чужое… И время такое непонятное… Жили в большой стране… А сейчас что? Сейчас-то мы какого государства люди? И твоя Москва – столица какого государства?.. – слёзно пыталась вразумить настырную племянницу любимая тётя.
Напрасно! Маша ни в какую: только в Москву – и всё тут!
В педагогический поступила легко. Поступила на дневное, где при зачислении предупредили, что на стипендию надежд мало… что, да, никто стипендий не отменял и вопрос решается… а пока вот так… что дальше будет? – никто не знает.
Машу это не напрягало. Она давно решила, что пойдёт работать: да хоть полы мыть! Надеяться на помощь из дому не могла: на попечении мамы Нади оставалась маленькая Светка.
С детства, научившись подчиняться определенному ритму, Маша с первых дней учёбы выстроила день так, что ни одной праздной минуты не могло и быть.
Училась легко.
Рано утром, до начала занятий, первокурсница успевала, добросовестно отмахать обмотанной мокрой тряпкой палкой-«лентяйкой», вымыть полы в общежитии, никак, притом, не реагируя на откровенные смешки девчонок и язвительные приколы ребят.
По вечерам девушка спешила в спортзал, где играла в волейбол, что было её увлечением с детства. Вначале играла в школьной команде, позднее – в сборной района. Вот и здесь быстро заметили результативную рослую студентку первого курса, скоро включив её в общеинститутскую сборную.
И всё было хорошо – только вот денег катастрофически не хватало. Первую сессию сдала «на отлично», и даже стала получать повышенную (относительно) стипендию, что, впрочем, ситуацию никак не изменило: овсянка стала поперёк горла…
Вот тогда-то Маша и купилась на предложение сокурсницы: по выходным стоять с товаром.
– У меня тётка, – уговаривая, просвещала та, – товар из Китая возит. «Челночница» она… Слышала? – Маша неопределенно пожала плечами. – Всё с лёту уходит! Постоим час-другой – и свободны, да еще и с денежкой.
Согласилась…
Рано-рано субботним утром, взвалив на себя огромные сумки в сине-красную клетку, приволоклись они втроём в Центр, где вдоль «Детского мира» вытянулись ряды стихийного торжища.
На Машу и на племянницу хозяйка китайского ширпотреба, как на витрину, бесцеремонно развесила товар в виде шерстяных женских рейтуз, детских стеганых брючат, варежек-перчаток размеров от и до, ещё какой-то мелочевки, значение которой новоявленной продавщице, оторопевшей от увиденного, так и осталось неведомым.
Хозяйка втиснула Машу меж двух столь же плотно обвешанных товаром женщин, попытавшихся было выказать своё возмущение, на что получили во вразумление столь отборный мат, что обе безропотно стихли, а у Маши от недоумения и растерянности всё внутри содрогнулось. Племянницу свою «челночница» отвела чуть подальше, где так же с матом втиснула её на облюбованное место. Сама она неспешно прошла вперёд, где перед ней
расступились и где сходу задымила сигаретой…
Смотреть в ту сторону Маша больше не смотрела… не хотелось… Одной из разъединенных женщин она предложила поменяться местами, и та с радостью ответила согласием.
Маша оказалась рядом с пожилой женщиной, перед которой на снегу лежал коврик, а на нем горкой – железные мочалки и обыкновенные открывашки.
Товар меж тем с лёту не уходил…
Люди любопытной цепью двигались медленно вдоль рядов, редко-редко около кого задерживаясь.
Давно поднялось в тускло-облачном небе зябкое солнце, никого не грея и слабо освещая в прогалы землю.
Было холодно. Мразно было.
Ноги в полусапожках на рыбьем меху окоченели и задубели. Переминаясь с ноги на ногу, хотелось только одного – бросить всё и убежать… убежать, где тепло-тепло…